После первых известий о переходе Красной Армией польской границы верховный главнокомандующий вооруженными силами Польши маршал Э. Рыдз-Смиглы отдал приказ: «С Советами в бои не вступать, оказывать сопротивление только в случае попыток с их стороны разоружения наших частей, которые вошли в соприкосновение с советскими войсками. С немцами продолжать борьбу. Окруженные города должны сражаться. В случае, если подойдут советские войска, вести с ними переговоры с целью добиться вывода наших гарнизонов в Румынию и Венгрию».
В Войске Польском в мае 1939 г. было 18,5 тысячи офицеров, в корпусе охраны границ — 846, в резерве — 60 тысяч, в отставке — 12 тысяч. В результате разгрома почти миллионной польской армии в сентябре-октябре 1939 г. гитлеровские войска взяли в плен более 18 тысяч офицеров и 400 тысяч солдат. Часть польской арии смогла уйти в Румынию, Венгрию, Литву, Латвию.
Другая часть польских войск сдала оружие Красной Армии. В сентябре 1940 г. были опубликованы частичные данные об их общей численности — 181 тысяча солдат, примерно 10 тысяч офицеров. Польская литература называет от 220 до 250 тысяч, гитлеровские материалы — до 300 тысяч интернированных. Цифру в 300 тысяч назвал и первый премьер-министр польского эмигрантского правительства генерал В. Сикорский. Советское правительство в июле 1941 г. ее опровергло.
В начале сентября 1939 г. высшее советское руководство рассматривало вопрос о судьбах интернированных. 3 октября последовала серия документов о перемещении интернированных по лагерям, организации там торговли.
В распоряжении Берии говорилось о роспуске по домам всех солдат уроженцев Западной Белоруссии и Западной Украины. «Некоторые категории» солдат из этнической Польши надлежало сконцентрировать в Козельском и Путивльском лагерях впредь до особого распоряжения. Находившимся там Берия приказал разъяснить, «что они оставлены временно до решения вопроса о порядке возвращения — всем будет обеспечено возвращение на родину». Офицерский состав, крупных военных и гражданских чиновников надлежало сосредоточить в Старобельском лагере, а полицейских, жандармов, тюремщиков — в Осташковским.
Последовало указание Берии о подготовке к 8 октября 1939 г. документов и формировании команд интернированных для передачи германским властям в соответствии с постоянным местом жительства. Органам НКВД вменялось не освобождать офицеров под видом солдат.
В середине октября 1939 г. правительство СССР решило произвести обмен с Германией военнопленными и интернированными. Были установлены пункты передачи: один в Белоруссии и два на Украине.
Германия принимала военнопленных, если они жили в немецкой сфере влияния. Всего на территорию этнической Польши было репатриировано 42 492 человека, «изъявивших желание выехать», как сказано в советской сводке 1941 г. Ибо, когда началась отправка интернированных к месту жительства, многие отказались ехать под гнет немецко-фашистских оккупантов. Несмотря на приказы, протесты против отправки были вплоть до прибытия к пунктам передач. Отказавшихся ехать должны были направлять для расселения и трудоустройства. На практике это вылилось в третью волну депортации летом 1940 г.
В СССР Германия передала через Брест 24 670 и через другие пункты 13 754 постоянных жителя западнобелорусских и западноукраинских земель.
В течение октября-ноября 1939 г. из советских лагерей было отправлено по домам 42 400 белорусов, украинцев, поляков, постоянно проживавших в Новогрудском воеводстве, Полесье, на Волыни, Львовщине и в других районах Западной Белоруссии и Западной Украины.
Вернемся к событиям сентября 1939 г. Авангардные подразделения Красной Армии быстро продвигались вперед, встречая лишь слабое сопротивление. Малочисленные пограничные заставы и гарнизоны либо складывали оружие, либо уходили в леса. Сопротивление сводилось к разрушению мостов, минированию дорог, сооружению завалов, чтобы задержать продвижение нового противника.
Правдиво и рифмованно излагают события поэты-комсомольцы Литинститута И. Бауков, Е. Заходер, А. Копштейн, М. Луконин, Л. Ошанин, С. Смирнов, А. Яшин. Видимо, это единственный в истории литературы случай, когда одно стихотворение написал «поэтический колхоз» — семь поэтов вместе:
Все обиды, всю неправду, Как бурьян, скосила Нашей Армии Червонной Молодая сила. Старики роняли слезы, Подолгу глядели На портрет вождя народов В походной шинели.
Трогательна эта шинель на плечах человека, который уже лет пятнадцать совершает походы только из Кремля на курорт и обратно.
Но вернемся к речи Молотова по радио, ведь она прозвучала спустя несколько часов после начала военных действий. Одним из главных мотивов нашего решения упоминалось угнетение в Польше национальных меньшинств (белорусов и украинцев). Это прозвучало как неявное выражение солидарности с Гитлером, обвинявшим Польшу именно в этом грехе, но по отношению к немцам. До открытой солидарности с Гитлером оставались одни сутки.
И был вечер, и было утро. День восемнадцатого сентября. Тоже исторический: это день германо-советского коммюнике. «Во избежание всякого рода необоснованных слухов насчет задач советских и германских войск, действующих в Польше, правительство СССР и правительство Германии заявляют, что действия этих войск не преследуют какой-либо цели, идущей вразрез интересов Германии или Советского Союза и противоречащей духу и букве пакта о ненападении, заключенного между Германией и СССР. Задача этих войск, наоборот, состоит в том, чтобы восстановить в Польше порядок и спокойствие, нарушенные распадом польского государства, и помочь населению Польши переустроить условия своего государственного существования».
Текст был опубликован на первых полосах «Правды» и «Известий».
В заявлении сказано то, чего не было ни в августовском договоре о ненападении, ни в будущем сентябрьском о дружбе и границе. Советское правительство оговорилось: гитлеровцы в Польше лишь «восстанавливают порядок» и «помогают населению».
Основные силы польской армии были окружены немецко-фашистскими войсками и уничтожались в западной части страны, между Бзурой и Вислой. После жестких боев большая боевая группа под командованием генерала Кутжеба все-таки вырвалась к Варшаве.
Мы хорошо знаем об обороне Брестской крепости в 1941 г., но практически ничего — о ее обороне поляками в 1939 г. 14 сентября 19-й танковый корпус Гудериана броском из Восточной Пруссии захватил Брест. Крепость же в течение нескольких суток оборонялась польскими войсками под командованием генерала К.Плисовского. Лишь в ночь на 17 сентября ее защитники в организованном порядке покинули форты и отошли за Буг.
А к городу приближались советские части под командованием B. И. Чуйкова. Командир авангардной танковой бригады комбриг C. М. Кривошеин занял Брест. От немцев потребовали увести свои войска за демаркационную линию, поскольку город находился в советской сфере раздела Польши.
В ознаменование победы над Польшей в Гродно, Бресте, Пинске и некоторых других городах состоялись совместные советско-германские военные парады. В Бресте парад принимали генерал Гудериан и комбриг С. М. Кривошеин, в Гродно вместе с немецким генералом — комкор В. И. Чуйков.
В это время тысячи польских солдат и офицеров уходили в Литву, Венгрию, Румынию. Фашисты добивали окруженные войска и гарнизоны. А бодрые митинги в Москве и Ленинграде, Минске и Киеве не кончались.
«Берлин, 19 сентября. (ТАСС). Германское население единодушно приветствует решение советского правительства… Берлин в эти дни принял особенно оживленный вид. На улицах около витрин и специальных щитов, где вывешены карты Польши, весь день толпятся люди. Они оживленно обсуждают успешные операции Красной Армии. Продвижение частей Красной Армии обозначается на карте красными советскими флажками».
Двадцатого сентября в Западную Белоруссию выехали советские артисты давать концерты. Война была очень короткой, операции едва начавшись, уже подходили к концу. С легким злорадством описывает картину разгрома Виктор Шкловский: «Польская армия оставляет после себя разнокалиберные остатки. Польская буржуазия бежала сперва с запада на восток, потом с востока на юг… Польша воевать не могла. Она могла только хорохориться…».
Но если картины паники помещиков и капиталистов, а также сценки радостных встреч местных жителей и Красной Армии находили свое место на страницах нашей прессы, то о происходящем в оккупированных Германией районах советскому человеку узнать было неоткуда. Царило тактичное молчание. Зато с неменьшей корректностью наш народ оповещали о речах Гитлера. 20 сентября фюрер выступил по радио в Данциге: «Судьба, постигшая этот город и область, была судьбой всей Германии. Мировая война превратила эту область и этот город в свои жертвы…».
