оказывается заселенной прежде камирской и линдийской. Ялис, кроме того, в мифе оказывается и старшим из трех братьев.
Таким образом трехградный остров, ставший, со времени корабельного каталога, традиционным, на самом деле имел, вероятно, в период критской, ахейской и дорийской колонизации гораздо большее количество политически автономных центров, значение которых стерлось ко времени разделения территории острова между тремя полисами.
Но следы этого объединения потеряны, и длительный процесс этих первых родосских синойкизмов сейчас не может быть нами восстановлен. Мы можем только предполагать с достаточной уверенностью наличие этого процесса в X—IX в. до н. э., ибо в VIII в. территория острова уже поделена между Ялисом, Линдом и Камиром.
2. Проблема «финикийской» колонизации
В литературе уже давно обращалось внимание на наличие в родосской топонимике большого количества догреческих наименований.
А. Фик, исследуя географические названия Родоса, отмечал, что греческие имена образуют здесь (как и на Крите и в ряде других мест этого же района) лишь тонкий поверхностный слой, который можно без труда снять. Греческая топонимика, большей частью, образована от слов: pagos, polis, pedion, drys; от ερινεός (дикая смоковница) — ’Εριναί[α], от ’Ιππόται — ’Ιππότεια. Также бесцветны имена ’Οχύρωμα и Σχεδία у Ялиса. [226]
Однако попытка Фика обосновать негреческую топонимику Родоса, Крита и других островов путем связывания определенных типов слов с определенными племенами является неубедительной. Совершенно необоснован и заключительный вывод Фика о хеттском происхождении этих негреческих названий и совершенно произвольно его деление всех имен на лелегские и карийские.
Но если гипотеза хеттского происхождения родосской топонимики может считаться снятой, то тем настойчивее, выдвигают гипотезу о первоначальном карийском и финикийском заселении додорийского Родоса.
Подробнее всего о финикийском населении острова говорил Т. Менге. [227] Он отмечал, что с финикийцами связано на Родосе имя Даная и еще больше Кадма. У родосского историка Эргия был даже особый труд, позже использованный Диодором, «О заселении острова финикийцами». [228] Так, по Диодору, Кадм сооружает на острове храм Посейдона, оставляя, после своего отъезда, некоторое количество финикийцев для заботы о культе. [229] Эти финикийцы, свидетельствует дальше Диодор, смешавшись с ялисцами, образовали с ними общую симполитию. От них, как рассказывают, жрецы принимают жречество по роду. [230] На основании этого сообщения Диодора Менте приходил к выводу, что колонизация финикийцами Родоса не сопровождалась захватом ими политической власти на острове; они лишь основали здесь эмпорий, и сооружение храма Посейдона должно было обеспечить успех их торговых операций.
Шнейдервирт еще категоричнее Менге отстаивает гипотезу финикийской колонизации, считая финикийцев вообще первоначальным населением Родоса. [231] По его мнению, сидонские купцы заселили и Крит, и Кипр, и Родос. Живших на Родосе карийцев они прогнали или обратили в рабство. Линд стал центром финикийской торговли, и Афина — это сидонская Астарта; Камир — также резиденция финикийцев, а тельхины — финикийское население острова. Однако главным местопребыванием финикийцев, по мнению Менге, был Ялис, где Кадм, вождь финикийской колонизации, воздвиг храм Посейдона. Финикийское заселение острова длилось столетия; поселенцы дали Атабирию его имя (Tabor); они заложили здесь основы торговли, ремесла и культуры. [232]
Однако, после работы Белоха [233] западноевропейские историки стали гораздо осторожнее относиться к панфиникийской гипотезе. Поэтому характерно, что такой осторожный историк, как Ван-Гельдер, первый из историков Родоса, уже иначе трактует этот вопрос. Он считает, что финикийцы не могли появиться на острове до заселения его греками и никогда прочно на нем не обосновывались. Мифологическую традицию о заселении Родоса финикийцами он склонен считать не отражающей историческую действительность. Это — только мифология, но не история. [234]
Интересно, что археологи гораздо дольше придерживались гипотезы финикийского распространения в бассейне Средиземного моря, чем историки. И это, несмотря на то, что наличный археологический материал датирует появление финикийцев не раньше VIII в. до н. э.
Наиболее рьяным последователем «финикийской теории» является Поульсен, посвятивший вопросу о влиянии финикийского искусства на раннюю Грецию целую монографию. [235] По его мнению, финикийские фактории на Родосе возникают вскоре после 1000 г. до н. э. Автор указывает при этом на родство фигурок из слоновой кости, найденных в Камире, с женскими фигурами из того же материала из Нимруда. Камирские статуэтки были найдены вместе с греческой керамикой (древнеродосскими вазами). [236] Анализ орнаментального стиля родосских тарелочек приводит Поульсена к выводу, что они представляют смесь финикийского влияния (особенно финикийских бронзовых чаш) с греческими элементами. Таким образом, довольно непоследовательно заключает автор, их родиной могло быть лишь то место, где жили и финикийцы и греки, находясь между собой в долгом и близком общении. Этим местом являлся Родос. [237]
Вывод Поульсена непоследователен уже потому, что в определенный период развития производительных сил, выходя на арену более расширенных торговых отношений, родосцы могли подражать и действительно подражали финикийским бронзовым и серебряным изделиям в целях завоевания рынков, но их «длительное сожительство» при этом было отнюдь не обязательным. «Длительное сожительство» скорее привело бы к созданию аналогичных сосудов и к смешению населения, как о том повествует Диодор в мифе о Кадме.
Поскольку археологи подчас, как мы видели, придают историческую реальность мифологии в большей степени даже, чем историки, следует несколько задержаться на вопросе о мифологических свидетельствах наличия финикийской колонизации на Родосе.
Наибольшее значение обычно придают рассказу, сохранившемуся у Диодора, о прибытии на Родос Кадма, воздвигнувшего храм Посейдону и оставившему при нем финикийцев для совершения культа.
По мифологическим представлениям, Минос был сыном Зевса от Европы, дочери Феника (финикийца); братом Европы был Кадм, эпоним фиванских кадмейских царей. Уже здесь проглядывают представления, роднящие Кадма с Миносом.
Это подтверждается несомненной близостью археологических памятников минойского Кносса и кадмейских Фив. Кносский дворец находит себе явную параллель в сохранившихся остатках минойского дворца в Фивах (с тем же отсутствием характерного для микенских дворцов мегарона). Сохранились незначительные фрагменты фресок фиванского дворца, которые указывают также на их близость с фресками Кносса.
И если в мифах Кадм прибыл в Беотию из Финикии, а не с Крита, то это лишь потому, что ко времени возникновения легенды о Кадме в ее дошедшем до нас позднем и греческом варианте, греки помнили лишь о прибытии Кадма и приурочили родину Кадма не к забытому ими Криту, но к Финикии, которая считалась у греков, подобно Египту, страной древней цивилизации.
Никаких элементов финикийской колонизации в Беотии нет. Отсюда ясно следует, что Кадма правдоподобнее связывать с Критом; это подтверждается и для Фив и для Родоса.
Как я уже пыталась показать, и
