И опять внимание толпы переметнулось к следующему артисту. На этот раз Па, человек с лицом, похожим на голову акулы, схватил в руки юбку из листьев и тоненьким голоском пронзительно воскликнул:
– Зовите меня Техани!
И он принялся кружиться с удивительной легкостью, подражая девушке с Гавайки, да так мастерски, что Тероро невольно был вынужден спросить себя: "Когда же он мог видеть, как она танцует?" Но вскоре он отвлекся от зажигательного танца Па, потому что в круг вышла его собственная жена, Марама, с доброй насмешкой изображая своего мужа.
– Да это же Тероро! – тут же угадали зрители, и ловкая женщина принялась беззлобно высмеивать супруга. В её движениях проступала любовь и нежность, и одновременно тонкость чувств. Она продолжала танцевать рядом с Па, а Тероро задумался уже во второй раз: "Кто же рассказал ей о Техани?"
Марама и Па стали лучшими артистами вечера. Па был достаточно некрасивым мужчиной, но имел такие нелепые черты, что смог бы изобразить кого угодно. Одновременно он умел становиться нежным, как, например, изображая Техани, или, напротив, жестоким, когда в следующей сценке он показывал верховного жреца. Надев на голову кусок черной тапы вместо парика и взяв в руки ветку хлебного дерева, изображавшую жезл, Па начал безумно кружиться, беспрестанно указывая "жезлом" то на одного островитянина, то на другого. Вслед за Па, с мешком, набитым перьями, двигалась Марама. Теперь это был известный всем палач-здоровяк, и этим мешком она "казнила" каждого, на кого только успевала указать палка-жезл Па. Наконец, в порыве экстаза, совсем обезумевший танцор указал на самого Таматоа, и Марама, послушно кружась, взмахнула мешком с перьями буквально в дюйме от королевского лица. Жертва тут же свалилась на землю, изображая труп, одновременно продолжая хохотать, не в силах остановиться.
Праздник продолжался. И изобретательные шутники успели, наверное, высмеять все события, происходившие на острове за последнее время, причем каждый раз зачинщиком выступал Па. Он обладал тем качеством, которое особенно ценилось на острове: человек с лицом, напоминавшим акулью голову, верил в волшебство, что свойственно каждому ребенку. Островитянам доставляло особое удовольствие наблюдать за тем, как его остренькая физиономия буквально сменяла одно лицо на другое. Уже ближе к восходу, когда все страхи последних недель окончательно рассеялись, группа пожилых женщин подошла к королю и принялась умолять его о чем-то, видимо, прося даровать народу нечто особенное. Наконец, Таматоа поддался уговорам и дал свое согласие на заключительное развлечение. Тогда женщина, возглавлявшая просителей, подпрыгнув от радости и продемонстрировав при этом свои дряблые морщинистые ноги, ворвалась в середину толпы, во весь голос объявив добрую весть:
– Наш щедрый король сказал мне, что сегодня мы будем играть с тыквой!
Возбужденные мужчины и женщины притихли и разделились на две группы, встав лицом друг к другу. В это же время король Таматоа торжественно бросил в сторону мужской половины небольшую тыкву, украшенную перьями, которая тут же вызывающе сверкнула в свете костров. Один из вождей проворно перехватил её, проделал несколько ритуальных па и послал тыкву по большой дуге группе страждущих женщин. Одна молодая девушка, которая давно мечтала об этом вожде, высоко подпрыгнула и ловко завладела тыквой, после чего стремительно рванулась к мужчине, который только что перебросил тыкву женщинам. Обхватив предмет своего вожделения за талию, она страстно потянула его в кусты, а тыква уже быстро летала туда и обратно, таким образом, определяя партнеров на эту безумную ночь.
Хотя Тероро мог бы выбрать любую из женщин острова, он все же предпочел остаться со своей собственной женой – Марамой, остроумным клоуном и умелой насмешницей. Когда они успокоились в свете серебристо-серого начинающегося восхода, под звук бесконечных плещущихся волн лагуны, царствующих над всеобщим весельем, Тероро признался:
– Таматоа принял решение оставить этот остров.
– Я предчувствовала, что он уже сделал какой-то очень серьезный выбор, понимающе кивнула Марама. – Уж слишком сильно ему хотелось сегодня развлечься.
– Я не понимаю только одного: почему верховный жрец так спокойно отпускает с нами Тупуну. И, кроме того, разрешает забрать "Ждущего".
Марама легко объяснила и это:
– Он очень мудрый человек. Он понимает, что островитяне всегда стараются избегать прямых конфликтов и не хотят унижать других людей. Это хорошие традиции.
– Однако её слова никак не соответствовали планам мести Тероро, и поэтому он спросил:
– А что ты скажешь по поводу того унижения, которое мы переживали на Гавайки? Ты готова забыть о нем тоже?
– Я бы забыла, – твердо произнесла Марама. – Когда мы окажемся в безопасности на каком-нибудь далеком острове, где сможем позволить себе забыть про Гавайки навсегда.
Тероро попытался было объяснить супруге, что она-то никак не сможет принять участия в этом путешествии, но не находил нужных слов. Смалодушничав, Тероро попросту заснул, правда, через некоторое время проснулся, и ещё полусонный, пробормотал:
– Ты сегодня так забавно показывала разных людей, Марама! Ты была просто неподражаема.
* * *
Когда слухи о решении короля и его брата уехать с Бора-Бора стали шепотом передаваться от одной деревни к другой, остров превратился в весьма забавное место. Все уже знали о том, что задумал Таматоа, но вслух никто не решался говорить об этом.
Верховный жрец продолжал все так же усердно платить дань уважения королю, а старик Тупуна так же ревностно совершал ежедневное богослужение Оро. Молодые вожди, те, которые согласились присоединиться к заговорщикам, сейчас особенно нежно обнимались со своими женами, которым, по всей видимости, было суждено остаться на острове. Однако под этим напускным безразличием скрывалась бурная деятельность островитян. Все они были заняты собиранием того, что впоследствии должно было стать грузом каноэ, отправляющегося в путешествие.
Особое внимание уделяли запасам продовольствия. Еду, которую люди станут потреблять во время пути, заготовить было сравнительно просто: продукты сушили на солнце, и когда они сжимались и усыхали, их заворачивали в листья дерева ти. Однако следовало хорошенько продумать, какие корни и саженцы необходимо взять с собой на новые земли. Специалисты искали корни таро с серовато-голубыми клубнями, потому что именно из этого сорта растения получалось самое изысканное кушанье "пой". Кокосы отбирались только с самых сильных деревьев. Хлебные деревья не должны были вырастать слишком высокими, а их плоды, наоборот, должны были отличаться большими размерами и содержать много крахмала и клейкого сока. Седовласый Тупуна потратил целых три дня, отбирая наиболее мясистых кур и съедобных собак. Старик постоянно напоминал всем остальным о том, что земли, куда они направляются, скорее всего, окажутся бедными и пустынными.
Затем наступил день, когда долее скрывать отъезд стало невозможным. Именно в этот день Тероро при помощи пилы, изготовленной из крупной морской раковины, с бодрым видом отделил по одиннадцать футов от каждой части высокой кормы каноэ.
– Мы не можем рисковать и отправляться в дальнее путешествие с таким высоченным украшением, – пояснил он свои действия.
Увидев то, что стало с любимым на острове судном, мужчины и женщины горестно закричали:
– Великое каноэ Бора-Бора осквернено! Тероро же с великой осторожностью опустил на землю отрезанные части кормы, украшенные резьбой с изображением богов, и жрецы унесли их в храм. Толпа на берегу продолжала наблюдать за молодым вождем. Тероро аккуратно обрабатывал края лодки высушенной акульей кожей, повернувшись спиной к зевакам. В это время он негромко молился, но так, чтобы его слова не долетали до других.
– Прости меня, о "Ждущий Западного Ветра", зато увечье, что я тебе нанес.
И то, что Тероро пришлось испытать большое унижение из-за того, что он изуродовал свое же собственное каноэ, способствовало возникновению и росту в нем неимоверной ярости. Поэтому его отъезд с Бора-Бора был тем более знаменательным и хорошо запомнился всем жителям острова.
Но его злоба лишь усилилась, когда он покинул свое судно и вернулся в хижину. Там он бросился на пол и некоторое время яростно колотил кулаками по циновкам из пандануса. К мужу тут же подошла Марама и, присев рядом, уверенно произнесла:
– Когда мы найдем себе новое жилище, то наверняка сможем там отыскать и подходящие деревья, из которых можно будет изготовить новые украшения для "Ждущего".
– Нет! Теперь все останется так, как есть! Это символ нашего позора.
– Ты разговариваешь и ведешь себя, как маленький мальчишка, – заворчала женщина, однако лицо её оставалось на удивление спокойным.
– Когда я был мальчишкой, – поправил её Тероро, – никто не смел оскорбить меня. А если все же это происходило, то обидчик тут же получал от меня удар по голове. Но вот теперь, когда я стал взрослым мужчиной, Гавайки почему-то осмеливается оскорблять меня без всякого риска для себя.
