Ознакомительная версия.
В то же время даже либеральными лидерами признавалась необходимость сохранения власти Великобритании над «зависимой империей» в течение определенного времени. Причиной такого парадоксального подхода было то, что отношение англичан к этим государствам, в отличие от переселенческих колоний, определялось понятиями «ответственность», «опекунство» и «миссия». Красной нитью проходит мысль о моральном долге англичан перед «нецивилизованными» народами у таких имперских мыслителей, как Дж. Чемберлен и А. Милнер, Ч. Дилк и Дж. Сили, У. Черчилль и X. Эджертон. Ведущий либеральный экономист середины XIX в. Дж. С. Милль подразделял зависимые от Британии народы на 2 группы. К 1-й относились страны, народ которых «принадлежит к той же цивилизации, что и управляющая страна, созрел для представительного правления и готов его осуществлять»[195]. Таким странам считалось возможным предоставить право на самоуправление. Тем не менее ученый настаивал на необходимости сохранения тесных уз с подобными сообществами. Отчасти это было вызвано соображениями чисто меркантильного порядка: Великобритания не должна была терять какие-либо рынки. Сохранение связей со страной-матерью способствовало бы и обеспечению безопасности отделившихся государств. Либеральному ученому важным также представлялось сохранение связей переселенческих колоний с Великобританией, поскольку именно Великобритания оставалась наиболее передовым, либеральным государством из всех великих держав[196]. Ко 2-й относились страны, не способные обеспечить самостоятельное управление своими делами. Милль писал: «Бывают такие условия, при которых просвещенный деспотизм является наилучшей формой правления для воспитания в народе тех качеств, которые особенно необходимы для того, чтобы он смог перейти к более высокой цивилизации»[197]. Взгляды Милля на проблемы развития британских колоний формировались непосредственно из 35 лет опыта работы на Ост-Индскую компанию, до 1858 г. обладавшую полным контролем над британскими владениями в Индии. В отношении коренных народностей Индии высказывания Милля демонстрируют значительную степень скептицизма. Так, в 1858 г. ученый отмечал неспособность индийцев к управлению собственными делами посредством представительного правления, что для либералов было важнейшим критерием развития[198]. Даже критик британской имперской политики Д. Гобсон не видел ничего предосудительного в том, что народы, «достигшие лучших результатов в области политики и морали, передают свои навыки другим народам, которые по разным причинам оказались более отсталыми»[199].
Идеи о превосходстве английской нации, о ее миссии нести блага цивилизации «отсталым» народам мира являлись общепринятыми во второй половине XIX в. Англичане гордились тем, что живут в стране с самыми совершенными политическими институтами. По их мнению, азиаты и африканцы не были способны самостоятельно продвигать свои страны по пути государственного прогресса. Ведь даже их мышление считалось не приспособленным к политическим абстракциям[200]. Появление социал-дарвинизма подкрепило эти псевдонаучные взгляды. Принципы борьбы за существование и выживание сильнейшего оправдывали право Англии на расширение своей власти. Естественным законом жизни считалось исчезновение отставших в своем развитии обществ или утрата ими самостоятельности.
С отменой системы работорговли в британских владениях, провозглашенной в 1806 г., политики и филантропы метрополии одной из своих первоочередных задач сделали кампанию за повсеместную ликвидацию рабства. Действительно, рабство становилось экономически невыгодным, и кампания за его отмену имела в своей основе экономические стимулы. Тем не менее антирабовладельческие общества в первой половине XIX в. сумели пробудить в обществе значительный интерес к проблеме, представить деятельность Великобритании в этом направлении как пример гуманизма и бескорыстности нации. Особое значение имело провозглашение в 1833 г. рабства незаконным и выделение британским парламентом 20 млн фунтов стерлингов на выкуп рабов на всей территории империи.
Идея цивилизаторской миссии являлась следствием иерархичности, укоренившейся в британском обществе и традициях мышления. Викторианская Англия сохраняла довольно устойчивое разделение между социальными группами. В отношении к подчиненным странам с полной силой проявлялся европоцентризм, и даже англоцент-ризм, в соответствии с которым английский пример оценивался как образец для всех остальных народов. Можно согласиться с описанием атмосферы викторианской Англии, которое дал кембриджский историк Дж. Батлер: «Это был век, уверенный в своих идеалах, убежденный в том, что под руководством провидения он находится на пути к господству над материальным миром»[201].
Однако в большинстве случаев распространение британского влияния на страны Африки и просвещение их жителей рассматривались как нежелательное дополнение к чисто коммерческому предприятию. Подробные инструкции британским комиссионерам в африканских государствах, составлявшиеся в Лондоне, дают представление о целях и методах проведения официальной политики на континенте. Так, в инструкции лорда Рассела комиссионерам, действовавшим в дельте Р. Нигер в начале 1840-х гг., основной целью деятельности британских подданных называется ликвидация работорговли в регионе. Посланникам давались полномочия, с одной стороны, убеждать африканских вождей в антигуманности и экономической невыгодности работорговли, с другой – угрожать применением силы британского флота в случае отказа развивать экономическое сотрудничество[202].
Как передовое общество Англия брала на себя право судить о будущем других народов. Британцы считали необходимым «определить, какие страны должны быть развиты нами или какой-либо иной нацией»[203].
Ход экономического и политического развития стран «зависимой империи» целиком и полностью должен был определяться британскими администраторами. В программной речи в палате общин 8 февраля 1850 г. вигский премьер-министр лорд Дж. Рассел отверг саму возможность предоставления независимости тем колониям, которые не населены англичанами, или в которых англичане не представляют большинства, необходимого для нормальной работы представительных учреждений[204]. Британские политики и государственные деятели демонстрировали определенный скептицизм в оценке перспектив распространения британской модели на подчиненные народы. Многие считали эту задачу непосильной, раздавались и мнения о том, что британцы сами не желают в полной мере выполнять возложенные на себя обязательства по развитию колоний. Известный колониальный деятель Дж. Льюис в 1841 г. отмечал, что колониальные вопросы в Лондоне решаются, исходя из конъюнктурных интересов политических партий, для которых важнее политическое влияние, нежели интересы зависимых владений[205]. С большой неохотой совместив в 1859 г. должность премьер-министра с постом министра колоний, авторитетный вигский политик лорд Пальмерстон просил секретарей «показать на карте, где находятся эти проклятые места»[206]. Обсуждение колониальных вопросов в парламенте также вызывало небольшой энтузиазм. Внимание политических партий в этот период было сосредоточено в основном на собственно британских проблемах. Фактически не существовало системы просвещения общества в вопросе о заокеанских владениях, которыми обладала Англия.
Особое место в системе британских колониальных владений и британской имперской идее занимала Индия. Крупнейшее владение британской короны стало своего рода испытательным полигоном для различного рода реформ и нововведений, проводившихся колонизаторами. Именно в отношении Индии в середине XIX в. не применялись даже в теории те идеи и проекты, которые действовали в отношении переселенческих колоний Великобритании – самоуправление, отсутствие контроля над торговлей и т. д. Можно согласиться с мнением британского исследователя Э. Грирсона, отмечавшего: «Там, где дело касалось Индии, самые радикальные фритредеры становились империалистами»[207].
Прежде всего управление Индией было передано в руки привилегированной Ост-Индской компании, что являлось одной из первых попыток управлять государством посредством капитала и совета директоров. Основанная в 1600 г., с начала XVII в. компания контролировала торговлю с Индией, а с 1765 г. получила право на гражданское управление, контроль над судебной и налоговой системами в провинции Бенгалия. Компания взялась за управление Индией с чисто коммерческим подходом. Важнейшей задачей чиновники компании считали расширение подвластной территории прежде всего на северо-восток. Собранные на индийских территориях доходы позволяли обеспечивать самофинансирование компании и оплату вооруженных сил, хотя одновременно компании приходилось по крайней мере обещать ежегодные отчисления в казну метрополии. Таким образом, компания управляла Индией без обращения к средствам британских налогоплательщиков, что, по мнению либеральных политиков и экономистов, было идеальным вариантом функционирования колониальной администрации. Значительные доходы приносила и торговля опиумом, чаем, другими колониальными товарами. В начале XIX в. британский экономист Д. Макферсон высоко оценил компанию, которая, по его мнению, была «наиболее прославленным и самым процветающим коммерческим предприятием, которое когда-либо существовало в какой-нибудь стране»[208]. В это время тысячи британцев вкладывали свои средства в акции компании, поскольку она ежегодно выплачивала обещанные 5 % прибыли и выше.
Ознакомительная версия.
