тех же немногих, куда их допускали, они обычно выполняли самую черную и тяжелую подсобную работу.
С начала XVII в. над индейцами тяготела принудительная трудовая повинность (репартимьенто, или куатекиль), предусматривавшая выделение властями определенного числа мужчин в возрасте с 15 до 60 лет для работы на рудниках, промышленных предприятиях и плантациях, ухода за скотом, строительства зданий, мостов, дорог и т. д. С индейцев взималась подушная подать — трибуто, которую на рубеже XVIII и XIX вв. платили один раз в год в размере двух песо {5} все женатые мужчины от 18 до 50 лет, за исключением касиков (наследственных старейшин), старост селений и других должностных лиц. Холостяки и одинокие женщины облагались податью в половинном размере. Однако на деле эти положения постоянно нарушались. Пользуясь тем, что местные власти часто не выдавали квитанций об уплате подати, сборщики задерживали на дорогах индейцев, направлявшихся в ближайший город, и вторично требовали у них денег.
Большинство коренного населения было прикреплено к крупным поместьям — асьендам, где они являлись основной рабочей силой. Тем индейцам, которые оказались согнанными со своих земель, приходилось наниматься к помещикам в качестве батраков-поденщиков. Тем, кому наделы оставлялись на правах «аренды», за пользование землей приходилось работать на ее нового владельца и отдавать ему часть урожая. И в том и в другом случае индейцы попадали в кабальную зависимость. Многие из них превратились со временем в наследственных долговых рабов — пеонов. «Пеонаж, — писал К. Маркс, — это ссуда денег в счет будущей работы. Подобные ссуды приводят к тому же, что и обыкновенное ростовщичество. Работник не только всю свою жизнь остается должником кредитора, следовательно, принудительно работает на него, но эта зависимость переходит по наследству на его семью и на следующее поколение, делая их фактически собственностью кредитора» {6}.
Система долговой кабалы практиковалась не только в сельском хозяйстве, но также на рудниках и мануфактурах, владельцы которых, уплатив за индейцев подушную подать или выдав им небольшой денежный аванс либо ссуду одеждой и продуктами питания, заставляли их для погашения неуклонно возраставшей задолженности работать на самых тяжелых условиях.
На плантациях сахарного тростника и других тропических культур, в горнодобывающей промышленности, на мануфактурах, в качестве домашней прислуги трудились также негры, которых стали ввозить в Новую Испанию главным образом из Западной Африки с середины XVI в. в связи с нехваткой рабочих рук. Но вследствие высокой смертности и постепенного уменьшения, а затем и полного прекращения их ввоза в результате начавшегося прироста индейского населения численность негров к началу XIX в. (1810) не превышала 10 тыс. человек {7}. В большинстве своем они являлись рабами, но и те немногие, которые считались свободными, по своему положению фактически не отличались от рабов, и на них даже юридически не распространялись законы, изданные «в защиту» индейцев. Однако подобно последним свободные негры должны были платить подушную подать.
Помимо индейцев и негров, в Новой Испании существовала большая группа населения европейского происхождения. Привилегированную верхушку колониального общества составляли уроженцы метрополии, которых местные жители презрительно называли гачупинами (по-испански «люди со шпорами»). Их насчитывалось в начале XIX в. около 15 тыс. Преимущественно представители родовитого дворянства, а также богатые купцы, которые вели оптовую торговлю, они захватили почти все высшие административные, военные и церковные посты. Среди них были крупные помещики и владельцы рудников. Испанцы кичились своим происхождением и рассматривали себя как высшую расу по сравнению не только с индейцами и неграми, но даже и с родившимися в колонии потомками своих соотечественников — креолами.
Численность креолов равнялась примерно 1,1 млн. человек {8}. Из их среды вышла большая часть помещиков. Креолы пополняли также ряды колониальной интеллигенции, занимали должности в среднем и низшем звене административного аппарата, церкви и армии. Сравнительно немногие из них посвятили себя торгово-промышленной деятельности, но им принадлежало большинство рудников и промышленных предприятий. Среди креольского населения были также мелкие землевладельцы, ремесленники, хозяева небольших мастерских, лавочники, горнорабочие.
Обладая номинально равными правами с «европейскими испанцами», креолы на деле подвергались жесткой дискриминации и лишь в порядке исключения назначались на высокие посты. Так, за весь колониальный период из 61 вице-короля только 3, а из 171 епископа только 41 были креолами. Креолы, в свою очередь, с презрением относились к индейцам и вообще «цветным», которых третировали как представителей низшей расы. Они гордились мнимой чистотой своей крови, хотя на самом деле в жилах большинства из них текла в той или иной пропорции индейская либо негритянская кровь.
В ходе колонизации происходил процесс смешения европейцев, индейцев, негров. Вследствие этого население Новой Испании по своему этническому составу было крайне неоднородным. Наряду с коренными жителями страны — индейцами, неграми и колонистами европейского происхождения имелась весьма многочисленная группа, образовавшаяся в результате смешения белых и индейцев (европейско-индейские метисы), белых и негров (мулаты), индейцев и негров (самбо). Это потомство от смешанных браков (а чаще внебрачного происхождения), которое в колониальную эпоху называли кастас, составляло около 2,4 млн. человек {9}, в действительности же гораздо больше, так как к данной категории следует отнести и многих «креолов», фактически являвшихся метисами или мулатами.
Метисное население было лишено гражданских прав: метисы и мулаты не имели доступа к чиновничьим и офицерским должностям, не могли участвовать в выборах органов самоуправления и т. д. Они занимались ремеслом, розничной торговлей, служили в качестве управляющих и приказчиков у богатых помещиков-креолов, составляли большинство мелких землевладельцев — ранчеро. Некоторые из них были лицами свободных профессий, а к концу колониального периода проникали в ряды низшего духовенства. Часть метисов превратилась в пеонов, рабочих рудников и мануфактур, деклассированный элемент городов (леперос). В рамках расово-этнической иерархии, установленной колонизаторами, «индометисы» занимали более высокое положение по сравнению не только с индейцами и неграми, но также с мулатами и самбо.
Хозяйственная жизнь Новой Испании полностью определялась интересами метрополии, для которой колония была прежде всего источником снабжения драгоценными металлами. Поэтому их добыча стала важнейшей отраслью мексиканской экономики. Обрабатывающая же промышленность развивалась медленно.
Хотя первые мануфактуры, основанные на ручном труде или применении простейших приспособлений, появились еще в XVI в., преобладали мелкие мастерские ремесленного, типа. Их работники объединялись в цехи, уставы которых строжайшим образом регламентировали объем и технологический процесс производства, число членов цеха, цены на сырье и готовую продукцию, качество, размеры и цвет выпускаемых изделий, запрещали или ограничивали доступ индейцев, негров и прочих «цветных». Стремясь сохранить за метрополией монополию на ввоз товаров, испанские власти не позволяли создавать новые мануфактуры и использовать труд индейцев на уже существующих, а также изготовлять шелковые ткани, водку, вина и ряд других товаров.
