VII. Немедленно должно быть мне доложено об офицере, который вызовет на поединок другого офицера или примет вызов его: либо помимо совета чести, либо до окончательного утверждения постановления его, либо в нарушение окончательно установленного проекта соглашения, а также решения в смысле ст. II § 3, либо, наконец, до моего утверждения окончательного приговора суда чести.
VIII. Если один из заинтересованных — генерал, назначение командира и членов совета чести предоставляется моему усмотрению. Если один из заинтересованных — штаб–офицер, дело подлежит рассмотрению совета чести при штаб–офицерском суде чести. Кроме того, если заинтересованные лица подчинены различным судам чести, совет чести, компетентный для согласительного производства, определяется ближайшим, общим для все заинтересованных начальством (в порядке служебной иерархии, предусмотренном ст. 27 распоряжения 2‑го мая 1874 г.), а в случае неимения такового, посредством соглашения командующих генералов (или же генерала с адмиралом). В случае необходимости дело восходит на мое рассмотрение.
IX. Каждый офицер, который придет в столкновение по вопросу чести с офицером, не подчиненным суду чести, или с частным лицом, тотчас обязан довести о том до сведения совета чести, если только немедленное миролюбивое соглашение, соответствующее офицерскому достоинству, окажется невозможным. И в этом случае, поскольку дозволяют обстоятельства, совет чести под руководством командира должен содействовать соглашению».
В Австро — Венгрии уголовные уложения, как австрийское так и венгерское, признают дуэль за особое преступление против частных лиц, но относят ее к группе посягательств на жизнь и здоровье. Наказания за дуэль, когда окончилась смертью, назначаются: по австрийскому [102] уложению (1852 г.) — заключение на время от 10–20 лет, а по венгерскому уложению, позднейшему — на время только до 5 лет. В других случаях определяется тюремное заключение до 1, 2 или 3 лет. Дуэли в Австро — Венгрии не так часты, как в Германии, и те из них, которые не имели серьезных последствий, остаются обыкновенно без преследования, а в случаях более важных, и когда преследование уже начато, испрашиваются иногда особые повеления императора на прекращение таких дел.
В Италии, хотя действующие законы относят дуэль к проступкам против правосудия и назначают за дуэль тоже довольно строгие наказания, но на практике дела этого рода, по большей части, не возбуждаются, а если дуэль происходила только между военнослужащими, то участники ее лишь в редких, важнейших случаях предаются суду. По существующему порядку офицер, отказавшийся драться, может быть уволен, по приговору суда общества офицеров, от службы, но не за отказ от дуэли, а под предлогом нанесения оскорбления товарищу, за то, что поступил бесчестно, не оберег чести мундира[74].
У нас, в России, «поле» (судебный поединок), вымирая в XVI веке, не оставило по себе, за не существованием у нас феодальных порядком, никакого наследия, так что бой, как расправа за оскорбление, был вовсе неизвестен древнерусскому обществу.
Со времен Петра Великого законодательство русское об оскорблении чести развивалось под влиянием западноевропейских понятий о чести. Вместе с костюмом и модами верхние слои общества усваивают рыцарские (хотя и сильно преувеличенные) представления о чести. Поединок входит в нравы.
Первые примеры дуэли за оскорбление чести появляются лишь при Петре Великом, среди иностранцев, и первые уголовные запреты ее, заимствованные из немецких постановлений (Duelmandsten) и возводившие дуэль в значение важнейшего государственного преступления, [103] относятся к той же эпохе. В воинском уставе 1716 года начертаны весьма строгие законы против дуэлянтов (поединщиков), секундантов и картельщиков. Дуэлянты считались противниками царских указов. В главе XLIX (патент о поединках), между прочим, выражено, что «если кто наше сие (о наказаниях за оскорбление чести) попечение презрит, наше учреждение нарушит и на дуэль кого вызовет, равно как и тот, кто цидулку и письменный вызов от вызывателя принимает[75], будет лишен чинов и достоинства, наперед за негодного объявлен[76], а с имения его взят штраф». Такому же наказанию, как и вызыватель, подвергается: а) тот, кто такую же цидулку принесет вызванному; б) секунданты или посредники, обещавшие присутствовать на поединке; в) переносившие вызывательные письма и г) не донесшие о предположенном, заведомо известном поединке. А слуга, доставивший цидулку о вызове, ему известном, наказывается шпицрутенами. Поединщики, которые явятся на место и обнажат друг против друга шпаги, но были разняты другими, подвергаются смертной казни и конфискации имущества; а если они разошлись по добровольному раскаянию, то наказание ограничивается «жестоким денежным штрафом» по усмотрению суда. Но если они вступили в бой и в том бою кто–либо из поединщиков будет ранен или убит, то как живые, так и мертвые без милости повешены будут.
Во втором же разделе воинского артикула, гл. XVII, артикул 139, постановлено, что как вызыватель, так и тот, кто выйдет, имеет быть казнен, а именно повешен, хотя кто их них будет ранен или умерщвлен, или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случится, что оба или один из них в таком поединке останется, то и по смерти за ноги повесить.
Как мы уже указали выше (см. ч. I, «Краткий исторический очерк»), Петр Великий считал, однако, необходимым ограждать общество офицеров в армии посредством [104] коллективного обсуждения «непотребных» поступков кого–либо из товарищей всеми штаб– и обер–офицерами «по совести и под присягой и те свидетельства заручать, описывая обстоятельно их шумство и другие непотребные их поступки, а потом каждому аншефу такие подлинные свидетельства, при своем доношении, присылать для решения в военную коллегию» (указ 1720 года).
Этот взгляд на дуэль, взгляд, заимствованный Петром Великим из иноземного права, как на преступление против публичных государственных интересов, нашел себе затем весьма последовательное выражение в законе о дуэлях, изданном Императрицею Екатериною II, причем карательная мера за поединки была ослаблена. По манифесту о поединках Екатерины II, от 21 апреля 1787 года, сделавший вызов на поединок и обнаживший оружие лишается права искать судебным порядком удовлетворения в обиде, подавшей повод к поединку. С тем вместе он предавался суду, «яко ослушник законов» и подвергался наказанию в той же мере и степени, как «за непослушание против властей». Дуэль являлась, таким образом, преступлением против порядка управления. Лицо, обнаружившее стремление сделаться судьею в собственном деле, прибегнувшее к самосуду, считалось при всем том как бы именно оскорбителем той судебной власти, которой должно было бы подлежать дело, по жалобе на обиду. Поэтому, виновный в вызове на дуэль, сверх указанных последствий — наказания и лишения права получить удовлетворение в судебном порядке — подвергался еще «взысканию судейского бесчестия» по чины того судьи, ведомству которого дело подлежало. В свою очередь, принявший вызов подвергался наказанию только «яко ослушник законов». В наказе Екатерины Великой было, между прочим, по этому предмету сказано: «о поединках не бесполезно здесь повторить то, что утверждают многие и что другие написали: что самое лучшее средство предупредить сии преступления — есть наказывать наступателя; сиречь того, кто полагает случай к поединку, а невиноватым объявил принужденного защищать честь свою, [105] не давши к тому никакой причины» (ст. 234 «Наказа»). Вторичный вызов на поединок влек уже за собою лишение всех прав состояния и ссылку в Сибирь на вечное житие. Затем вызвавший «другого на поединок и причинивший» противнику раны, увечье или смерть, наказывался точно так же, без малейшего смягчения, как за умышленное причинение увечья, ран или смерти. Лицо, переносившее вызов, признавалось, в свою очередь, «сообщником беззаконного дела» и каралось соответственно, если не принимало мер к примирению противников, не успев же в деле примирения, не объявляло властям о готовящемся поединке. Как участники поединка, наказывались, в зависимости от его последствий, секунданты, принявшие все находившиеся в их распоряжении меры к примирению противников до поединка, не объявив о нем властям. В случае же, если секунданты вовсе не принимали мер к примирению дуэлянтов, то они судились и наказывались наравне с дуэлянтами. Наконец, и случайно находившийся при поединке и не приложивший стараний к примирению ссорящихся и не донесший о поединке — наказывался как «сообщник поединка».
Эти постановления манифеста вошли потом в Свод Законов 1832 года[77] и в Свод Воен. Постановлений 1839 г. и продолжали действовать по гражданскому ведомству до издания Уложения 1845 г.[78], а по военному ведомству до издания воинского устава о наказаниях 1868 г., но никогда почти не применялись во всей строгости. По крайней мере, по делам военнослужащих бывший генерал–аудиториат всегда входил с особыми ходатайствами о замене подсудимым следующего по законам наказания, смотря по обстоятельствам: заключением в крепости, разжалованием в рядовые или даже переводом только на службу на Кавказ[79]. [106] Так, например, наш знаменитый поэт, Михаил Юрьевич Лермонтов, за первую дуэль (с французским подданным де-Барантом, 18 февраля 1840 года) был приговорен судом к «лишению чинов и дворянского достоинства и к разжалованию в рядовые». Но, принимая в уважение, во–первых, причины, вынудившие подсудимого принять вызов на дуэль, на которую он вышел не по одному личному неудовольствию с бароном де-Барантом, но более из желания поддержать честь русского офицера; во–вторых, то, что дуэль эта не имела никаких вредных последствий; в-третьих, поступок Лермонтова во время дуэли, на которой он, после сделанного де-Барантом промаха из пистолета, выстрелил в сторону в явное доказательство, что он не жаждал крови противника, и, в-четвертых, засвидетельствование начальства об усердной Лермонтова службе, — генерал–аудиториат признал возможным повергнуть участь подсудимого на Всемилостивейшее Его Императорского Величества воззрение, всеподданнейше ходатайствуя о смягчении определенного ему по законам наказания тем, чтобы, вменив Лермонтову содержание под арестом с 10 марта 1840 года, выдержать еще под оным в крепости на гауптвахте три месяца, а потом выписать в один из армейских полков тем же чином. Согласно с сим заключением представлен был от генерал–аудиториата Государю Императору всеподданнейший доклад, на котором в 13 день апреля 1840 г. последовала собственноручная Его Императорского Величества конфирмация: «поручика Лермонтова перевесть в Тенгинский пехотный полк тем же чином». В тот же день: 1) это Высочайшее повеление было объявлено Лермонтову, и 2) напечатан по военному ведомству следующий приказ: переводится Лейб — Гвардии Гусарского полка поручик Лермонтов в Тенгинский пехотный полк (расположенный ан Кавказе) тем же чином[80].
