26 апреля 1921 г.
III
Дополнительная глава.
Беседа Спасителя с Никодимом
Так как соображения и выводы наши о предмете, помеченном в заглавии, совершенно новы в библейской науке и для читателей неожиданны, то мы излагаем их не в порядке событий Христовой жизни, но в порядке дидактическом — от более ясного и несомненного к тому, что требует обстоятельных доказательств. Потому-то мы начали с серединки, с события насыщения народа пятью хлебами, а теперь заключим наше исследование пояснением той беседы Христовой, которая происходила в начале Его проповедания миру. Пояснение это могло бы показаться произвольным или слишком смелым, если бы с него начать нашу речь, а по усвоении приведенных евангельских слов и событий читатель, надеюсь, не будет с нами спорить и по этому предмету.
Если будете читать беседу Господа с Никодимом, не догадываясь о том, чего не договаривал собеседник Спасителя, разделявший общееврейские религиозные чаяния и общееврейские революционные замыслы, то беседа вам покажется бессвязною, переход речи Христовой с одного предмета на другой — совершенно непонятным и Его ответы на вопросы и заявления Никодима — не соответствующими предмету речи. Но все это становится совершенно ясным и строго последовательным, если мы, воспользовавшись вышеприведенными разъяснениями, представим себе настроение и духовные интересы Никодима.
Никодим был тайным учеником Спасителя “страха ради иудейска” (Ин. 19, 38, 39), но таковым он сделался уже после своей беседы со Христом, которая происходила, видимо, еще до определившейся вражды против Спасителя Синедриона и фарисеев; она происходила ночью из опасения, но не фарисеев, а языческого правительства. Синедрион и фарисеи чутко относились ко всем мессианским движениям в народе. Когда народ стекался в Иорданскую пустыню слушать речи Иоанна о покаянии и о грядущем Мессии, то “иудеи прислали из Иерусалима священников и левитов спросить его: кто ты?.. А посланные были из фарисеев” (Ин. 1, 19, 24).
Можно с уверенностью сказать, что и Никодим пришел не от себя только, но по поручению Синедриона после властного изгнания Христом из храма торговцев и совершенных Им тогда же на Пасхе чудес, свидетели коих во множестве уверовали в Него (2, 23). Наше предположение о посланничестве Никодима основывается на том, что он говорит не от себя лично, а от некоего общества. “Равви, мы знаем, что Ты Учитель, пришедший от Бога” (Ин. 3, 2) — так начинает он свою беседу, да и Господь отвечает ему то в единственном числе, то во множественном, сетуя на неспособность учителей израилевых веровать в благодатные обетования Божий (ст. 10-12).
Но, чтобы понять яснее мысли и упования Никодима и прочих учителей иудейских, носивших в себе идею восстания, мы должны возвратиться к тем предсказаниям Даниила о Царстве Божием и Сыне Человеческом как вечном Царе, но которые повторенные устами Спасителя, а после Стефана (Деян. 7,4) вызвали против Них приговор смерти, потому что разумелись ими в ином смысле, чем иудеями, дорожившими этим пророчеством, но в другом, политическом, точнее, религиозно-политическом его понимании. Но именно потому-то и Христос Спаситель именовал Себя Сыном Человеческим, а Свою Церковь и Свое Учение Царством Божиим, для того-то и ссылался на пророчества Даниила (Мф. 24, 15), чтобы исправлять коренное заблуждение иудейских толковников и иудейских патриотов.
Чтобы достаточно оценить значение именно Данииловых пророчеств для иудеев, должно принять во внимание то, что эти пророчества имеют характер неприкосновенный (хотя и чудесный), сопровождаемый совершенно ясными толкованиями являвшихся пророку небожителей, а по содержанию своему указывают совершенно определенно на исторические судьбы Израиля, которые для Даниила были грядущими, а для современников Спасителя в своем большинстве — уже прошедшими. Своеобразно понятые древним Израилем, эти пророчества и поныне составляют эсхатологическую догматику и религиозно-политическую программу иудейства. И в них соединяется все то, о чем говорит Господь Никодиму: открытие Царства Божия или Царства Святых на земле, восхождение Сына Человеческого на небо и открытие Судов Божиих над человеческим родом. Спаситель как будто бы вне определенной логической связи переходит с одного из этих трех предметов на другой, но связь эта определена в пророчествах Даниила, в осуществлении которых понимали и дело Мессии и свою славную будущую участь иудеи, современные Христу и современные нам, — словом, иудеи всех времен после вавилонского плена.
Такое руководящее, скажем всезахватывающее, значение Данииловых пророчеств в жизни иудейского народа определялось как великим авторитетом Даниила, считавшегося мудрейшим из людей (Иез. 28, 3) и сильнейшим предстателем пред Богом за народ и даже за все человечество (Иез. 15, 13-21), так особенно тем, что пророчества эти, предсказавшие пришествие Мессии и возрождение Божия Царства со всею арифметическою точностью через 490 лет, отвечали определенно и ясно на самые мучительные сомнения и ожидания народа, начавшего быстро возрождаться и духовно и политически вскоре же по написании пророчеств, но потом ставшего игралищем случайных и ничтожных политических авантюристов и, наконец, крепко придавленного железною рукою римлян.
Израиль мыслил себя главною ценностью мировой истории, центром Божественного Промысла, то возвеличивающего его, то карающего; но вот жизнь передней Азии обращается на три века и более в бурное море страстей различных завоевателей, то возносящихся в силе, то низвергаемых в пропасть, а избранный народ становился как бы бессильным мячиком, который эти ничтожные разбойники перебрасывают сюда и туда. Улыбнувшаяся ему на время надежда во времена Маккавеев тоже рассыпалась, а предсказания Даниила оставались перед его глазами. Израиль, избранный народ Божий, достался в плен язычникам, а мировая жизнь движется по произволу последних.
Где же Божия правда? Где же Бог? Эти мысли, эти страдания верующей души с особенною силою изложены в Третьей книге Ездры. Писатель плачется Богу, что Он, избрав из всех лесов одну виноградную ветвь, из всех цветов одну лилию, из всех птиц одну голубицу и т.д. и из всех народов один народ (5, 23-30), теперь предал его на попрание язычников, хотя “о прочих народах, происшедших от Адама, Ты сказал, что они ничто, но подобны слюне, и все могущество их Ты уподобил каплям, капающим из сосуда. И ныне вот эти народы, за ничто тобою признанные, начали владычествовать над нами и попирать нас... Если для нас создал век сей, то почему не получаем мы наследия с веком? И доколе Это?” (6, 56-59).
Вот как страстно и горячо переживали иудеи то, о чем пророчествовал Даниил, живший в таком же скорбном настроении по поводу рабства своего народа, но он, быть может, потому и удостоился самых ясных предвещаний о грядущем избавлении, что сетовал пред Господом в глубоком покаянии за грехи народа и исповедовал полное правосудие Божие, выразившееся во всех страданиях, коим был подвергнут Израиль в Вавилонском пленении, и после того Господь открывает пророку видения, в коих различные страшные животные получают на земле силу, терзают людей и хулят Бога. Они постепенно уничтожают друг друга, а новый зверь, умертвивший другого, становится еще страшнее и свирепее; но вот является Господь на небесном престоле; “судьи сели, и раскрыли книги... у зверей отнята их власть;...с облаками небесными шел Сын человеческий, дошел до Ветхого деньми и подведен был к нему. И Ему дана была власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его — владычество вечное, которое не пройдет, и царство Его не разрушится” (Дан. 7, 10-14.). Небожитель, которого Даниил спрашивает о смысле видения, отвечает ему, что “эти большие звери, которых четыре, означают, что четыре царя восстанут от земли. Потом примут царство святые Всевышнего, и будут владеть царством вовек и во веки веков” (Дан. 7, 17-18). “Царство же и власть и величие царственное во всей поднебесной дано будет народу святых Всевышнего, Которого (т.е. Всевышнего) царство — царство вечное, и все властители будут служить и повиноваться Ему” (Дан. 7, 27, 28).
Вот по этим-то трем пунктам пророчества Даниила и напряженного чаяния иудейского народа вел свою беседу Господь с Никодимом. Последний, видимо, не ставил Ему вопросов, но Господь часто отвечал на мысленные возражения и недоумения совопросников, как Симону фарисею (Лк. 7, 39), книжникам в Капернауме (Мк. 2, 6-9), Своим апостолам (Мф. 16, 7) и др. Три же идеи пророчества были следующие: Господь низвергнет власть нечестивых язычников и покорит мир народу святых, поставив над ним Своего Избранника — Сына Человеческого, Которого вознесет к равной Себе вечной славе и затем произведет правый суд над всеми народами и тем водворит на земле вечную правду. Иудеи понимали эти предсказания в смысле хотя, вероятно, и чудесном, но человеческом. Народный вождь, Сын Давида, поднимет восстание против римлян, вознесется Богом до небес и произведет праведный суд над народами, покорив их Израилю. Может быть, и само пророчество ближе подходило к такой картине по своему смыслу? Совсем нет. Спаситель разумел и истолковал его Никодиму гораздо точнее.
