Господин Великий Новгород официально признает себя «отчиной» великого князя всея Руси и тем самым принимает концепцию политического единства Русской земли, как изначального и единственно законного се состояния. Ту концепцию, которая была впервые провозглашена великим князем осенью 1470 года в переговорах с тогдашними новгородскими послами. Ту концепцию, которая стала доктриной единого Русского централизованного государства. Но, как и их соседи псковичи, новгородцы — не только «отчина» великого князя, т. е. органическая часть Русского государства, но еще и «мужи вольные»—как и псковичи, они сохраняют свой внутренний статус, свой особый порядок управления.
«А на владычество нам, Великому Новугороду, избирати... по своей старине. А ставитися нашему владыце в дому Пречистые... на Москве... у митрополита... А инде нам владыки опроче московского митрополита нигде не ставити».
Как в государственном, так и в церковно-политическом отношении Господин Великий Новгород признает и подчеркивает свое полное единство с Русской землей, свою неотделимость от нее. Тем самым решительно, бесповоротно осуждаются все попытки, от кого бы они ни исходили, втянуть новгородскую архйепископию в орбиту влияния киевского униатского митрополита. В этом, как и в других вопросах, новгородский текст Коростынского докончания отразил полную победу Москвы, полную победу национальных интересов Русской земли над сепаратистскими устремлениями новгородской господы.
Тем же проникнут и московский текст договора. Его важнейшие статьи посвящены судебному устройству Новгорода.
По старому Яжелбицкому докончанию суд на Городище на равных правах держали представитель великого князя и представитель Новгорода. Другие судебные вопросы не интересовали составителей договора — все и так было хорошо известно, все шло по «старине и пошлине».
В новом докончании судебным вопросам посвящено пять статей, ни одна из которых не имеет никаких аналогий в прежних договорах Новгорода с князьями. Особое значение имеет принципиальная декларация: «А что грамота докончальная в Новогороде промежь себя о суде, ино у той грамоты быти имени и печати великих князей». Как отмечают исследователи, это означает, что судебный устав Новгорода — Новгородская судная грамота — теперь переписывается на имя великого князя и скрепляется его печатью. Великий князь всея Руси, «господин» Великого Новгорода, в своей «отчине» стал верховным гарантом правопорядка, контролирующим деятельность всех новгородских судебных инстанций.
Судебные пошлины за важнейшие уголовные преступления делились с этого времени поровну между новгородскими властями и великим князем — рядом с новгородским судьей теперь стоял представитель великого князя. Без его представителя уже не мог состояться ни один суд в Новгородской земле.
Нет, не похоже Коростынское докончание ни на Яжелбицкий мир, ни на другие, более ранние новгородско-княжеские договоры. На этот раз господа не отделались ни легким испугом, ни тяжелой (16 тысяч рублей, вдвое больше, чем в Яжелбицах) контрибуцией. Впервые в традиционную, из века в век повторяющуюся мелодию новгородско-княжеских докончаний решительно и властно вторгся новый мотив, подчиняющий себе всю мелодию. Коростынский договор подчеркнул не только полную ликвидацию внешнеполитической независимости боярской республики. Он подчеркнул су-дебно-административное подчинение Великого Новгорода власти государя всея Руси. И это самое главное, самое страшное для господы постановление кладет важнейший рубеж в политической истории вечевого города.
«Милосердовав же князь великий... повеле преста-ти жещи (жечь. — Ю. А.) и пленити, и плен... отпусти-ти». Последняя феодальная война на Руси окончилась. Вместе с ней окончилось время независимой политики новгородской господы. Признав великого князя всея Руси своим «господином», а себя его «отчиной», Великий Новгород перестал быть самостоятельным политическим организмом, связанным с великим князем тонкой-тонкой нитью вассальных отношений. Господин Великий Новгород отныне стал частью единого Русского государства, пришедшего на смену старой федерации русских земель.
. По-прежнему звенел вечевой колокол, по-прежнему городом правили посадники, по-прежнему бояре держали в своих руках политическую власть в городе и огромные вотчины за его пределами. Но над всем этим встала новая сила, сила и власть великого князя, государя всея Руси. Сохранение вечевого уклада оставалось только признаком автономии Великого Новгорода, особого порядка управления им. С самостоятельной «большой» политикой боярства, казалось, было покончено.
Одиннадцать лет назад псковское боярство добровольно отказалось от своей самостоятельности и признало великого князя «господином и государем». С тех пор всю внешнюю политику Господина Пскова направлял князь-наместник, назначаемый из Москвы и сажаемый псковичами на княжеский стол в Троицком соборе. Бояре сохраняли в неприкосновенности свои вотчины, свою власть на вече, свое решающее влияние на внутренние псковские дела. Старая боярская феодальная республика сохраняла свою специфику и в составе нового Русского государства.
Но Псков — не Новгород. И новгородские бояре не чета псковским. То, что возможно и допустимо для Пскова, с чем мирятся в Пскове и господа, и «черные люди», сможет ли привиться в Великом Новгороде? Согласятся ли бояре стать просто вотчинниками, подданными великого князя, отказаться от самостоятельного политического значения? Согласятся ли «черные люди» по-прежнему повиноваться боярским кланам? Согласятся ли смерды, населяющие новгородские погосты, по-прежнему безропотно тянуть в свой погост, выплачивать подати, нести все повинности в пользу привилегированных горожан? Судьба феодальной республики зависела от того или иного решения этих вопросов.
Да, псковские бояре и «волные мужи псковичи» признали власть великого князя. С ними бывали трения и даже конфликты. Они нередко ссорились с наместниками, жаловались на них в Москву, просили прислать других. Но в целом Господин Псков держал свое слово и во всех крупных вопросах не выходил из воли своего «господина и государя». Лояльность псковичей объяснялась не только их добронравием. Решающее значение имели реальные политические и экономические причины. Господин Псков был сравнительно мал и слаб. Предоставленный своим силам, он не мог выдержать борьбы ни с Орденом, ни с Литвой, ни с «братом старейшим». Как Рязань на южном рубеже Руси, так и Псков на северо-западном мог уцелеть, только если за его спиной стояла сила всей Русской земли. Сознание этого факта, выработанное веками нелегкого политического опыта, было важнейшей гарантией верности Пскова — сначала великому князю-сюзерену, затем великому князю, государю всея Руси.
А Новгород? Что могла дать могучей боярской республике великокняжеская власть?
Да, времена изменились. Открытая борьба с великим князем теперь невозможна: берега Шелони еще не просохли от крови, в Москве и на Коломне в великокняжеских темницах томятся десятки бояр.
Смирившись с беспощадной необходимостью, стиснув зубы, пошла господа на Коростынское докончание. Но казнь четырех ее вожаков в Русе могла ли вызвать чувства любви и преданности великому князю со стороны бояр и житьих? И мог ли сам великий князь с искренним доброжелательством относиться к боярам, из среды которых вышли изменники, подписавшие договор с королем?
Прочного мира с господой, как и прежде, не могло быть. Мир в Коростыни на сравнительно приемлемых для господы условиях мог быть только перемирием. Приведенная к покорности, она сохраняла свою силу. Она была побеждена, но не разгромлена. Признав верховную власть великого князя, господа оставалась сама собой. Феодальная республика была слишком мощным организмом, чтобы добровольно отказаться от своей политической сущности. Она не могла ни согнуться, ни переродиться. Противостояние старого и нового продолжалось. Летом 1471 года разыгрался только первый акт великой исторической драмы.
Наступила осень. Стоны и плач раздавались на многострадальной Новгородской земле. Через озеро Ильмень шли учаны и мелкие суда — жители Русы, бежавшие в Новгород от войны, возвращались на свое пепелище. Налетел шквал. Десятки судов были разбиты, многие сотни людей нашли гибель в бурных волнах. «И бысть пагуба велика». И пылали пожары на новгородских улицах — на Варейской, и на Лубянице, и на Торгу, и Немецкий двор на горе. Всё пагуба, «пагуба людем». И чудесные, страшные знамения являлись на небесах — 27 ноября «бысть гибель луне», а потом «ви-деша мнози два месяца на небесе». И до февраля сияла «звезда хвостата, лучь имущи светел».
Но война, самое страшное бедствие Новгородской земли за всю ее историю, кончилась. Наступил мир. А это было уже большой радостью для тысяч горожан и смердов истерзанной Новгородской земли.
