Говорили, что появление майского плана было связано со сталинской речью перед 2000 выпускников академий Красной Армии 5 мая 1941 года. Но в это время было принято все публичные и полупубличные высказывания Сталина широко распространять в Советском Союзе. В этом случае, однако, текст не был опубликован, только короткое сообщение в «Правде» на следующий день под заголовком «Мы готовы к любым неожиданностям»:
«В своей речи тов. Сталин указал… на глубокие изменения, произошедшие в Красной Армии за последние несколько лет, и отметил, что в накоплении опыта ведения современной войны также произошли важные изменения, как и в существенном переоснащении. Тов. Сталин пожелал офицерам, которые закончили военные академии, дальнейших успехов в их работе».
Не удивительно, что слухи начали циркулировать о том, что Сталин сказал выпускникам. Согласно одним, Сталин сделал предупреждение, что война с Германией неминуемо начнётся, согласно другим, он выступил сторонником наступательной войны для расширения социалистической системы. Версия о том, что Сталин договорился с Гитлером о новых компромиссах, просочилась в Германию. Правда, как особенно в этом случае, была более прозаической, чем любые слухи. Согласно тексту сталинской речи, рассекреченной в 1995 году, её главной темой были, как писала «Правда», реформы, реорганизация и переоснащение Красной Армии. Однако речь содержала ряд деталей о реформах и об усилении Красной Армии — информация, которая не могла быть опубликована до, и в начале войны. Сталин также говорил критически о немецкой армии, отрицая, что она непобедима, как это кажется, и утверждал, что она не достигнет успеха в будущем, если будет сражаться под знамёнами агрессии и завоеваний. Нужно отметить, что это не пубиковалось, так как Сталин старался убедить Гитлера в своих миролюбивых намерениях.
После церемонии выпуска был дан обед в Кремле, на котором Сталин, как обычно, произнёс несколько тостов. Часть его слов была сохранена для печати. Согласно Димитрову, например: «Сталин был в исключительно хорошем настроении», и сказал: «Наша политика мира и безопасности иногда заключается в подготовке к войне. Не бывает обороны без наступления. Армия должна воспитываться в духе наступательных действий. Мы должны готовиться к войне». Другой наблюдатель записал слова Сталина: «Хорошая оборона означает наступление. Наступление есть лучшая оборона». Согласно официальным записям Сталин также сказал:
«Политика мира, это хорошая мысль. Мы готовы сейчас… проводить линию (базирующуюся) на обороне… И сейчас, когда наша армия реконструирована, достаточно снабжена снаряжением для современной битвы, когда мы имеем силу, сейчас необходимо переходить от обороны к наступлению. Обороняя нашу страну мы должны активно наступать. От обороны переходить к военной доктрине наступательных действий. Мы должны трансформировать наше обучение, нашу пропаганду, нашу прессу в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, есть наступательная армия».
Было ли это заявление призывом к оружию, сплачиванием войск для превентивного удара, сигналом Ген. штабу подготовить необходимые планы? Невероятно, чтобы Сталин «давал сигналы» подчинённым о своих намерениях подобным образом, в публичных речах. Кроме того, заявление подобного содержания не отличалось от сталинских ремарок, сделанных годом ранее на конференции командного состава по опыту финской войны. Более правдоподобно, что Сталин хотел произвести впечатление на своих молодых офицеров, для которых наступательный дух был необходим, и, вероятно, высказал свои замечания, чтобы поднять моральный дух, взбодрить их перед лицом приближающейся войны с Германией. Но это слишком длинный путь для планирования и подготовки провокации такой войны.
После речи Сталина советские военные приготовления возросли. Но они не были полномасштабными и не носили характера необходимых для превентивного удара летом 1941 года. Сталин якобы провёл трёхчасовое совещание в своём кремлёвском кабинете с высшими военными командирами. На этом совещании якобы приняли решение о нанесении превентивного удара против Германии, что аргументируется полным отсутствием информации о теме обсуждения. Однако, согласно ежедневнику Сталина, он не встречался с Тимошенко, своим наркомом обороны, с Жуковым, начальником Ген. штаба и с другими генералами в течении 10 дней. Трудно себе представить, что таким образом было принято тяжелейшее решение о начале нападения на Германию. Более вероятно, что конференция 24 мая, была частью текущей оборонительной подготовки к войне.
В ретроспективе, наиболее важной чертой сталинского поведения в ходе последних недель советско-немецкого мира было не то, что он готовился атаковать, но то, что он отказывался привести армию в полную боевую готовность перед приближавшимся немецким вторжением. Василевский в своих мемуарах поддержал сталинскую политику по сохранению мира так долго, как только возможно. Но отметил, что «вся проблема была в том, насколько длительное время мы могли продолжать эту политику. В конце концов нацистская Германия действительно совершенно открыто вела военные приготовления на советской границе, особенно в последний месяц. Это было время, когда мы проводили ускоренную мобилизацию и приводили пограничные округа в полную боевую готовность, создавали крепкую и эшелонированную оборону». В посмертно опубликованном интервью Василевский назвал главной проблемой то, что Сталин, подойдя к Рубикону войны в июне 1941 года, не решился сделать тяжкий следующий шаг вперёд. Жуков, однако, имел противоположный взгляд: «Мнение Василевского не полностью соответствует реальности. Я сторонник того, что Советский Союз был бы разбит раньше, если бы мы развернули все наши силы на границе в начале войны, так как немецкие войска были готовы выполнить свой план, окружить и разгромить их на границе… Затем гитлеровские войска продолжили бы кампанию, и Москва, и Ленинград были бы захвачены в 1941 году». Маршал Рокоссовский в своих мемуарах привёл этот аргумент дополнительно, когда сказал, что главные силы Красной Армии не были развёрнуты на границе целиком, но значительно дальше на советской территории. Этот метод ухода от разгрома, начатого немецким наступлением, состоял в проведении концентрированных подвижных контрударов против наступающего вермахта.
Идея, что лучший способ борьбы против операции «Барбаросса» заключался в мобильной стратегической обороне, была выбрана рядом западных аналитиков, таких, как Синтия Робертс. Или Красная Армия была способна осуществить эту стратегию, или она должна была разработать более подходящую для Советов — эта тема годится только для спекуляций. Но что утверждается совершенно справедливо, так это то, что концепции стратегической обороны не было места в доктринальном мире советского высшего командования в это время. Как Жуков признал в своих мемуарах: «В то время наша военно-теоретическая наука не рассматривала, как глубокую проблему, стратегическую оборону, ошибочно считая её не такой уж важной». Когда немцы напали 22 июня 1941 года, Тимошенко и Жуков отреагировали изданием приказа по осуществлению долговременных планов оборонительных действий. Даже когда немцы прорвались глубоко на советскую территорию и подошли к окраинам Москвы и Ленинграда, Красная Армия предпочитала в качестве контрмер использовать атаки когда и где только возможно. В конце концов Красная Армия научилась достойно обороняться, но только потому, что вынуждена была сделать это. Но доктрина наступательных действий сохранялась в ходе всей войны. С точки зрения стратегии Красная Армия вела полностью наступательную кампанию на Восточном фронте. Только в ходе Курской битвы летом 1943 года Красная Армия временно приняла положение стратегической обороны, «перехватывая» великое немецкое танковое наступление до перехода в решительную контратаку.
После войны отступления и поражения Красной Армии в 1941–1942 годах были переосмыслены, и мифологизированы, как часть плана завлечения немецкой армии внутрь России для уничтожения; так же, как царские генералы поступили с армией французов в ходе наполеоновской войны. После смерти Сталина начала проявляться более реалистическая и критическая картина катастрофы 22 июня 1941 года. Но появился новый миф, что это было сталинское пристрастие к наступательным действиям, что стало причиной для катастрофической атакующей тактики Красной Армии в течении первых месяцев войны. Фактически культ атаки и контратаки представлял консенсус в совете высшего командования, и ответственность за доктрину, и её последствия нужно возложить на всех.
Размер трагедии 22 июня с советской точки зрения можно суммировать, как уничтожение бОльшей части армии Сталина, собранной для противодействия немецкому вторжению. К концу этого года Красная Армия потеряла 200 дивизий в сражениях и около 4 миллионов человек. Среди потерь было 142000 офицеров (более 440 000?), включая 40 генералов убитых и 44 взятых в плен. Многие наблюдатели того времени ожидали, что закалённая в сражениях немецкая армия, которая легко завоевала Польшу и Францию, добьётся таких же результатов в России. Другие считали, что Советы могут сражаться лучше. Что удивило всех, так это то, что Красная Армия понеся огромные потери, причинённые Германией, затем нанесла ответный удар по величайшему нашествию в военной истории.
