Ознакомительная версия.
Один из руководителей патриотов, астраханский купец Тиханович-Савицкий, говорил, обращаясь к либералам: «Грозный призрак Союза Русского Народа, который вас так страшит, не призрак, это — тот самый русский народ поднимается, над чувствами которого вы издевались; и который потребует скоро вас к ответу. Это встает грозный Мститель за поруганную честь России, за ее растоптанное вами знамя. Ни ваша злоба, ни ваши вопли, ни хватанье за правительство не остановят могучий рост Мстителя. Он освободит Россию от вас и выведет ее на тот путь истинной свободы народной, на котором не место вам, презренным обманщикам! Русь идет! Расползайтесь, гады!»
Да, Союз и мыслился не как политическая партия, а как весь народ. Выдвигалась программа — поставить во главу угла ценности Православия и Самодержавия, распустить Думу, созвать вместо нее Земский Собор. И с опорой на «всю Землю» навести порядок на Руси, восстановить истинную православную монархию. Царь принимал Дубровина и некоторых других руководителей, выслушивал, с благодарностью принял и иногда носил значок Союза. Но не более того. Ни малейшей поддержки сверху могучая народная инициатива не получила.
Государь, аристократия, правительство, чиновничество сами оказались заложниками той системы европеизации и «просвещения», которая давно уже внедрялась в Россию с Запада. Николай II, судя по всему, просто не видел, как можно опереться на массовую организацию. И не хотел новых беспорядков, столкновений, крови. Немножко успокоилось — вот и хорошо. Правительство и органы правопорядка откровенно боялись Союза (хотя он оказывал добровольную помощь полиции). Да и что скажет Европа? Опять начнет вопить и хаять русские власти. Чего не желали ни царь, ни его министры.
Даже горячий патриот Столыпин был по своему мировоззрению «западником». И если разобраться, то все его реформы носили чисто либеральный характер! Но не в плане революционности, а в плане ориентации на европейские модели. Кстати, и его жесткость в борьбе с революциями этому не противоречила. Западные государства никогда не церемонились с собственными смутьянами. При подавлении Парижской Коммуны маршал Мак-Магон казнил не тысячу революционеров, как было в России, а 20 тысяч. За неделю. И никто не клеймил его «палачом» и «убийцей» — наоборот, громадным большинством избрали президентом страны.
Правительство взялось резко прижимать деятельность Союза. Да и царь в данном отношении не хотел ссориться с «общественным мнением». Инициативы на местах пресекались, возводились всякие искусственные барьеры и препоны, собрания не разрешались, газеты штрафовались. Судебные органы, прокуратура, адвокатура, насквозь пропитанные либералами, устраивали травлю черносотенных организаций и деятелей, их засыпали судебными исками. В общем происходило то же самое, что происходит и в нынешней России с любой искренней патриотической инициативой. На словах — хорошо, молодцы. А на деле — нет, не стоит. А то ж сразу и телеканализация завоняет, и буши с кондолизами райс и европарламентами что скажут?
От Союза отступилось и «просвещенное» руководство Церкви, Синод принял решение о выходе всех священнослужителей из патриотических организаций. И произошло то, что должно было произойти при подобном отношении. Ведь миллионы простых граждан выступали не против Церкви, а за нее. Не против верховной власти и правительства, а за них. Они же не могли вступать в борьбу с теми, кого хотели поддержать! Не могли сами превратиться в революционеров! И могучее движение, грозившее смести врагов России, быстро стало глохнуть.
Кстати, и столыпинские военно-полевые суды функционировали совсем недолго. По своим правам казнить захваченных с оружием в руках, попавшихся на подготовке терактов, они карали только мелкую сошку. Не был осужден ни один из политических руководителей заговоров, ни один из руководителей боевых организаций. А потом под давлением отечественной и мировой «общественности» и эту меру поспешили свернуть.
Но тем не менее, даже достигнутая, относительная стабилизация и порядок сказались на состоянии России благотворно. После революции в стране возобновился бурный экономический подъем. Всего же за 13 лет перед Первой мировой войной объем промышленного производства вырос втрое, а по некоторым показателям прирост получился просто баснословным. Так, химическое производство возросло в 48 раз, добыча угля — почти в 700 раз, нефти — почти в 1500 раз. Между 1890-м и 1914 гг. объем внешней торговли утроился, достигнув 3 млрд. руб. В сферах текстильной, легкой, пищевой промышленности Россия полностью обеспечивала себя и вывозила товары на внешний рынок. Она занимала первое место в мире по производству и экспорту зерна. Лидировала в Европе и российская текстильная промышленность, а экспорт ее в Китай и Иран превышал британский. Одно из ведущих мест наша страна удерживала по производству и экспорту сахара. Развивалось машиностроение — 63 % оборудования и средств производства изготовлялись внутри страны.
По темпам роста промышленной продукции и производительности труда Россия вышла на первое место в мире, опередив США, также переживавшие период бурного расцвета. А в целом по уровню экономического развития она уступала только Англии и Германии, догнав Францию, Японию и шагая вровень с Америкой. По объему производства она занимала четвертое, а по доходам на душу населения пятое место в мире. Впрочем, эти сопоставления на самом деле являются некорректными. Ведь в экономические системы западных держав оказывались включены и их колонии, и за их счет обрабатывающая промышленность метрополий получала высокие валовые показатели. А вот «души населения» колоний в расчет не принимались. И надо думать, что если бы к Англии добавить население Индии, Бирмы, Египта, Судана, Южной Африки и т. д. и т. п., то реальная цифра валового продукта и доходов на душу населения стала бы куда ниже российской.
Начало ХХ века было поистине «серебряным веком» русской культуры. Вспомните, сколько в это время жило и творило величайших художников, писателей, поэтов, композиторов, музыкантов, архитекторов… Был принят закон о всеобщем начальном образовании. В нашей стране раньше, чем в США и ряде европейских стран было введено социальное страхование рабочих.
Что касается политических реформ, то Россия, как и виделось реформаторам, действительно превратилась в государство европейского типа. Ее граждане имели примерно тот же объем прав и свобод, что в других великих державах. Да, избирательное право было еще не всеобщим — но всеобщим оно в начале ХХ века не было ни в Англии, ни в США, ни во Франции, везде ограничиваясь системами цензов, социальными, имущественными, половыми, национальными и т. п. барьерами. В России действовало до 50 политических партий, в Думе были представлены даже большевики и эсеры.
Запрещалась только экстремистская и террористическая деятельность. Ну да ведь это вполне нормальное явление. Для сравнения, в других странах под «антигосударственными» или «антиобщественными» понимались деяния очень широкого спектра. Скажем, подавление вооруженной силой не только демонстраций, а даже забастовок широко применялось и во Франции, и в Германии, и в Италии, и в Швейцарии. В России к таким выступлениям относились намного терпимее — в Швейцарии и Германии забастовщиков без разговоров угощали пулями, а во Франции в 1910 г. бастующих железнодорожников принудительно поверстали в солдаты. Существовала в России и свобода слова. Предварительная цензура была отменена. Осталась лишь карательная — возможность наложения штрафов или закрытия изданий за те или иные противозаконные публикации, но и это практиковалось во всех государствах.
И все же обретенные европейские «свободы» не принесли России ни мира, ни гражданского согласия. Либералам и социалистам их оказывалось отнюдь не достаточно, и Дума находилась в вечной оппозиции к верховной власти и правительству. Почему? А она просто добивалась другой формы государственности. Чтобы правительство формировалось парламентским большинством и было ответственно перед парламентом. Хотя подобная структура власти и сейчас принята далеко не везде — она существует в Англии, а в США и Франции — нет. Но русских либералов интересовал только такой вариант. Чтобы самим получить возможность дорваться до власти. И их очень обижало, что при формировании очередных кабинетов царь предпочитает выбирать администраторов-профессионалов, а не думских болтунов.
Поэтому воспринимать возню либеральной оппозиции как борьбу «демократии» против остатков «абсолютизма» глубоко ошибочно. Взять, скажем, вопрос — кто мешал Столыпину при проведении его либеральных аграрных реформ? «Реакционеры»? Черносотенцы? Вот уж нет. Дума! А кто так и не дал Столыпину ввести земства в западных губерниях? Опять Дума! Только лишь из-за того, что инициатива исходила «сверху». То есть, борьба-то шла не за демократию, а за власть — со стороны тех, кто ее не имел, но хотел иметь. Причем российская политическая борьба имела еще одну характерную особенность. В своих нападках на власть отечественные оппозиционеры постоянно апеллировали за рубеж, к западному «общественному мнению». И всегда находили там понимание. Словом, и в этом отношении происходило то же самое, что творится сейчас.
Ознакомительная версия.
