для защиты штаба, обоза и санитарного транспорта.
Лишь только первые два отряда отошли от Лежанки, как немедленно обозначилось наступление на село неприятеля со значительными силами.
Два дня офицерский полк отбивал атаки большевиков. С утра до вечера обстреливали село снарядами. Становилось тесно. Большевики стягивали все новые и новые силы, пытаясь отрезать Лежанку от сообщения с Егорлыцкой.
Наконец, телефонная линия перестала действовать; очевидно, разъезды неприятеля перервали ее.
С наблюдательного пункта видно было движение неприятельских колонн по направлению к Егорлыцкой дороге.
Между тем в резерве оставались лишь две роты офицерского полка, то есть около 200 штыков.
Быстрым шагом вышли офицеры из Лежанки, рассыпались в цепи и залегли недалеко от дороги.
Густые неприятельские цепи подошли уже на полторы тысячи шагов к дороге и открыли беглый огонь. Пулеметы трещали не смолкая, над залегшими добровольцами непрерывно рвалась шрапнель.
Офицеры лежали, как мертвые, – ни одного выстрела в ответ.
Движение неприятеля замедлилось; цепи его залегли. Лишь какие-то всадники, как потом говорили матросы, носились по цепям и стегали солдат плетьми.
Большевики поднялись и быстро двинулись вперед.
Опять никакого ответа.
Агитационный плакат Добровольческой армии к Пасхе 1918 г.
Неприятель опять залег.
Еще и еще раз то же самое, все то же молчание.
Наконец, когда красные подошли к офицерам шагов на пятьсот, те встали и молча двинулись вперед.
Где же враг?
Только пятки сверкали в воздухе. Все долой. Винтовки, шапки, шинели, пулеметы, сапоги – вот все, что осталось от нескольких красных батальонов.
Пустили конницу вдогонку, и 500 трупов показывали дорогу отступления.
В двух офицерских ротах ни одной потери.
Так второй раз под Лежанкой полк показал, как дерутся офицеры.
Телефонную линию с Егорлыцкой восстановили, но обоз уже без всякого прикрытия выслали на Дон.
В Великую субботу, вечером 21 апреля, вышли транспорты из Лежанки.
Опять ужасный норд-ост не дает покоя. Страшный холод пронизывает насквозь. Ветер поднимает тучи морозной пыли и засыпает глаза.
Негде остановиться, чтобы хотя на минуту укрыться от стужи. Курить запрещено; можно нарваться на разъезды красных, прямо беда.
Но вот навстречу несутся отдаленные звуки колокола. Бьют к Пасхальной утрене, и обоз втягивается в Егорлыцкую в самую пору.
Успели обмыть с себя грязь, выколотить платье и попали еще к церковной службе.
– Христос воскресе, – возгласил батюшка.
– Воистину воскресе, – ответили радостно и казаки, и добровольцы.
Объятия были искренние. Все старое забыто.
Угощали казаки на славу.
Явилась и водочка, и винцо. Столы трещали под окороками, гусями, заливными поросятами, пасхами, куличами и прочей снедью.
Забыли про большевиков и разговелись по-настоящему.
Но глаза слипались; хозяева разостлали тулупы и попоны на полу, накрыли чистыми простынями и оставили гостей в покое.
В первый раз после трех месяцев удалось раздеться и лечь на чистое белье.
XXXI. Освобождение южной части Донской области. Немцы. Санитарный транспорт
На другой день Пасхи в Егорлыцкую пришел и офицерский полк.
По дороге добровольцы разрушили, и весьма основательно, железнодорожную линию, соединявшую Егорлыцкую с селом Торговым, что и прекратило периодические нападения броневых поездов с юга.
Первый и второй отряды армии, высланные из Лежанки, успешно исполнили свои задачи.
Гуляй-Борисово было взято после ожесточенного боя, и местные большевики рассеялись.
Второй же отряд, поддержав казаков под Егорлыцкой, двинулся вместе с ними на Мечетинскую, затем были взяты обратно у красных Хомутовская и, наконец, Ольгинская.
В то же время и генерал Попов со своими казаками вышел также из зимовников. Сломив сопротивление большевиков в черкасском округе, казаки освободили и свою столицу – Новочеркасск.
К началу мая 1918 года от большевиков были очищены: Черкасский округ, северная часть Сальского и почти весь Ростовский округ.
В последнем красные держались лишь по Владикавказской железной дороге, от Батайска до Кущевской, и западнее этой линии.
Ростов занимали пришедшие через Украину немецкие войска.
Немцы делали попытки через посредников войти в сношения с добровольцами, но командующий армией и генерал Алексеев решительно отказались от каких-либо разговоров об этом, хотя союзники совсем не исполнили своих обещаний.
Так и простояли весну 1918 года обе армии недалеко друг от друга, не завязывая никаких сношений, пока добровольцы не ушли на Кубань в июне месяце.
25 апреля 1918 года штаб Добровольческой армии и транспорты перешли в станицу Мечетинскую.
Тридцать пять боев выдержала армия за три месяца похода.
Настало, наконец, время для отдыха.
Можно было позаботиться о раненых.
Санитарная часть была одной из самых слабых сторон в Ледяном походе.
Медикаментов было очень мало; ничтожное их количество, взятое из Ростова и Новочеркасска, было использовано в первые же дни похода. В города армия не заходила, а сельские аптеки сами нуждались в лекарствах. Иногда захватывали кое-что у большевиков.
Перевязочного материала тоже не хватало. Перевязывали рваным бельем.
От недостатка медикаментов и перевязочных средств раны гноились, и больные погибали от осложнений.
Тяжелым был вопрос об одежде и обуви для раненых.
Строевые части также были в лохмотьях, без белья, без сапог. Однако удачные бои давали не только снаряды и патроны, но также обмундирование и обувь. И то и другое снимали с мертвых, да так, окровавленное, и надевали на себя.
Для раненых некому было доставать одежду; правда, в селениях реквизировали некоторые, самые необходимые, вещи, но их было мало, и раненые были в ужасном положении.
Армия все время была в движении, и раненых перевозили изо дня в день. Нелегко было им и в начале похода, когда добровольцы совершали переходы по 20—30 верст в день. Но как тяжко отзывались на них последние дни, когда армия проходила по 50—60 верст и когда повозки шли на рысях!
Как Бог сохранил их? Как половина их не погибла?
Мучились раненые, мучениками же были и врачи, и сестры милосердия.
Личный персонал был ничтожным по численности и работал, выбиваясь из сил. Число раненых росло с каждым днем, и, наконец, половина добровольцев оказалась в лазаретах. Их надо было принять, осмотреть, перевязать, иногда более 100 человек в день, и в то же время заботиться и о прежних пациентах.
На медицинском персонале лежала не только медицинская часть, но и хозяйственная. По приезде на ночлег надо было снять раненых с повозок, приготовить солому для постели на полу, уложить и сейчас же бежать в отделение, чтобы получить съестные припасы, пока другие не расхватали.
Вернувшись, сестры готовили пищу, пока врачи перевязывали.
Кончалась вся работа к полночи, а утром в 5—6 часов надо опять поить пациентов чаем, спешно грузить на подводы и выступать.
Бедные сестры изорвали все свое белье на перевязки и носили только наспех вымытые солдатские рубахи. Их положение было вообще очень тяжелым. Весь день и всю ночь на глазах мужчин. Мужчины как-то легче привыкают к грязи, но бедные сестры страдали ужасно.
Сколько их погибло в боях? Сколько было изувеченных на всю жизнь? Но они шли и шли вперед, под самые пулеметы, и бестрепетными руками облегчали страдания раненых.
А что ожидало бы их в случае поражения армии?
Даже
