них на основе объективного анализа ранее секретных материалов, касающихся планов и действий различных правительственных органов США в период между провалившемся вторжением на Кубу в апреле 1961 года и октябрьским кризисом 1962 года, пришли к выводу, что описываемые Хрущевым переживания по поводу судьбы Кубы вполне объяснимы. Этот вывод разделяет сейчас и ряд участников кризиса с американской стороны.
И действительно, в январе 1962 года США добились принятия Организацией американских государств (ОАГ) решения о признании существовавшего на Кубе режима несовместимым с межамериканской системой и об изгнании ее правительства из ОАГ. Я выделил слово «правительство» потому, что обычно говорят и пишут об исключении из ОАГ в 1962 году Кубы. Но это не так. По настоянию Мексики и некоторых других латиноамериканских стран упомянутое решение было сформулировано так, что Куба как государство юридически не была исключена из ОАГ – было лишено права участвовать в работе ОАГ только тогдашнее ее правительство.
Я был свидетелем любопытной сцены в штаб-квартире ОАГ, когда Совет ОАГ собрался на свое очередное заседание. Получилось так, что представитель Мексики в совете вошел в зал последним, когда представители других стран уже сидели за столом. Обнаружив, что у стола есть лишь одно свободное кресло с табличкой «Мексика», он во всеуслышание заявил, что не примет участия в заседании, если в зал не будет возвращено кресло с табличкой «Куба». В ответ на попытки представителя США урезонить его мексиканец предложил ему внимательно прочесть принятое ими решение и настоял на своем. Кресло, закрепленное за Кубой, было внесено в зал, и всем сидевшим за столом пришлось сдвинуть свои кресла, чтобы освободить для него место.
Вскоре в Пентагоне был разработан и 20 февраля 1962 года утвержден «кубинский проект», в котором октябрь 1962 года определялся в качестве срока свержения Кастро и предусматривалась возможность использования для этой цели американских вооруженных сил. Рассекречен этот документ был лишь в конце 80-х годов, но это не значит, что он не стал известен советской или кубинской разведке еще тогда, в 62-м. Через конгресс США была проведена резолюция, предоставившая президенту право предпринимать военные действия против Кубы, если это потребуется «для защиты американских интересов». На осень 1962 года были назначены учения по высадке американской морской пехоты на один из островов в Карибском море с целью «освобождения» его от мифического диктатора по имени Ортсак, а поскольку это неудобоваримое имя при чтении его с конца превращается в хорошо известное имя – Кастро, намек был более чем прозрачен.
Бывшие члены администрации Кеннеди и сейчас утверждают, что все это еще не означало, что администрацией было принято политическое решение осуществить упомянутые и другие планы, которые, дескать, разрабатывались «на всякий случай». Вместе с тем тогдашний министр обороны США Роберт Макнамара честно заявил на московской встрече: «Если бы я был кубинцем и читал эти свидетельства тайных американских действий против своего правительства, я был бы вполне готов поверить в то, что США намеревались предпринять вторжение».
Описываемые Хрущевым его переживания по поводу судьбы Кубы, натолкнувшие на мысль о размещении советских ракет для ее защиты, мне лично представляются вполне правдоподобными, особенно в свете следующего воспоминания. Работая в 1958–1959 годах в Отделе информации ЦК КПСС, который занимался анализом и обобщением внешнеполитической информации, поступавшей по линии всех ведомств, я знал, что, когда 1 января 1959 года на Кубе была провозглашена новая власть, на вопрос Хрущева о политическом лице пришедших к власти деятелей никто не мог дать вразумительного ответа. Через некоторое время из одной латиноамериканской страны пришла информация, что если не сам Фидель Кастро, то некоторые его сподвижники якобы исповедуют марксизм. Когда Хрущеву доложили об этом, его очень заинтересовала такая информация, и он с воодушевлением стал говорить, насколько это важно, если в Западном полушарии действительно появится форпост социализма. Поэтому мне казалась вполне понятной его озабоченность возникшей затем опасностью уничтожения этого форпоста.
Тот факт, что стремление не допустить такого оборота дел было для Хрущева главным мотивом при принятии решения о размещении на Кубе советских ракет, не означает, конечно, что при этом у него, а тем более у поддержавших его военных не присутствовал и расчет хоть немного подправить тем самым существовавший тогда огромный дисбаланс в пользу США по ядерным средствам, достигающим территории другой стороны. Хрущев и сам не отрицал этого, упомянув вскользь в своих воспоминаниях, что «в дополнение к защите Кубы наши ракеты подравнивали бы то, что Запад любит называть «балансом сил». Однако это соображение, судя по всему, было именно дополнительным, неглавным. Тем более не обнаружилось ничего подтверждающего имевшую хождение на Западе версию, будто Хрущев замышлял вслед за размещением ракет на Кубе, то есть приставив ядерный пистолет к виску Вашингтона, выдвинуть затем новый ультиматум по Западному Берлину. Скорее его расчет в части «подравнивания баланса сил» носил более общий характер – сделать так, чтобы Советский Союз чувствовал себя несколько более уверенно во взаимоотношениях с Соединенными Штатами.
Думается, у Хрущева было и еще одно, третье по счету соображение – психологического порядка: заставить Вашингтон «влезть в шкуру» Советского Союза, окруженного американскими базами, в том числе ракетными. Но и это соображение тем более было дополнительным к главному – озабоченности судьбой Кубы.
Суммируя свои многолетние исследования мотивов, которыми руководствовался советский лидер при размещении ракет на Кубе, американские авторы Б. Аллин, Дж. Блайт и Д. Уэлч определили их, по-моему, в целом правильно, когда написали: «Советское решение разместить на Кубе баллистические ракеты средней и промежуточной дальности, похоже, явилось ответом на три главные озабоченности: 1) ощущавшуюся необходимость удержать США от вторжения на Кубу и предотвратить уничтожение кубинской революции; 2) ощущавшуюся необходимость подправить существовавший в пользу США огромный дисбаланс по числу обеспеченных средствами доставки ядерных вооружений; 3) желание, порожденное соображениями национальной гордости и престижа, осуществить в противовес развертыванию Соединенным Штатами ядерного оружия по периметру Советского Союза «равное право» Советского Союза развернуть свои собственные ракеты на территории, примыкающей к Соединенным Штатам».
Остается открытым вопрос, каков, по мнению авторов вышеприведенной формулы, удельный вес каждого из названных трех факторов: политико-идеологического, геополитического и психологического. Но сам порядок, в котором они перечисляются, дает по крайней мере частичный ответ на этот вопрос.
Если, однако, в этой формуле содержится довольно полный, на мой взгляд, ответ на вопрос о мотивах, которыми руководствовался Хрущев, размещая ракеты на Кубе, то остается еще один вопрос: почему он решился на этот в любом случае рискованный, а как вскоре подтвердилось, и весьма опасный шаг, почему он думал, что Кеннеди проглотит такую горькую пилюлю?
Не все, но большинство американских участников кризиса и многие ученые сходятся на том, что
