Бывают такие минуты крайнего напряжения, когда хочется не молчать, а громко крикнуть от боли душевной. Именно в таком напряжении находились сейчас солдаты. Всему коллективу заставы приходилось принимать позор за беспечность двух или трех человек, Никитин видел это по выражению солдатских лиц и знал, что они понимают все до конца. Он круто изменил речь и повернул течение своих мыслей в другое русло.
- Я ведь не хочу сказать, что все вы виноваты, - продолжал он глуховатым спокойным голосом. - Вы много сделали, нашли рацию. Это уже большое дело. Сержант Нестеров, расскажите, как вы обнаружили радиостанцию?
- Слушаюсь! Я уже докладывал, что там был я не один. Рядовой Кудашев тоже участвовал.
- Расскажите все подробно, а другие пусть послушают, - попросил Никитин.
- Пришлось ползать чуть не на коленках. Сам капитан тоже вместе с нами рассматривал каждый камушек...
- Сколько же времени вам пришлось ползать? - поинтересовался Никитин.
- С самого того часу, как сюда прибыли. Рано утром. Вдоль берега шли я и мой напарник рядовой Кудашев. Другие обследовали скалы.
- Сразу же начали искать рацию?
- Имели такое предположение.
- Кто же это имел такое предположение?
- Начальник заставы поставил задачу: произвести тщательный осмотр местности с миноискателем. Однако миноискатель пришлось оставить.
- Почему?
- Жужжит все время без толку. На берегу металла, осколков много. Капитан рассказывал, что тут сильные в Отечественную войну бои шли. Начали мы осматривать - каждый свое. Участок мне достался подходящий.
- В каком смысле? - перебил генерал.
- Камней разных много. Все пришлось переворочать. Сверху нависла скала, во время штормов камни с нее обсыпались, вот и образовались такие груды, на копешки похожие. Кроме того, когда наряды проходят, тоже обсыпают ногами, ну щебенка и течет по ложбинке, как по трубе. Вижу - одна кучка немного разворошена. В том месте наряды по берегу не ходили - там дальше обрыв, прохода нет. Осмотрел я эту копешку, заметил, что рядом с развороченным краем слишком аккуратно выложены камешки. И такими рядочками лежат, вроде как тут ребятишки играли и крестик на песке соорудили.
- А, может быть, тебе просто померещилось?
- Никак нет, товарищ генерал. Правда, сразу разглядеть трудно. Камни разложены не часто, друг от дружки на расстоянии. Тут соображать надо, - увлеченно продолжал Нестеров. - Вы можете посмотреть. Мы оставили все, как было. Так приказал капитан. Раз, наверное, десять крутился я вокруг этого места и сначала ничего не заметил. Уйду и опять назад вернусь.
- Почему же так получалось? - допытывался Никитин.
- Сам не знаю. Еще раз проверяю и возвращаюсь. Как магнитом к этому месту притягивало. А потом, когда в последний раз подошел, пригляделся - и все мне открылось. Чую, что в точку угодил. Упал на колени и начал камни расшвыривать. Сбросил несколько, мелочь пошла, стал руками разгребать. Гляжу, ящик, рядом второй. Все стало ясно, аж у меня сердце захолонуло... Потом позвал капитана. Вот и все.
Никифор Владимирович улыбнулся, приподнял с запотевшего лба фуражку. Сердце застучало радостными толчками. Чтобы успокоиться, он сунул руки в карман и, нащупав там несколько орешков, подумал: "Видно, стареть начинаю и сентиментальничать. Рановато еще в полсотню-то лет... А сержант - золотой парень. Что-то с ним надо сделать... Подойду и обниму крепко... Расцелуемся, как на свадьбе". Но Никитин отогнал эти мысли и тут же подумал снова: "А почему мы боимся проявить свои искренние человеческие чувства, зачем их сдерживаем? Мы бываем подчас щедры торжественным пустословием в поощрительном приказе, краснобайством и фразерством, сочиненным штабным писарем, а не видим живого человека, стыдимся по-отцовски обнять его, пожать ему крепко руку, а ведь это куда сердечней и лучше".
Думая так, генерал Никитин внимательно приглядывался к стоявшему рядом Нестерову. Он до глубины души был тронут его искренним, умным рассказом. Да мало ли он на границе видел таких парней с Севера, с Урала, из Сибири?
Никифор Владимирович вдруг выхватил руку из кармана и протянул Нестерову сухонький, крепко сжатый костлявый кулак. Сержант ничего не понимал. Он стоял и недоуменно смотрел на руку Никитина.
- Да бери же! - нетерпеливо, но весело сказал генерал, пересыпая в ладонь сержанта каштановые орешки.
Все это произошло быстро и не для всех заметно. Одним из первых увидел Баландин, недавно переведенный в отделение Нестерова.
Никитин, пожелав солдатам успеха, быстро зашагал к группе поджидавших его офицеров.
- Чем же это, товарищ сержант, вас угостило начальство? - когда генерал ушел, спросил шепотком Баландин.
- Глядите-ка, орехов он мне дал, - Нестеров разжал ладонь и показал.
- У-у! - разочарованно протянул Баландин. - А я-то думал... Может, награду какую... А то орешки, гы-гы... Их тут, этих орешков, хоть лопатой греби.
Слова Баландина, его хрипловатый смешок обожгли сердце Нестерова. Его рука с раскрытой ладонью так и осталась висеть в воздухе. Спохватившись, он медленно сжал пальцы в кулак и, оглядевшись по сторонам, шагнул к Баландину. Тот, заметив его сузившиеся глаза, попятился назад. Пробуя улыбнуться, в замешательстве спросил:
- Вы что, товарищ командир?
- Идите и становитесь в строй, быстро! - сдержав клокотавший в груди гнев, прошипел ему в лицо Нестеров.
Глава шестая
Плавно покачиваясь на поворотах, большая, синего цвета легковая машина шла по гладкому асфальту на средней скорости. За окном сквозь пышные кусты лавровишни, за строем высоких пирамидальных тополей в сумерках просвечивало спокойное море. Изредка с проходящего неподалеку от берега парохода падали на воду золотистые полосы электрического света. Сильные фары автомашины обливали двумя огненными лучами круто изгибающуюся ленту шоссе, словно нарочно выискивая притаившиеся у обочины белые платьица или светлые пиджаки. В этот летний тихий вечер все дышало и жило той веселой жизнью морского курорта, от которого приятно кружится голова и хочется петь песни. Но Петру Пыжикову было не до песен. Генерал Никитин везет его в штаб комендатуры. Что с ним будет? Неизвестность тяжела и мучительна. Поглядывая на жилистый генеральский затылок и малиновый околыш фуражки, Петр хотел спросить, зачем его везут да еще в такой комфортабельной машине? Но он знал, что вопрос этот глупый, ненужный. Ясно одно: оформят материал и в трибунал! Генерал Никитин обо всем уже расспросил, покачал головой и вежливо пригласил в машину, как будто бы старший лейтенант Пыжиков, совершивший преступление по службе, не мог приехать в комендатуру с каким-нибудь попутным грузовиком? Мягкое сиденье казалось сейчас Пыжикову хуже всякого деревянного кузова. Вспомнилась веселая, озорная Настя, которую не удалось проводить и которая, наверное, уже блаженствует в своих Дубовиках. "Может, больше никогда и не увижу ее?" - подумал Пыжиков, и эта мысль жгучей болью отозвалась в сердце. Стараясь избавиться от горьких раздумий, старший лейтенант попросил у генерала разрешения задать вопрос.
- Да! - коротко ответил Никитин усталым, безучастным голосом.
Это испугало Пыжикова, но в то же время придало ему смелости.
- Какое, товарищ генерал, по отношению ко мне, - четко спросил он, - вы намерены принять решение?
- Вы это о чем, голубчик? - оторванный от своих мыслей, спросил Никитин.
- Я хотел бы знать...
- Что вы хотели бы знать?
- Я хотел бы знать, как со мной поступят...
Вместо ответа Никитин попросил шофера сбавить газ и ехать медленнее. Повернувшись к Пыжикову, генерал положил локоть на откидную спинку, в упор спросил:
- А вы уверены, что именно я должен принять какое-то о вас решение?
- Да, конечно.
- Ошибаетесь. Решение должен принять начальник отряда. Как он поступит и что с вами будет - я этого не знаю.
- Очевидно, отдаст под суд, - с трудом выговаривая слова, сказал Пыжиков.
- Возможно, - протяжно, с раздумьем ответил Никитин, потирая ладонью скуластую щеку, и тут же твердо добавил: - Да, да... Наверное, будут судить.
- Это и ваше мнение, товарищ генерал? - стараясь сдержать в голосе дрожь, спросил Петр.
- Вы, молодой человек, слишком много хотите знать.
- Но прежде вы мне сказали, что сами не знаете, как поступит начальник отряда. Значит, теперь...
- Это значит, что вы стараетесь поймать меня на слове. Я сказал в другом смысле, в человеческом. Что с вами будет? Был советский офицер, пограничник, - и нет его... А вот что станет с человеком не знаю.
- Выходит, я уже конченый? - Петр расстегнул ворот гимнастерки.
Темнота сгущалась. С высоких гор быстро спускалась теплая южная ночь.
- Как офицер, да! - посматривая вперед на мелькавших за радиатором бабочек, ответил Никитин. - Ничего другого, голубчик мой, я вам сказать пока не могу. Мне только жаль, что я не встретил вас раньше, именно во время вашего бессмысленного кочевья.
