- Почему нарушал порядок? Кто позволил? Марш, марш бегом!
Солдатам только этого и надо было, и они кинулись врассыпную, и вскоре перед домом мастера Мячикова остался лишь Гаврила Кураев, губернатор и сам генерал. Сухарев, прикладывающий к подбитому глазу снег и костерящий на чем свет стоит и солдат, и генерала Киндермана, который победно взирал на всех, словно только что одержал неслыханную победу над неприятелем. Офицеры его отправились вслед за солдатами, чтоб окончательно навести порядок и привлечь к ответу главных зачинщиков.
- Спасибо вам большое, - обратился Сухарев к поручику, - а то и не знаю, чем бы дело кончилось. Умеете вы с ними говорить.
- Приходилось, - просто ответил тот и, подойдя к запертым воротам, застучал в них, забрякал навесным кольцом. - Эй, вы там, живы или как? Выходите, кончилась осада!
Звякнула щеколда, и дверная калитка осторожно открылась, в щель выглянула чья-то взъерошенная голова, судя по всему, одного из казаков, что были с полицмейстером.
- А солдаты точно ушли? - спросил казак и открыл калитку пошире. В руке он держал ружье с длинным стволом, выставя его вперед.
- Ушли, ушли, - успокоил Кураев.
- Как там полицмейстер? Жив? - подошел к ним Сухарев.
- Живой покуда, ругается только крепко, - отвечали ему из-за ворот.
- Так где он?
- В дом унесли с пробитой головой.
- Давайте, кладите его в мои санки, повезу в госпиталь на излечение.
Полицмейстера Балабанова вынесли на руках из дома, осторожно опустили в санки. Сухарев сел рядом, поддерживая окровавленную голову блюстителя порядка.
- Генерал, велите примерно наказать виновных, - крикнул Алексей Михайлович стоящему неподалеку Киндерману. - А вам, господин поручик, развел руками губернатор, - придется добираться самому, ко мне вы не поместитесь. Или, если хотите, то я пришлю кого-нибудь за вами.
- Не утруждаете себя, ваше высокопревосходительство, - отказался Кураев, - я найду способ добраться.
- Уж я им буду показать, - скрипнул зубами Киндерман, когда губернаторские санки скрылись за поворотом, - они все поймут, что у меня нельзя бунтовать, нельзя пить много пиво... - и добавил что-то неразборчиво по-немецки.
- Я бы, господин генерал, со своей стороны, советовал вам выступать немедленно, - озабоченно заговорил Кураев, - а то тут и до греха недолго. Солдат наш безделья не любит. Портит его оно. Так что, подумали бы...
- Да, теперь я увидел это, - генерал свел светлые брови на переносье, надо готовить поход. Зер гут. Буду писать рапорт нахт Петербург и отправлю с вами немедленно.
- А разве у вас нет специально на то курьера, - мягко спросил поручик, - если честно, то у меня совсем иные планы.
- Вот как? - удивился Киндерман. - Я не буду настаивать, офицер есть.
- Вот и хорошо, а я бы попросил разрешить мне выступить вместе с вашим полком, господин генерал, на боевые позиции. Кроме всего прочего, мне поручено пренепременно побывать в степи и доложить лично, кому следует по службе, о положении дел с тамошними инородцами.
- Как вам будет угодно, вы ни в моем подчинении. Запретить не могу, сухо ответил генерал и отвернулся.
В середине недели, когда чуть поутихли сибирские морозы, из города под барабанный бой выступил Ширванский полк с развернутыми знаменами. Солдаты плотными шеренгами промаршировали по узеньким улочкам, незаметно срывая с усов быстро намерзающие сосульки, подмигивая встречающимся молодухам и взгромоздившимся на заборы и ворота мальчуганам. Впереди на гнедом коне ехал сам генерал-майор Карл Иванович Киндерман, прикрывая лицо от встречного ветерка теплой перчаткой. Следом за ним везли несколько приданных полку пушек, подпрыгивающих на кочках, затем ехали офицеры, и меж ними гордо красовался Гаврила Алексеевич Кураев, а в конце колонны тянулся возок с сопровождающими своего поручика солдатами.
После ухода военных в городе стало совсем безлюдно и покойно. Большинство горожан перекрестились и облегченно вздохнули, возблагодарив Господа за освобождение от постоя воинского люда и, соответственно, посягательств на честь своих жен и дочерей. Полицмейстер Балабанов провалялся после госпиталя у себя на квартире до самой масляной недели, и после выздоровления стал как-то незаметнее и во многих делах покладистее. Обрадованные такой переменой тоболяки шептались: "Проучили солдатики малость нашего супостата, глядишь, попомнит науку..."
I2.
А в семействе Зубаревых начали всерьез готовиться к свадьбе сына. Решено было ехать свататься на Благовещенье и, переждав Великий пост, при благоприятном ответе со стороны отца невесты, Василия Пименова, в чем Василий Павлович Зубарев нимало не сомневался, закатить по всем правилам свадьбу. Отец с сыном несколько раз выезжали на Орлике будто бы покататься, но на самом деле Зубарев-старший имел надежду еще раз повстречать как бы ненароком на улице Ваську Пименова, перекинуться с ним парой слов, подготовить таким образом к сватовству. Но, как на беду, тот не попадался им ни пеший, ни конный, а вскоре они узнали, что он, верный своим привычкам, умчался куда-то "по делам", как всегда ничего толком не объяснив даже домашним.
- Вернется вскорости, - успокаивал Василий Павлович жену, - никуда не денется...
Но прошло уже Сретение Господне, православный народ дружно и со смирением держал Великий пост, потекли сугробы, осев более чем в половину былой величины. Благовещенье было на подходе, а Василий Пименов в город все не возвращался. Не утерпел Василий Павлович, принарядился и отправился в дом Пименовых, будто по делу какому. Встретила его жена Василия, Гликерия Фроловна, сухая невысокая женщина с угасающим светом в глазах. На ее попечении и был зачастую дом во время частых отлучек хозяина.
- Входи, входи, Василий Палыч, - приветствовала она нежданного гостя,
моргнув дочери, чтоб шла в свою комнатку, - мово-то опять нет дома, ежели по делу, а если посидеть, чайку похлебать, то и я сгожусь.
- Куда же он подевался? - деланно удивился Зубарев, внимательно оглядывая убранство комнаты, ища опытным взглядом следы достатка, слаженной работы женских рук. Особого достатка он не увидел, как и в большинстве домов: домотканые половички, расписные стенки и двери, занавеси из китайки на окнах, неизменная горка подушек на большущей кровати, темные образа в красном углу с лампадкой перед ними и до белизны выскобленный, не покрытый скатертью обеденный стол, лавки по стенам. Но многочисленные вышивки, кружева сами за себя говорили о рукодельницах, содержащих дом в порядке и чистоте.
"Добре, добре, - подумал про себя Зубарев, - знать, у Натальи игла в пальцах держаться будет, добре..."
- И что ему вновь на ум взбрело... - со вздохом отчитывала мужа Гликерия Фроловна, - как блохами накусанный умчался, одного только Тишку из работников и взял с собой, вертопрах этакий. Другие мужики, как мужики, приказных заместо себя отправляют и на ярмарки, и по иным делам торговым, а мой... прости Господи, на месте недели не усидит. Соседей и то чаще вижу, нежели мужа законного.
- Вернется, - монотонно вставил занятый своими мыслями Зубарев.
- Вернуться-то вернется, а потом опять усвищет. Знаю я его. Тут к Наталье сватов грозились заслать, - хитро глянула хозяйка на гостя, - а кто их слать будет, коль хозяина дома сроду не застать.
- Сватов? К Наташке? - встрепенулся мигом Василий Павлович. - А кто свататься собрался? Я, поди, и знаю их?
- Поди, и знаешь, - кивнула головой Гликерия Фроловна, - да чего о том ране времени говорить, коль не приехали покуль, а лишь грозились...
- Так оно, так, - поддакнул Зубарев, - а я вот к Василию по делу...
- Может, я чем помогу?
- Хотел про цены на муку, на лен узнать, какие нынче по весне будут, ответил тот заранее приготовленной фразой.
- А у иных купцов нельзя никак узнать? Не сказывают, что ль? вкрадчиво спросила хозяйка и, не дождавшись ответа, продолжила. - Чай будешь пить али так посидишь?
- Да пойду уже, - поднялся Василий Павлович, - обоз готовить надо.
- Ну, спаси, Господи, - перекрестила его вслед Гликерия Фроловна. - Я хозяину-то скажу, что ты захаживал.
- Скажи, скажи, Фроловна, - одевая шапку, на пороге ответил тот, продолжая думать о своем.
Примчался Василий Пименов в канун Светлого Воскресения. Зубаревы узнали о том на следующий день от знакомых, что видели его на базаре, но ехать свататься перед самой Пасхой было неловко, решили выждать срок, чтоб отправиться после праздника, как принято у всех добрых людей. Но на светлый четверг, вечером, в дом к ним заявился чем-то опечаленный Михаил Яковлевич Корнильев и, не успев снять шубы, сообщил с порога:
- С Федором, братом моим, горе случилось.
- Да что такое? Он, вроде как, с обозом в степь отправился на торги? удивился Василий Павлович.
- Именно так. А вчерась прискакал оттудова верный человек и сообщил, что киргизы его со всем обозом к себе увели и выкуп немалый требуют.
