Гитлер нашел в Советском Союзе готовую модель однопартийного государства, с помощью которой он осуществлял власть, возложенную на него мартовским указом 1933 года. Этот тип государства традиционно именуется «тоталитарным», термином, введенным итальянским диктатором Бенито Муссолини для обозначения своего фашистского режима. Тоталитарное государство ставит своей целью уничтожение всяких различий между собой и гражданами (обществом), проникая во все сферы организованной жизни и контролируя их. Оно достигает этой цели с помощью правящей партии, которая пользуется политической монополией и управляет, полагаясь на тайную полицию, наделенную неограниченными полномочиями. В таком государстве закон является не средством защиты личности, а механизмом государственного управления.
В последние годы некоторые политологи на Западе стали отрицать реальность тоталитарной модели на том основании, что ни одно государство никогда не могло добиться той степени контроля, какую предполагает данная концепция. Даже в сталинской России, утверждают они, поневоле допускалось существование различных групповых интересов и в какой-то мере учитывалось общественное мнение. При всей справедливости подобных возражений понятия тоталитаризма они не разрушают. Все политические определения относительны. Говоря словами гарвардского политолога Карла Дж. Фридриха,
Историческая уникальность любой конфигурации не означает, что она «полностью» уникальна, потому что ничто не уникально. Все исторические явления относятся к широкому классу аналитических объектов… Достаточно неоднородная структура различных элементов… создает историческую уникальность[9].
Так, «демократия», то есть власть народа, как давно было отмечено, поддается особому влиянию элит и лоббистов. Никогда не существовало неограниченно свободного рынка, заложенного в понятие капитализма: даже в условиях наименьшего государственного вмешательства в экономику в середине девятнадцатого века правительства в некоторой степени ограничивали и регулировали частное предпринимательство. Тот же стандарт применим и к тоталитарной модели.
Амбиции тоталитарных режимов настолько велики, что оказываются недостижимыми в полном объеме. Но даже когда они реализуются частично, создаются условия, совершенно отличные от самых автократических режимов прошлого:
Поскольку тоталитарное правление стремится к невозможному и желает распоряжаться личностью человека и его судьбой, оно может быть реализовано только фрагментарно. В самом его существе заложена недостижимость цели в ее полном виде, оно поневоле должно остаться тенденцией, претензией… Тоталитарное правление не есть глубоко продуманный порядок, работающий с равной эффективностью во всех своих звеньях. Таким он хотел бы быть и где-то он может приблизиться к идеалу, но, если рассматривать его в целом, его претензия на власть реализуема лишь в расплывчатом виде, с разной степенью интенсивности в разное время и в разных жизненных сферах; при этом тоталитарные и нетоталитарные черты всегда переплетены. Но именно поэтому последствия притязаний на тоталитарную власть столь опасны и гнетущи: они столь расплывчаты, столь неисчислимы и столь трудно очерчиваются… Это искажение проистекает из неосуществимого притязания на власть: оно характерно для жизни при таком режиме и затрудняет ее понимание посторонними[10].
Принципиальное различие между тоталитарными режимами коммунистической и «фашистской» разновидности состоит в том, что первый мыслил глобально, а второй все внимание отдавал нации: «фашистские» режимы тоже принимали концепцию классового конфликта, но видели его в борьбе «имущих» и «неимущих» наций. Это сформулировал Муссолини в речи перед палатой депутатов в 1921 году, за год до прихода к власти. Обращаясь к депутатам-коммунистам, он говорил:
Между нами и коммунистами нет политической, но есть интеллектуальная близость. Как и вы, мы считаем необходимым централизованное и унитарное государство, требующее от всех железной дисциплины, с одной только разницей: вы приходите к этому выводу, исходя из понятия класса, а мы — из понятия нации[11].
Один из парадоксов истории заключается в том, что попытки коммунистов подорвать Запад привели к прямо противоположному результату. Намеренный раскол социалистических партий ослабил дело марксизма. В то же время советский пример оказал огромное влияние на «фашизм», который использовал коммунистическую опасность для запугивания населения и лишения его прав, и, следуя ленинско-сталинской модели, создал тоталитарный режим, едва не уничтоживший Советский Союз.
Несмотря на то, что в 1930-е гг. Советский Союз и его коммунистическая идеология завоевали немало сторонников на Западе, ничто не свидетельствовало о том, что симпатия к нему может стать реальной силой. Как уже отмечалось, западные коммунистические партии даже там, где они твердо стояли на ногах, оставались в изоляции. В 1935 году, напуганная подъемом антикоммунистических, «фашистских» режимов, Москва изменила свою политику, строившуюся на отношении к социалистам как к злейшим врагам, и приказала коммунистическим партиям вступать в союз с ними, а также и с другими группами, противостоявшими фашизму. Недолговечные правительства Народного фронта, образованные во Франции (1936-37) и Испании (1936-39) не смогли ввести коммунистические партии в главное русло политической жизни.
Выстраивая антифашистские коалиции, Сталин сохранял корректные отношения с Муссолини и Гитлером, увенчавшиеся нацистско-советским Пактом о ненападении 1939 года, когда СССР практически присоединился к державам оси.
Близость тоталитарных режимов, вне зависимости от того, исповедовали они интернационализм и коммунизм или расизм и национализм, нашла выражение в восхищении, которое лидеры этих режимов питали друг к другу. Когда германские и советские армии схватились между собой, Гитлер высказывался в частном кругу о «гении» Сталина и рассуждал о том, не стоит ли с ним объединиться для сокрушения западных демократий[12]. Мао Цзэдун, коммунист настолько радикальный, что и Советский Союз представлялся ему отступником от истинной веры, попав на пике культурной революции под огонь критики за уничтожение многих товарищей-коммунистов, отвечал: «Вспомните вторую мировую войну, жестокость Гитлера. Чем больше жестокости, тем сильнее революционный энтузиазм»[13].
Вторая мировая война, в которой Сталин одержал победу, не считаясь с жизнями своих подданных, не дала ему власти над Европой. Но из войны он вышел во главе большей части восточной половины Европы, оккупированной его войсками, установившими там коммунистические режимы. В течение двух-трех лет после окончания войны Сталин позволял этим странам некоторую меру политического разнообразия под коммунистическим контролем. Но после 1948 года, когда Иосип Броз Тито, коммунистический правитель Югославии, упрочил свою независимость от Москвы и порвал с ней, Сталин навязал своим восточноевропейским подданным однопартийное правление. Польша, Чехословакия, Венгрия, Восточная Германия, Румыния и Болгария, номинально оставаясь суверенными, фактически, с небольшими отклонениями, превратились в «сателлитов» — клонов советского государства, полностью от него зависели, особенно во внешнеполитических делах. Советская империя расширилась и превратилась в Советский блок.
Запад в целом примирился с советским господством в большей части Восточной Европы, поскольку был не в силах этому помешать. Он молчаливо признал в этом регионе советскую сферу влияния и, если бы Москва удовлетворилась своими послевоенными достижениями, отношения между Востоком и Западом могли стабилизироваться. Если же эти завоевания вылились в то, что стало называться «холодной войной», то произошло это потому, что коммунизм по самой своей природе не мог пребывать в стабильности и довольстве: ему нужны были кризисы, ему требовалась экспансия.
Союз военного времени начал рушиться на заключительном этапе второй мировой войны, когда в ее исходе уже не оставалось сомнений. Распался он в 1945-46 годах, после того как Москва денонсировала договор о ненападении с Турцией 1925 года и предъявила этой стране неприемлемые территориальные требования. Вскоре после этого коммунисты развязали гражданскую войну в Греции. Англия выступила в защиту обеих стран, но, истощенная войной, была не в состоянии держаться этой линии длительное время. В 1947 году по инициативе президента Гарри Трумэна задачу сдерживания СССР взяли на себя Соединенные Штаты, сначала в соответствии с так называемой доктриной Трумэна о помощи Турции и Греции (март 1947 года), а затем на основе плана Маршалла (июнь-июль 1947 года), обеспечившего существенную финансовую помощь в деле восстановления Западной Европы. В апреле 1949 года Соединенные Штаты предприняли беспрецедентный шаг, вступив в оборонительный союз с десятью западноевропейскими странами и Канадой для взаимопомощи против внешней агрессии (Организация Североатлантического договора или НАТО). Понятно, что под внешним агрессором подразумевался советский блок. Штаб-квартира НАТО разместилась в Париже, ее первым верховным главнокомандующим стал американский генерал Д. Эйзенхауэр. После того как коммунистическая Северная Корея вторглась в июне 1950 года в Южную Корею — как тогда подозревали, а теперь подтвердилось — по инициативе Москвы, союзники объявили Западную Германию суверенным государством и пригласили ее в НАТО (май 1955 года). Москва немедленно ответила созданием Варшавского пакта восьми европейских коммунистических стран. Произошла институционализация холодной войны.
