Подъезжая к дому Важенина, Петр резко повернул коня и остановился около тесовых ворот. Сойдя с кошевки, развязал повод и захлестнул за железную скобу. Повернув захватанное кольцо, которым отпиралась внутри металлическая задвижка, вошел в калитку.
Во дворе он встретился с женой писаря Важенина, миловидной, глазастой крещеной татаркой, прозванной станичными казачками мужским именем Степкой. Маленькая, ловкая, в новых расписных валенках, она сметала с крыльца ошметки снега.
- Здравствуй, кума, - сбивая кнутовищем прилепившийся к полам шубы снег, проговорил Петр.
- Здравствуй, куманек, здравствуй, - улыбнулась она. - Ты куда это собрался на ночь глядя?
- Да тут по делу, - отговорился Петр. - Кум дома?
- Да, дома... Проходи, гостем будешь.
- Что он поделывает? - спросил Лигостаев.
- Сурьезное делишко стряпает, с кралечкой одной занимается, - лукаво подмигнув Петру, ответила веселая и приветливая Степка.
- А что за кралечка? - удивленно спросил Петр.
- Пришла тут одна трефовенькая... Большая да сытая, как кобылица хорошая... А мой сидит царечком, усики накручивает и тары-растабары...
Степка разогнулась и забавно показала улыбнувшемуся Петру, как разглаживает писарь рыжие усы и сладко моргает прищуренными глазками.
- Шутишь, кума?
- Хороши шутки! Целый час уже воркуют!..
- Как же ты их вдвоем оставила?
- Он ведь у меня, как хан... Взял да и выгнал меня снег подметать, а сам забавляется.
- Брось, Степка. Все равно не поверю...
- Накажи меня бог, правду говорю. Эх, Петька! Такая, брат, девка расхорошая, разок взглянешь - и пропал...
- Да откуда она взялась? - и вправду начиная удивляться, спросил Петр.
- С прииска пришла. Каторжанка бывшая. У ней паспорт тюрьмой попачканный, вот она и приехала чистый просить. Я, говорит, может, замуж выйду, поэтому хочу гладкий паспорт иметь... Эх, и хороша же девка! Вот бы, куманек, тебе такую. Щеки розовые, глаза большущие! Женись, ей-богу! А что?
- Ну это ты оставь, кума, - смутился Петр. - Мне сейчас не до женитьбы...
- Ох ты! Подумаешь, какой мулла! Да ты сначала погляди на нее...
- Ну ладно. Дай пройду.
- А вот и не пущу... - перегородив ему дорогу, сказала она. - Снег отряхни, растает...
Степка похлопала его по плечам веником и пропустила в сени. Когда Петр открыл дверь, то лицом к лицу столкнулся у порога с собравшейся уходить Василисой. Узнав его, она оторопело попятилась назад и прислонилась к русской печке.
"Чего это она вдруг сробела?" - подумал Петр. Давая ей пройти, он поздоровался и снял папаху.
Василиса едва заметно кивнула ему, бочком юркнула к порогу и, шибко хлопнув дверью, скрылась в сенцах.
- Чего это она так сорвалась? - присаживаясь на лавку, спросил он у смущенного Важенина.
- А бог ее знает, чего она... - скребя за ухом, ответил писарь. - С прииска приплелась, насчет паспорта...
- Да, знаю! Часом она у тебя не из рук вырвалась? Смотри, брат!
- А что ты думал? - Важенин улыбнулся и ловко закрутил пышный рыжеватый ус.
- Недаром, значит, Степка пообещалась тебя зарезать...
- Эта азиатка все может сотворить... Наплела уж, басурманка. Ну, погоди, сатана ты этакая, - улыбаясь, говорил Важенин. - За такую, ей-богу, и пострадать не грех... Я бы такую, если хочешь знать, к лику святых причислил...
- Это кого же: Степку или ту каторжанку? - усмехнулся Петр.
- У моей Степки такой лик, что она самого беса согрешить заставит... Десять лет с ней живу, троих ребят народили, а даже лба не перекрестит и мальчишек совсем не учит. У всех дети как дети, а у меня растет какая-то татарва!.. Ну хоть раз в неделю, говорю, в воскресенье или в постный день заставляй их после еды помолиться... А она только похихикивает и кислым молоком их пичкает.
- Ну а сам-то ты разве не можешь? - спросил Петр.
- А-а! - махнул рукой Захар Федорович. - Знаешь ведь, какой из меня молельщик... Как-то зашел Гордей и под пирог угодил. Пришлось за стол усадить и попотчевать. А мои басурманята рыбу склевали и стайкой, как петушки, из-за стола шмыгнули, и никто на иконы даже башки не поднял... Грешным делом, и я позабыл... Тут и начал меня атаманище корить и отчитывать! Ты, говорит, если сам богохульник, на татарке женился, то детей-то хоть пожалей. Ты, говорит, такой-рассякой, растишь не защитников престола, а черт те кого! Выпотрошил он меня словами, как вяленого судака... Ходил я после этого тихий... два дня подряд от жены врозь спал...
- Ангелы тебе во сне не являлись? - заражаясь его веселостью, спросил Петр. Ему всегда легко и приятно было разговаривать со своим старым, закадычным другом. А сейчас это было очень кстати.
- Приходил один на рассвете в длинной рубахе, - отшучивался Важенин.
- В виде той каторжанки, которую я спугнул... Теперь мне понятно, почему ты причислил ее к лику...
- Нет, брат, - уже другим тоном заговорил Важенин. - Тут ты ошибся. Она, брат, сидела тут и такое рассказала про свою жизнь, мне аж жутко стало... Бывает так: начнут человека с детства мытарить и гнут его до самой могилы, пока не сломается... А это ведь страшно, брат! Не подбери я вот так свою Степку, что бы с ней было?
- Степка у тебя клад баба, - внушительно проговорил Петр Николаевич. На уме у него была одна мысль, которая по дороге, когда он завернул сюда, пришла ему в голову. Сейчас он сидел и напряженно думал, как ее высказать своему другу.
- А ить что про меня казачки-станичники баили? Как первые годы над Степкой изгалялись? Выходило так: бери ее, басурманку, за волосы, волоки к Уралу и топи... Дуракам честь, а нам в петлю лезть... Да взять хоть твою дочку...
Лигостаев по привычке густо крякнул, словно силясь поднять непомерную тяжесть, и низко опустил голову.
Захар Федорович спохватился, что сказал лишнее, тут же перевел разговор на другое.
- Ну а ты как живешь-можешь?
- Пока хожу вверх башкой, - мрачно проговорил Петр и полез в карман за кисетом.
- Далеко ли собрался с кнутом-то? - протягивая руку за листком курительной бумажки, спросил Важенин.
- На прииск думаю проскочить. Коня промять да и делишки кое-какие справить...
- А чего тучей глядишь? - посматривая на него, спросил Важенин. Он еще в начале его прихода заметил, что дружок чем-то сильно озабочен.
- Сегодня сноху плетью отхлестал, - с беспощадной откровенностью признался Петр Николаевич.
- Ну-у, брат! - отпрянул Важенин и широко развел руками. - Ты что... выпил лишнее?
- В том-то и дело - трезвый был... После выпил одну полбутылку. Правду говорю. Ты меня знаешь. Я не люблю зря баить...
Глубоко затянувшись махорочным дымом, Петр рассказал, как он ездил за сеном и встретил Кузьму Катаурова с Айбурлинских выселок. Подробно передал и о ссоре со снохой. О случае в амбаре он не поведал бы даже родной матери.
- Ты, парень, совсем рехнулся!
Важенин вскочил, в одних шерстяных носках прошелся до печки. Вернувшись обратно к чисто выскобленному кухонному столу, оглядывая Петра, продолжал:
- Сроду не подумал бы, что ты на такое способен.
- Словно бес попутал, - сумрачно, потягивая цигарку, говорил Петр. Черные глаза его сузились и влажно поблескивали.
- Бес, как говорится, и на блоху залез... Не в этом дело! Пришел бы ко мне или Саньку прислал. Я бы тебе и сено сметал, и сношеньку бы твою урезонил, и с паршивых твоих ягнят шкуры содрал бы: разбойничкам моим на шапчонки. Выпить захотелось, взяли бы да и дернули, "Ермака" спели бы!.. А то нашел с кем связаться...
Видя, что Петр и сам казнит себя за свой нехороший поступок, Захар Федорович быстро сменил гнев на милость...
- Ну черт с ней, со Стешкой. Большой беды тут нету. Ну, вытянул плеткой разок-другой, поучил малость...
- Ударил дуреху, и самому потом стыдно и жалко стало... А в тот момент так взбеленился, ушибить мог... Вот ведь в чем дело!
- Такой дядя не только ушибет... - кивая на могучую в тулупе фигуру Петра, усмехнулся Важенин.
- Довела она меня, Захар! Тут и так все кувырком, вся жизнь бешеным наметом пошла, того и гляди, башку сломишь...
Петр жутковато скрипнул зубами и, подняв рукав шубы, ударил кулаком по колену. Вскинув на Важенина помутневшие глаза, спросил:
- У тебя вино есть?
- Нет. И ежели нашлось бы, так все равно не дал бы, - решительно заявил Захар Федорович.
- Почему?
- Эпитемью на тебя накладываю.
- Больно уж строго...
- Без шуток говорю. Нельзя тебе сейчас пить.
- А я хочу, - упрямо твердил Петр.
- Еще чего-нибудь натворишь, - сказал Важенин.
- Ну ладно. Ты меня прости. Я поеду.
- Никуда я тебя не пущу и пить не позволю. А ежели будешь артачиться, вызову сотских и приму надлежащие меры...
- Сотский, десятский и двое понятых, - на мотив песни "Ухарь-купец" пропел Лигостаев. - А ты попробуй разок! - добавил он с задорной усмешкой.
- И попробую... Знаешь что: ступай выпрягай коня и приходи сюда. Степка нам самовар поставит и коров твоих подоит. А хочешь, всем гамазом к тебе пойдем. А я даже ночевать останусь. Все равно завтра воскресенье. Встанем пораньше и поедем к Тептярскому ерику, посмотрим мою рыбью городьбу, привезем налимов, и Степка такой нам пирог состряпает, за уши не оторвешь! Ну и выпьем маненько... Не дури! Оставайся! Вон, кстати, и моя ватага с разбоя шлендает...
