взвесьте,
И дело тут не в страсти к переводам,
И что Петёфи был Петрович родом,
А дело в том, что никаким преградам
Не разлучить века идущих рядом
Здесь, на земле, где рядом с райским садом
Порядочно попахивает адом.
Многое зашифровано в этом стихотворении. Вся венгерская культура в восприятии русского поэта. А о Петёфи Мартынов написал: «По тем признакам, которые мне удалось уловить в его произведениях и повестях о его жизни, он представляется мне юношей и затем молодым человеком настолько жизнедеятельным, энергичным, одарённым, что к двадцати годам он впитал в себя не только литературу и фольклор родной своей страны, но усвоил и несколько иностранных языков и освоил, как говорится, культурное наследие всего цивилизованного мира». Мартынов перевёл на русский и поэтическое кредо Петёфи:
Шандор Петёфи
Что душа бессмертна – знаю!
Но не где-нибудь на небе,
А вот здесь, на этом свете.
На земле она блуждает.
Между прочим, вспоминаю:
Кассием я звался в Риме,
В Альпах был Вильгельмом Теллем,
И Камиллом Демуленом
Был в Париже…
Юноша Петёфи создал литературный язык, который питает культуру прекрасной страны вот уже полтора века. Но жизнь Петёфи венгры знают не только по академическим биографиям, но и по легендам. Он и в детстве не был пай-мальчиком – свидетельством тому многочисленные учительские придирки, о которых сообщает наша современница, писательница Ализ Мошони:
«Петёфи, не вертись на стуле. Петёфи срывает урок. Петёфи не принес физкультурную форму. Петёфи ест под партой». Эти замечания нынче выбиты золотыми буквами по мемориальной доске на стене школы.
В русском переводе
Русские читатели знают Петёфи лучше всех за пределами Венгрии. Советская школа поэтического перевода была одним из лучших проектов «народного просвещения». Переводы случались гениальные, спорные, добротные, средненькие и обманные. Правда, в ходу была и иная классификация: перевод, как женщина – или верный, или красивый. Обманные получались, если нужно было на пустом месте создать видимость бурной литературной жизни в какой-нибудь дружественной стране или маленькой советской республике. Многие замысловатые поэмы существовали только в виде переводов на русский. Всё это не имеет никакого отношения к венгерской поэзии и к Петёфи. Петёфи с некрасовских времён русские поэты увлекались по велению сердец, не по издательской разнарядке.
Первым русским переводчиком Петёфи стал Михаил Ларионович Михайлов – любимец революционно настроенного студенчества, ученик Некрасова и Чернышевского. Первые михайловские переводы из Петёфи появились в русской печати в 1862-м году. Примерно тогда же – в 1866-м году – венгерский поэт Карой Берци опубликовал свой перевод «Евгения Онегина». Берци хорошо знал русский язык, и перевод «Онегина» стал для него делом всей жизни. Роман Пушкина стал для венгров близкой, усыновлённой классикой. Редкий жанр – роман в стихах – после перевода Берци стал важным для венгерских поэтов. Оказалось, что хрестоматия русского столичного и провинциального дворянства воспринимается венграми как нечто родственное по духу. Вот и Михайлов наполнил Петёфи русским духом. Так, стихотворение «Кабак» почти неотличимо от подобных русских вещиц, в которых соседствуют угар, удаль и смертельная тоска:
Взяли б вас обоих черти!
Пить и петь хочу до смерти.
С плеч рубашку заложу,
А уж вам не угожу!
Через пятнадцать лет журнал «Дело» принялся активно пропагандировать творчество венгерского поэта-революционера. Рядом с работами уже ушедшего из жизни М. Л. Михайлова в 1870-е – 1880-е появлялись переводы А. Михайлова-Шеллера и М. Шелгунова. Но главные русские переводы из Петёфи нам оставил ХХ век.
О Мартынове мы уже говорили и ещё заговорим. Русский Петёфи многим обязан и таким прекрасным поэтам, как Борис Пастернак и Самуил Маршак. Переводами они занимались много, открыли для русских читателей ХХ века Шекспира, Бёрнса, Байрона, Пастернак приблизил к нам Гёте и много лет увлечённо переводил грузинских поэтов…
Пастернак писал о своём романе с Петёфи: «Сначала я отнесся к нему холодно, а потом обнаружил что-то близкое и загорелся. Я когда-то увлекался Ленау и был под его влияньем, а у этого венгерца есть что-то напоминающее Ленау, Фр. Листа и других, общность почвы, единая основа и прочее, так что я не жалею, что позанялся им». Две с половиной тысячи рифмованных строк лирики Петёфи Пастернак перевёл за месяц с неделей. И это были не худшие пять недель в жизни поэта.
Посмотрите, как юного Петёфи перевёл зрелый Пастернак – ровно через сто лет после написания этого стихотворения. Петёфи написал в 1845 – Пастернак перевёл в 1945:
Если ты цветок – я буду стеблем,
Если ты роса – цветами ввысь
Потянусь, росинками колеблем,
Только души наши бы слились.
Если ты, души моей отрада,
Высь небес – я превращусь в звезду.
Если ж ты, мой ангел, бездна ада —
Согрешу и в бездну попаду.
А Маршак впечатляюще перевёл одно из самых воинственных стихотворений Петёфи – новогоднее:
…И вот в сорок девятый год
Вступает Венгрия, в борьбе изнемогая.
Зловещей тьмой закрытый небосвод
Не погасил звезды родного края.
Пускай моя изранена рука —
Она сжимает рукоять клинка.
И каждый мой удар оставит след —
Кровавую печать на много лет.
Между прочим, это одно из тех стихотворений, которые комментируют судьбу поэта лучше любого историка.
Николай Лобачевский и Янош Бойяи
Их открытия не забыты потомками: Венгрия и Россия гордятся этими учёными. Два математика почти одновременно пришли к выводам, которые перевернули науку. И перевернули не с ног на голову, а наоборот, открыв новые пространства математики. Глядя на портреты Лобачевского и Бойяи, мы поражаемся внешнему сходству. Они и выглядели как братья…
Янош Бойяи
Янош Бойяи был сыном математика и поэта Фаркаша Бойяи, который водил дружбу со светилом математики Карлом Гауссом. Гаусс на всю жизнь станет для Бойяи и образцом учёного, и личным кошмаром…
Отец рано выучил его основам математики, а Янош всё схватывал на лету. Позже постаревший Фаркаш Бойяи раскаивался в этом, с печалью наблюдая за гениальными метаниями неприкаянного сына. В 13 лет Бойяи владел
