Ознакомительная версия.
В октябре 1945 года Сталину дали отпуск на два месяца, он уехал на юг. Замещавший его Молотов тут же совершил две «ошибки»: сначала разрешил опубликовать фрагменты речи Черчилля, в которой тот дал высокую оценку роли Сталина в войне, а потом разрешил корреспондентам западной печати без цензуры отправлять свои сообщения. Сталин тут же телеграфировал в Москву: «У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и впадают в уныние от неблагоприятных отзывов этих господ… Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня». А о второй ошибке Молотова он отозвался ещё резче: «Я не могу более считать такого товарища моим первым заместителем». Вроде бы открылась возможность заменить Молотова, ведь на это место, как утверждали историки и исследователи, претендовали Берия, Маленков, Микоян. Но в феврале 1946 года А.А. Жданов за свою работу в годы войны получил орден Ленина, стал в партии и правительстве вторым руководителем после Сталина, подписывал вместе с ним важные документы. С точки зрения претендентов это было ошибкой. Вокруг Жданова завертелись интриги, которые и свели его в могилу в августе 1948 года. В марте 1946 года ленинградец А.А. Кузнецов стал правой рукой Жданова, возглавив Оргбюро ЦК и став начальником Управления кадров. В марте 1946 года ленинградец А.Н. Косыгин стал кандидатом в члны Политбюро, а ленинградец Н.А. Вознесенский председательствовал на заседаниях Совета Министров СССР в отсутствие Сталина. К этому времени закончилось дело авиаторов (гибли самолёты, а вместе с ними лётчики, Василий Сталин открыто говорил об этом), Маленков, как шеф авиационной промышленности, отвечал за многие недостатки в авиационной промышленности, как и главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза А.А. Новиков. Постановление ЦК ВКП(Б) о деле авиаторов подписал А.А. Жданов.
«Как я помню, – вспоминал К. Симонов, – и в конце войны, и сразу после нее, и в сорок шестом году, довольно широким кругам интеллигенции, во всяком случае, художественной интеллигенции, которую я знал ближе, казалось, что должно произойти нечто, двигающее нас в сторону либерализации, что ли, – не знаю, как это выразить не нынешними, а тогдашними словами, – послабления, большей простоты и лёгкости общения с интеллигенцией тех стран, вместе с которыми мы воевали против общего противника… в общем, существовала атмосфера некой идеологической радужности, в чём-то очень не совпадающая с тем тяжёлым материальным положением, в котором оказалась страна, особенно в сорок шестом году, после неурожая» (Симонов К. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине. М., 1988. С. 109).
Но, в сущности, ничего не изменилось, поиски грубых политических ошибок продолжались. Только вместо А.С. Щербакова, в мае 1945 года скончавшегося, идеологической работой стал заниматься Г. Маленков. Это был третий член Политбюро, после Сталина и Жданова, имевший полноту власти. На Оргбюро ЦК ВКП(б) поставлен отчёт о работе издательства «Советский писатель». 3 августа 1945 года А. Еголин подготовил отчёт, в котором упоминались не только привычные имена Зощенко, Асеева, Сельвинского, но и десятки других писателей, в том числе и таких, как В.С. Вишневский, сказавший на заседании президиума СПП, что писателям пора дать свободу слова: «Мы воевали, мы боролись, дайте нам свободу слова».
Но самым удивительным в это время и откровенным было выступление М. Шагинян (1888–1982) на партийном собрании Союза писателей 21 августа 1945 года. Она не говорила о партийной работе в Союзе писателей, она говорила о положении в стране, о страшных вещах на Урале: «Я расскажу жуткие вещи, что у нас творится?! Я была на Урале, там 15 000 рабочих Кировского завода взбунтовались, бунт самый настоящий, потому что плохие условия. Об этом узнали райкомы и обкомы ВКП(б) только тогда, когда наехали во время бунта. Директор на заводе не был два месяца. После этого бунта он отпустил 2 млн рублей на благоустройство. Инвалидов Великой Отечественной войны кормят болтушкой. Они голодают. На заводах работает много детворы, детвору… истощают, обрекают… Я была на Алтае, а там что делается, ужас. Обкомы, райкомы обжираются, жрут пайки рабочих, а рабочие голодают, ходят как тени, усталые, истощённые. Где же ленинское учение, где Сталинская Конституция?.. Входит в мягкий вагон в сопровождении другого военного. Вы ведь знаете, что мы – писатели, ездим в мягких вагонах; проверяя документы, видит молодую женщину и предлагают ей освободить место для генерала. Разве это терпимо? Рядом сидел раненый подполковник, освобождает место генералу. Где это видано, что это делается? Генералы наши разъезжают, разгуливают, а им почёт и уважение. Вот какие у нас порядки, вот что у нас делается. При этом при всем у нас много пишут похвалы. Вот куда надо смотреть, вот о чём надо писать нам… «М. Шагинян напомнила писателям, что они не должны приукрашивать жизнь, как это порой замечается, а создавать честные, правдивые книги» (Бордюгов Г.А. Великая Отечественная: подвиг и обманутые надежды // История отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории Советского государства. М., 1991. С. 280; подлинник письма Ликовенкова: Источник. 1996. № 2. С. 83–84. «А ей аплодируют»).
О выступлении М. Шагинян на партийном собрании писателей сохранилось несколько документов: Н.Г. Ликовенков 23 августа 1945 года представил секретарю МК и МГК ВКП(б) Г.М. Попову справку «О выступлении т. Шагинян М.С. на партийном собрании Союза Советских писателей»; начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александров (1908–1961) и А.М. Еголин написали письмо Г.М. Маленкову о выступлении М. Шагинян на этом собрании, что свидетельствовало «о наличии крупных недостатков в идейно-политической работе в партийной организации Союза советских писателей» (Литературный фронт. История политической цензуры 1932–1946 гг.: Сб. документов. М., 1994. С. 171–174).
Но чаще всего появлялась не критическая литература, а лакировочная, бесконфликтная. И после войны установился лишь победоносный взгляд на происшедшее в то время, да, терпели поражение, были недостатки, но ведь победили, а победителей не судят.
Многие документы того времени рассекречены, и яснее и отчётливее становится обстановка военного времени. «Моральное состояние людей в Москве показалось мне очень плохим, – писал в своём отчёте сотрудник британского посольства Дж. Рассел. – Всеобщее чувство недовольства направлено большей частью против евреев и коммунистов, которых обвиняют в том, что 15 октября они, как крысы, покинули тонущий корабль, ища спасение на востоке.
Все военные, прибывающие в Москву с Западного фронта, рассказывают одну и ту же историю об армиях, которые сражаются с исключительной харабростью, но постоянно страдают от плохого снабжения, нехватки боеприпасов и несогласованного командования. Если правительство примет решение оборонять Москву, войска, без сомнения, будут сражаться самоотверженно, но я не уверен, что они получат достаточно активную и добровольную поддержку со стороны гражданского населения: стоит немцам прорвать внешнее кольцо укреплений города – и главное желание жителей будет покончить со всем этим как можно скорее. Уже сейчас они спрашивают, почему должны рушиться их дома и гибнуть близкие ради спасения шкуры правительства, навязавшего им четыре пятилетки, а теперь неспособного обеспечить достаточное количество боеприпасов, чтобы не пустить немцев в Москву. «Двадцать лет у нас не было масла, а теперь у нас нет пушек…» (Там же. С. 260). Уже в самом начале войны наметили крупные противоречия между правительством и думающим народом. И таких свидетельств приводится множество. В записях знаменитого режиссёра А. Довженко, в дневнике крупного учёного В. Вернадского много говорится о просчётах правительства, но главное, записывает В. Вернадский в ноябре 1941 года, «крупные неудачи нашей власти – результат ослабления её культурности: средний уровень коммунистов… ниже среднего уровня беспартийных… Цвет нации заслонен дельцами и лакеями-карьеристами…» (Там же. С. 274).
Дельцы и лакеи-карьеристы после смерти Сталина по-прежнему остались во власти, но раньше их аппетиты сдерживались диктаторской властью вождя, а теперь – они свободны в своих страстях, интригах, увлечениях. И это больно отразилось на состоянии культуры.
В это время М. Шолохов продолжал работу над новым романом «Они сражались за Родину». Не просто сложилась творческая история и этого романа. Сначала торопился… Долг перед читателями, перед народом, вынесшим на своих плечах такую войну, Шолохов спешил погасить. Романом Шолохова интересовались не только рядовые читатели, но и руководители партии и правительства. В 1946 году с Шолоховым беседовал М.И. Калинин, который «побаивался», как бы художник, работая над романом об Отечественной войне, не упустил одного «весьма важного обстоятельства». Вскоре после войны Шолохова вызывал Сталин, торопил его с окончанием романа.
Ознакомительная версия.
