Картина складывалась парадоксальная. Россия три года вынашивала сразу три стратегии дальнейшего развития — постепенного просвещения, принудительной аскетизации, военной мобилизации. Каждая в окружении царя нашла своего «адвоката» — А.М. Львова, С. Ванифатьева, Б.И. Морозова. Голос первой звучал слабо, третьей — громче, второй — еле уловимым шепотом. Для победы азарьинской линии требовались годы, морозовской — объявление войны Польше, ванифатьевско-нероновской… ничего, ибо этот проект — проект утопический, без шансов на реальное воплощение, и нижегородские страдания отца Иоанна 1636 г. предупреждали о том. Жаль, что и Неронов, и Ванифатьев не осмыслили поучительный опыт, а по-прежнему фанатично верили в успех. Хотя поле для деятельности в масштабах всей страны они вряд ли бы обрели, не будь политического катаклизма лета 1648 г., вдохнувшего в призрачное предприятие жизнь.
Наверное, Никон был единственным, кто из крайнего крыла «боголюбцев» стремился трезво оценить ситуацию. Оттого и доводы патриарха Паисия не проигнорировал, а взял на заметку. Прежде чем согласиться с ними или отвергнуть, он, несомненно, хотел увидеть финал задуманного товарищами эксперимента. А финал всецело зависел от того, чем закончится дуэль Ванифатьева с патриархом Иосифом по вопросу о единогласии.
* * *
Ни Хмельницкий, ни Паисий, ни сам патриарх Иосиф не подозревали, что поражение Ванифатьева на Священном соборе в феврале 1649 г. отложило русско-польскую войну на два года, а торжество концепции Б.И. Морозова поставило на грань краха. Уступи большинство упрямому протопопу, рекомендуй всем приходам единогласие, присовокупив к главной резолюции свое особое, скептическое мнение, «Переяславская рада» собралась бы гораздо раньше, а потери украинцев от патовой круговерти войны с Польшей свелись бы к минимуму. Однако в Москве с осени 1648 г. дебаты о церковной реформе оттеснили на задворки судьбу Смоленска, из-за чего казацкая республика угодила в западню. Непонятный «Черкассам» русский нейтралитет сузил поле для маневра до двух вариантов: либо добиваться легализации в рамках Польши, либо по примеру Валахии, Молдавии и Крыма идти вассалом к турецкому султану.
Ясно, какое зло выглядело наименьшим — встраивание в христианскую дуалистическую шляхетскую республику третьей составной частью. Однако в Варшаве триединство Польши, Литвы и Украины всерьез не воспринималось. И никакие военные победы Хмельницкого не могли выбить из шляхты подлинный политический компромисс. Любое перемирие или мир в итоге оборачивались краткой передышкой между сражениями, нужной полякам для сколачивания новой армии взамен разгромленной. 19 (29) июня 1648 г. агент А. Киселя игумен П. Ласко убедил казацкую раду в Чигирине предпочесть войне переговоры. Это первое затишье завершилось 16 (26) июля боем под Константиновым отрядов князя Иеремия Вишневецкого и Максима Кривоноса, вернувшегося с Левобережья. «Вторая война» оказалась не менее скоротечной. Падение крепости Бар 28—31 июля (7—10 августа), конфузия под Пилявцами 13—14 (23—24) сентября (вблизи Константинова) и капитуляция крепости Кодак на Днепре 21 сентября (1 октября) 1648 г. реанимировали в ноябре перемирие на три месяца, «до маслених запусти. Впрочем, мирный «конгресс» в Переяславле, «работавший» с 9 (19) по 16 (26) февраля 1649 г., успехом закономерно не увенчался: посол А. Кисель ничего интересного, кроме удвоения квоты на реестровых казаков (до 12—15 тысяч сабель) и свободы вероисповедания, Хмельницкому не предложил.
Между тем избранный на сейме 10 (20) ноября 1648 г. новым королем, брат Владислава IV Ян-Казимир 7 (17) января 1649 г. короновался в Кракове главой Польши и Литвы, но не Руси, а, кроме того, жаждал лично одолеть Хмельницкого в бою. Ему не хватало только дееспособного войска, почему всю весну в Польше велся тотальный набор солдат. «Скребли» по всем «сусекам» — и дома, и за границей. Оттого на украинском фронте от Бара через Константинов до Гощи (резиденции А. Киселя) боевые действия около полугода ограничивались мелкими стычками. В Белой Руси наблюдалось то же. Отметить можно лишь две крупные акции: на севере казаки полковника М. Небаба овладели Гомелем, на юге хоругви князя И. Вишневецкого — крепостью Бар.
Кампания 1649 г. началась на исходе июня марш-броском казацко-татарской армии Хмельницкого к Збаражу (северо-восточнее Тернополя), где стояли части Вишневецкого, и окружением неприятеля 30 июня (10 июля). Около месяца поляки просидели в осаде, уповая на помощь короля. Ян-Казимир с основным корпусом 3 (13) августа вышел к городу Зборов (северо-западнее Тернополя), в четырех милях от Збаража. Но гетман упредил попытку деблокады атакой врага 5 (15) августа в момент переправы через заболоченную дорогу. Ожесточенное сражение внезапно затихло днем 6(16) августа по инициативе крымского хана. Ислам-Гирей откликнулся на просьбу короля и взял на себя роль посредника. Уже 8 (18) августа 1649 г. Хмельницкий и Ян-Казимир подписали мирный трактат, учредивший украинскую автономию под протекторатом польского монарха. Граница между коронными землями и гетманскими пролегла по рекам Случь и Сож. Православие на территории Гетманщины получило статус главной религии.
Увы, Зборовский мир «вечное докончанье» на польско-казацком рубеже не обеспечил потому, что в Варшаве не доверяли гетману и казакам, а в Киеве — королю и шляхте. Хотя до середины осени Богдан Михайлович излучал оптимизм и даже позволил себе едкие замечания в адрес подозрительно часто наезжавших в Киев и Чигирин московских курьеров и посланцев. Двум из «московитов» — Василию Бурому и Марку Антонову — 9 (19) сентября 1649 г. он бросил упрек в лицо: «Ездите де вы не для росправы, для лазучества», после чего пригрозил отомстить Алексею Михайловичу за тщетные мольбы о помощи «ратными людьми» войною «под Путивль… на иные… украинные городы и под Москву». Конечно, ни о какой войне с Россией гетман не думал, а православного соседа порицал от обиды за поразительную недальновидность царя, обрекавшего его на противоестественные союзы то с мусульманами, то с папистами.
Несмотря на искреннее стремление и Яна-Казимира, и Хмельницкого избежать еще одного кровопролития, накопившаяся за десятилетия взаимная ненависть украинцев к полякам и наоборот сводила на нет все мероприятия по урегулированию конфликта. А. Кисель боялся ехать в Киев на воеводство без охраны. Король снабдил «миротворца» большим отрядом жолнеров, что возмутило киевлян. Гетман в ожидании узаконения польским сеймом зборовских «статей» мешал пропуску в «черкасские» города королевских старост («урядников»). Шляхтичей подобный шантаж, понятно, не мог не раздражать. Очень существенно на рост обоюдной неприязни повлияли дипломатические комбинации Варшавы и Чигирина. Хмельницкий обещал содействовать крымскому хану «из неволи свободитца от турского царя», для чего заранее разослал конфидентов по вассальным Стамбулу княжествам для выяснения их готовности примкнуть к широкой антиосманской коалиции. Отправился казацкий посол и в Семи-градское (венгерское) княжество, где правили потомки короля Польши Батория. В Польше данный факт многих встревожил: а не намерен ли вероломный «Хмель» в союзе с татарами, валахами, мутьянами, сербами, греками и шведами свергнуть Яна-Казимира и возвести на престол венгра Георгия или Сигизмунда Ракоци?! На таком фоне неудивительны интриги монарха Речи Посполитой по стравливанию татар и казаков с донским казачеством и турецким султаном. А какой вывод сделал Богдан Михайлович, разгадав игру ясновельможного государя? Верно: «Ему большое опасенья от поляков. Никакими де обычаи верить им и положитца на них крепко не уметь. Лутчая де дело, чтоб тех врагов наперед искоренить, потом над турским промышлять»….
Уже к декабрю 1649 г. на польско-украинском кордоне наблюдалась переброска вооруженных «лятцких людей» к Люблину и Каменец-Подольскому, а казаки укрепляли оборону вблизи Винницы, Поволоча, Брацлава. К счастью, к весне напряжение спало. Примечательна запись в «Летописи самовидца» (Р.А. Ракуши-Романовского) о 1650 г.: «Войско коронное з гетманами стояло под Камянцем-Подолским, не даючи жадной причины козакам до войны». Судя по оговорке автора, казаки желали воевать с поляками. Почему? Похоже, виной тому — статья зборовской конституции о лимите на реестровых казаков — не свыше сорока тысяч. Счастливчики ставились на довольствие у польского короля и подчинялись только гетману. А вот все прочие регистрировались мещанами, подведомственными королевским старостам, сменяемым раз в три года.
Поляки, в свою очередь, мечтали о реванше над казаками ради мести и возвращения контроля над утраченными имениями и холопами. Возглавляли воинственную партию князья И. Вишневецкий и Я. Радзивилл. По словам русского гонца Г. Кулакова, посетившего в декабре 1649 г. Варшаву, «во всех в польских и в литовских людех в шляхетстве и в мещанях про… Вишневецкого похвала великая, и все люди, от мала и до велика, без меры ево любят». Зборовский пакт польское общество встретило в штыки, грозя королю «рокошом», коли не отдаст булаву гетмана коронного Вишневецкому — единственному спасителю Речи Посполитой. Так что основания для войны в 1650 г. имелись, но она не вспыхнула. Не вспыхнула не вопреки, а благодаря усилиям двух государственных лидеров — польского короля и украинского гетмана. Однако к Рождеству 1650 г. общественные настроения и на востоке, и на западе «вскипели» до крайности, и «самовидец» радостно заметил: «Зимою почали давати жолнерове повод до войны!» И война разразилась.
