Необходимо отметить, что после создания в системе СС постов высших руководителей СС и полиции они в своем лице объединили и должность начальника (командира) оберабшнита СС.
Высшие руководители полиции и СС, формально являясь подчиненными рейхскомиссаров оккупированных территорий, обладали большой независимостью и самостоятельностью в своих действиях. Это положение было обусловлено тем самым «личностным фактором» в системе подчиненности различных институтов НСДАП, когда от степени близости их руководителей к Гитлеру зависел личный статус их подчиненных.
Так, различия во взглядах на проведение политики на Востоке между имперским министром по делам оккупированных территорий А. Розенбергом и рейхсфюрером СС Г. Гиммлером на уровне их подчиненных порождали различного рода конфликтные ситуации, вызванные взаимным «вторжением» в компетенцию друг друга. Кроме того, «личностный фактор» во взаимоотношениях нацистских бонз носил иной раз курьезный характер. Например, причиной перевода Ганса Прюцмана с должности высшего руководителя полиции и СС «Остланд» и «Северо-Восток» в Прибалтике на аналогичную должность на Украине являлся конфликт между Эриком Кохом как имперским рейхскомиссаром Украины и Фридрихом Йекельном как высшим руководителем СС той же территории.
В своих послевоенных показаниях на следствии Йекельн рассказывал: «С назначением рейхскомиссаром Украины Эриха Коха я должен был занять пост руководителя СС и полиции. Однако я совместно с этим человеком работать не хотел, ибо в 1937 году на конференции национал-социалистской партии в Нюрнберге у меня произошел с ним конфликт, закончившийся рукоприкладством с моей стороны. Дело было так. После торжественного прохождения войск СС Гитлер пригласил к себе на прием высших руководителей СС и партии. Хорошенько набравшись за ужином, Эрих Кох начал задевать чинов пониже себя рангом, все больше распаляясь. Дошло до оскорбительных действий по отношению к ним с его стороны. Чтобы погасить скандал, я силой вывел Коха из зала и втолкнул в машину, надеясь отвезти в отель. Причем выволакивал его, схватив за галстук. Кох естественно сопротивлялся, но бесполезно…»[141]
Такие эпизоды весьма красноречиво указывают на характер взаимоотношений представителей высшей иерархии НСДАП и нравы, царившие в этой среде.
Деятельность полицейских и охранных органов нацистской Германии по насаждению «нового порядка» сопровождалась значительным ростом числа самоубийств их сотрудников, что заставило руководство СС обеспокоиться сложившейся ситуацией. В ноябре 1941 года за подписью Г. Гиммлера в аппараты высших руководителей СС и полиции было направлено циркулярное письмо, в котором была обобщена практика расследования всех известных случаев самоубийств с 1936 по 1940 год и высказано отношение к подобным фактам. В частности, констатировалось, что из всего количества самоубийств их мотивы были установлены лишь в 15 % случаев. Мотивы остальных установить достоверно не удалось. В документе идет перечень предполагаемых причин (угроза наказания за совершенные проступки, «безответная» любовь, другие бытовые ситуации), среди которых особое место отведено такому мотиву, «как самоустранение от борьбы за идеалы национал-социализма по малодушию». Чтобы скрыть истинное положение с самоубийствами среди сотрудников полицейских и охранных структур, предписывалось: сведения о подобных фактах и статистику расследования причин не оглашать, трактуя «сомнительные случаи» в пользу пострадавших, тем самым снижая показатель мотивов самоубийств «по малодушию»[142].
Очевидно, теми же причинами руководствовались полицейские власти Кёнигсберга, когда направляли в феврале 1944 года письмо «О захоронении самоубийц» командованию 1-го военного округа. В этом документе определяется порядок выдачи тел сотрудников полиции и членов СС, покончивших жизнь самоубийством. В частности, сказано, что компетентным ведомством, ответственным за их захоронение, является специальная часть полиции порядка, и что только она была уполномочена полицейским судом получать тела самоубийц для последующего захоронения. В случае установления таких фактов военные власти должны были незамедлительно поставить в известность руководство указанной части, приняв меры к нераспространению информации о случившемся. Одновременно военным властям налагался запрет проводить расследование об обстоятельствах самоубийств служащих полиции и членов СС[143].
Говорить об органах полиции безопасности и СД Третьего рейха как о типичных специальных службах вряд ли возможно. Их разведывательные и контрразведывательные подразделения, несмотря на свою значимость в общей системе полицейского аппарата, играли весьма незначительную роль в сравнении с подразделениями, занимавшимися реализацией чисто репрессивных функций. В массовом общественном сознании такие названия, как гестапо, СД, тайная полевая полиция, ассоциируются не с разведкой и контрразведкой, а с концентрационными лагерями, Бабьим Яром, Саласпилсом и т. д. И это не случайно.
В 30-е годы прошлого века на территории Германии в целом и в Восточной Пруссии, в частности, был сформирован репрессивный аппарат, проявивший себя уже в годы войны как аппарат массового уничтожения людей на захваченных территориях. Результаты его деятельности были досконально изучены в ходе Нюрнбергского и других послевоенных процессов. Все государственные и партийные институты Третьего рейха были признаны преступными организациями со всеми вытекающими последствиями. Казалось бы, что после событий Второй мировой войны в мире выработался стойкий «иммунитет» ко всем проявлениям нацизма и фашизма. Но в последние годы мы становимся свидетелями того, как в тех же, казалось бы, спокойных прибалтийских республиках предпринимаются попытки оспорить итоги Второй мировой войны. Причем деятельность участников различного рода местных «полицейских» формирований и войск СС со стороны государственных институтов этих стран не только не порицается, но и всемерно морально поддерживается. Так что говорить о полной ликвидации наследия нацистской Германии пока еще преждевременно.
Глава 3
Противоборство германских и польских спецслужб в Восточной Пруссии и польском Поморье
Творцы Версальской системы старались изначально создать такую конфигурацию послевоенного устройства Европы, которая бы гарантировала страны-победительницы в будущем от возрождения военной мощи Германии. Одним из главных «столпов» этой системы, по их воззрениям, была независимая Польша, служившая своеобразным противовесом на востоке Европы, способная в случае необходимости нейтрализовать реваншистские устремления Германии.
В стремлении снизить риски от возможного возрождения Германии путем навязывания ей ущербных условий существования страны-победительницы заложили неразрешимые межгосударственные польско-германские противоречия, создав предпосылки для возникновения острых конфликтных ситуаций, приведших в конце концов ко Второй мировой войне. «Камнем преткновения» во взаимных германо-польских отношениях являлась «данцигская проблема», существование которой было определено самим статусом Вольного города. Находясь под общей юрисдикцией Лиги Наций, вольный город Данциг для польской и немецкой сторон играл важную роль в силу своего исключительного географического положения.
Польское влияние на происходящие в Данциге процессы было обеспечено так называемыми «решающими правами» Польши в крае. Через своих официальных представителей в органах управления Данцига Польша имела возможность влиять в своих интересах на конкретные вопросы жизнедеятельности города. В частности, на вопросы функционирования железнодорожного и морского транспорта, таможенных пошлин и т. д.
Город Данциг в силу своего уникального географического положения (территориальная близость к Польше и Восточной Пруссии) и международного статуса имел исключительно важное значение в качестве опорного пункта не только для польской и германской спецслужб, но и для разведок ведущих стран Европы, превративших его в своеобразную «Мекку международного шпионажа». Из имеющихся материалов известно, что постоянно действующими аппаратами в городе располагали спецслужбы Великобритании, Франции, СССР, Швеции и других стран. Отдельные операции проводились даже китайскими и японскими спецслужбами. Как правило, их аппараты действовали под прикрытием своих дипломатических представительств, располагавших в Данциге статусом генеральных консульств[144].
Власти Веймарской республики в 1920-х годах в отношении Польши занимали в целом враждебную позицию, считая, что сам факт существования независимого польского государства наносит ущерб интересам Германии. Вместе с тем «польский вектор» внешней политики Германии в межвоенный период был одним из приоритетных[145].
