его аргамак. Вокруг него образовалась свита из поляков и казаков. Боярам было позволено ехать сзади. В столице все улицы, по которым должен был проехать «царь», запрудил народ. Все были в лучших одеждах и плакали от радости. Некоторые наиболее смелые горожане влезали на крыши, стены и ворота, чтобы все лучше видеть. На въезде к храму Василия Блаженного, носившего в то время название Иерусалим (около него устраивали шествие патриарха на «ослята», имитирующее въезд Иисуса Христа в Иерусалим), Лжедмитрий остановился, быстро снял царский венец, слегка кивнул и тут же надел убор. Этого требовал обычай, но показывать рыжую шевелюру было опасно. Потом он окинул взором стены Кремля, Красную площадь и притворно заплакал, истово благодаря Бога за то, что продлил его жизнь и позволил вновь увидеть Москву и своих подданных. Все присутствующие от умиления тоже начали горько рыдать. Вскоре из ворот Кремля вышли представители духовенства с иконой Владимирской Богоматери, крестами и хоругвями. Лжедмитрию пришлось слезть с коня и поцеловать святыню. Однако сделал он это настолько неумело, что некоторые духовные лица тут же усомнились в том, что он истинный царский сын, а некоторые даже узнали в нем дьякона Григория Отрепьева. Поняв, что может быть разоблачен, на следующий день самозванец приказал бросить в темницы старых знакомцев и там их умертвить.
Тем временем церемония въезда «Дмитрия» в Кремль продолжилась. Зазвенели колокола, и торжественная процессия двинулась дальше. Около дворца все начали кричать: «Да здравствует наш царь Дмитрий Иванович, государь всея Руси!» Самозванец же, по обычаю, стал обходить главные соборы: Успенский, Архангельский, Благовещенский. Всюду он молился и воздавал хвалу Господу за возвращение «отчего» престола. Наконец он вошел в Грановитую палату, где был устроен грандиозный пир. Правда, бояре тут же отметили, что вокруг Кремля была установлена стража, состоящая из казаков и иностранных наемников. Все они были вооружены пищалями, саблями и другим оружием. Многим не понравилось то, что во время посещения «царем» соборов поляки, сидя на лошадях, трубили в трубы и били в барабаны. Это нарушало святость обряда и отвлекало от благочестивого настроя. Вся дворцовая прислуга была тут же заменена. Лишились своих должностей и некоторые дьяки, жильцы, стольники и т. д. Впрочем, это не вызвало особого удивления, поскольку так происходило всегда при смене государя.
Новым патриархом стал грек Игнатий, до этого возглавлявший Рязанскую архиепископию и первым из иерархов прибывший к самозванцу. Он не имел тесных связей с русским духовенством, отличался веротерпимостью и не слишком благочестивым поведением. Именно такой пастырь и был нужен самозванцу, планировавшему провести в церкви большие реформы.
Прежде всего Лжедмитрий решил отблагодарить тех, кто помог ему сесть на престол. Денежные награды получили казаки и поляки, большие суммы и подарки были отправлены в Самбор. Однако далеко не все почувствовали себя довольными. Некоторые ожидали от лжецаря большей щедрости, особенно шляхтичи. Затем началось формирование правительства. Отныне Боярская дума стала называться Советом светских лиц. Ведущее место в нем занял князь Ф. И. Мстиславский, считавшийся царским родственником (его отец был троюродным племянником Ивана IV). За ним шли князья В.И. и Д. И. Шуйские. Далее — князь И. В. Воротынский. При царе Борисе он занимал одно из последних мест, самозванец же возвысил его, видимо, оценив то, что тот первым из знати прибыл в Тулу.
Новым лицом среди бояр стал М. Ф. Нагой, брат Марфы Нагой. Самозванец вызволил из ссылки своего мнимого дядю и сделал конюшим. За ним оказался князь Н. Р. Трубецкой, далее другие Нагие: Андрей, Михаил, Афанасий, Александр. Чин дворецкого получил В. Мосальский, не имевший никаких шансов стать боярином при царе Борисе. Получили боярство и младший брат Шуйских Иван Иванович, и еще один Нагой — Григорий Федорович.
В придворной иерархии, вопреки ожиданиям, князья Голицыны оказались ниже, чем им хотелось бы. При Борисе они шли вслед за Шуйскими, а теперь пропускали вперед Воротынского, Нагих, Мосальского. Но их число в совете увеличилось: к Ивану Ивановичу и Василию Васильевичу добавились Иван Васильевич и Андрей Васильевич. П. Н. Шереметев из окольничих был переведен в бояре. Возвысился и П. Ф. Басманов, который в Думе Бориса был на предпоследнем месте. Князь В. К. Черкасский, не имевший особых заслуг перед самозванцем, оказался ниже прежнего своего положения. Ухудшилось положение и А. П. Куракина, бывшего раньше в Боярской думе седьмым. А вот Ф. И. Шереметев из воевод сразу был произведен в бояре. Это стало наградой за «нерадение» Годунову под Кромами и сдачу Орла. Аналогично возвысился князь Б. П. Татев, сдавший «царевичу» Царев-Борисов. Стал боярином и И. С. Куракин, воевода Тулы, правда, после этого он поехал воеводой в Смоленск. В Совет вошел и И. Н. Романов, которого самозванец также считал своим родственником, при Борисе он был в опале. Приблизительно на своих местах остались бояре Ф. И. Хворостинин и М. Г. Салтыков. И. Н. Одоевский-Большой из стольников был произведен в бояре, видимо, за свою знатность. Наконец-то боярином стал и бывший любимец Ивана Грозного Б. Я. Бельский. Борис его не жаловал и не раз отправлял в ссылку. Самозванцу он понравился тем, что публично признал его истинность и помогал Г. Пушкину и Н. Плещееву сагитировать москвичей на восстание против Годуновых.
Князю А. А. Телятевскому удалось на время остаться в Совете (для этого он с покаянием ездил в Тулу), но потом его отправили на воеводство в Чернигов. Удивительным оказалось возвышение М. Б. Сабурова, считавшегося родственником Годуновых. Он был воеводой Астрахани и долго отказывался признавать власть Лжедмитрия. Возможно, присвоением ему боярства самозванец хотел показать, что стремится быть объективным и награждает за воинскую доблесть. Новыми боярами стали С. А. Куракин, В. В. Кольцов-Мосальский, Д. Б. Приимков-Ростовский, Ф. Т. Долгорукий, М. В. Скопин-Шуйский. Последний получил к тому же должность великого мечника за свой высокий рост и дородство. Все эти лица либо были жертвами репрессий царя Бориса, либо успели выслужиться перед Лжедмитрием. Щедрыми наградами он как бы подтверждал свое царское происхождение.
В состав Совета не вошли некоторые бояре Бориса: С.В. и С. Н. Годуновы были брошены в тюрьму и там умерли, М. М. Годунов был отправлен воеводой в Тобольск, М. П. Катырев-Ростовский — в Новгород. Бывший любимец Годунова боярин М. Г. Салтыков поехал в Иван-город. П. И. Буйносов-Ростовский — в Ливны. В целом же число бояр увеличилось с 20 человек до 38. (Б. М. Лыков, хотя и имел большие заслуги перед самозванцем, но сначала получил только должность кравчего, боярином стал позднее.)
Много появилось и окольничих. Это звание получили находящийся в опале дьяк В. Я. Щелкалов, городовой воевода В. И. Кольцов-Мосальский, князь Г. Б. Долгорукий, воевода А. Ф. Жировой-Засекин, опальные И.П. и В. П. Головины, Г. П. Ромодановский, И. Ф. Колычев, И. И. Курлятев, стольник А. Р. Плещеев. Прежние окольничие из числа родственников и любимцев царя Бориса были отправлены либо в ссылку в Сибирь, либо на дальние воеводства.
Печатником и великим секретарем стал выслужившийся в Путивле Б. И. Сутупов, подскарбием надворным
