Записки о московской войне - Рейнгольд Гейденштейн

которой он требовал мира, нечто упоминал относительно границ, и заранее делал прямо угрожающие оговорки относительно Низовцев. Король, не взяв письма, отвечал, что он будет держать мир с ним на тех же условиях, на каких его хранили предки, и что он будет давать такие поминки, какие те обыкновенно давали. Таким образом, все время войны с Москвою был мир с Татарами. А чтобы со стороны Низовцев, во время отсутствия его, не произошло какого либо замешательства, король, желая их сдержать примером и страхом, казнил смертию Подкову, тогда как султан турецкий требовал чрез послов его выдачи. Король находил тем более поводов поступить так, что казаки, не смотря на несчастный исход прежней экспедиции в Валахию, не отказывались от своего намерения и, взяв с собою младшего брата Подковы, Александра, снова с опасностию для себя свергли воеводу Петра. Александр попался живым в руки неприятелей, и посажен был на кол, а часть Низовцев, захваченная Турками, была отослана в цепях в Константинополь. Однако и самому Петру, столько раз низвергаемому как бы за его малодушие или беспечность, это послужило к беде. Когда убит был Магомет-паша, занимавший первое место между турецкими вельможами, то его место заступил Ахмет, и по его навету Петр был лишен власти, а на его место затем был назначен некий Янкола, родом из Трансильванских Саксов, ложно утверждавший, будто он не только принадлежит к народу  [33]  Валашскому, но даже и к роду князей Валашских. Покончив таким образом дела русские, король отправился в Краков, туда же явилось и московское посольство; старейший и сановитый начальник посольства умер на дороге от болезни [73] . Остальные же были по обычаю приняты высланными им на встречу людьми, затем введены были в городе, в дом, для них назначенный, и после представлены королю. Послы объявили, что не будут говорить, если сперва король, с открытою головой, стоя, не осведомится у них о здоровье и о состоянии их государя. Помимо унизительности такого требования, король вообще был того мнения, что не следует увеличивать уступчивостию высокомерия врага и без того уже напыщенного диким тщеславием, и проявившего едва выносимые гордость и надменность. Послы с своей стороны упорствовали в своем требовании и твердо объявляли, что они в противном случае уедут не исполнив поручения. Король позволил удалиться им в их помещение, не дав им аудиенции, и затем уехать в Литву [74] . Здесь же оказалось, что налог, утвержденный на Варшавском сейме, дает гораздо меньше, чем некоторые утверждали, и что он совсем не будет соответствовать потребностям войны, ради которой он был утвержден сеймом. Король видел, что ему нельзя ни созвать сейма в это время, пока еще не совершено ничего важного, дабы потом его не упрекали некоторые, будто он под пустым предлогом войны ищет способов собрать как можно более  [34]  денег, ни созвать шляхту на сеймики, дабы не стали жаловаться, что он против обычая предков слишком часто обращается к этому средству. Так как в данный период времени шляхта заседала в судах, то король счел нужным объявить через эти собрания о том, чего он может себе ожидать от утвержденного налога, потому что были люди, которые до безконечности преувеличивали в речах своих величину налога. Затем он назначил послов к соседним государям, чтобы еще больше укрепить доброе расположение к нему друзей и воспрепятствовать планам недоброжелателей. Августу, курфюрсту Саксонскому и Иоанну-Георгу Бранденбургскому он сообщил о своих планах войны. Последние с негодованием взирая на то, что Московский царь так долго свирепствует против Германского племени с варварскою жестокостию, дружески поощряли короля предпринять войну за Ливонцев, так как сами, будучи отделены от границ их другими землями, не могли им ничем помочь. Бранденбургкий же курфюрст даже прислал ему в подарок военные пушки. Когда польские послы явились к турецкому султану, то Магомет, умнейший советник последовательно трех восточных государей, питавший расположение к королю, узнав о его намерениях вести войну с Московским царем, объявил, что он сочувствует его попыткам и желает ему успеха, но при этом прибавил, что король берет на себя трудное дело. “Велики силы Московцев, говорил он, и за исключением его повелителя, нет на земле более могущественного государя”. Отпустив посольство, король обратил свое внимание на внутренние дела. Так как утверждали, что уставы королевства не допускают назначения наместника, то он объявил, что он будет сноситься с первейшими из сенаторов, в случае если произойдет что либо во время его пребывания на неприятельской земле. Он обезпечил строгими постановлениями общий мир, дабы предупредить  [35]  всякие волнения среди диссидентов (несогласных о вере), что бывало в другие времена, особенно в Кракове. Король издал такое постановление: в случае, если кто в городе или местечке совершит какой либо слишком дерзкий своевольный поступок, особенно если будет какое нибудь сомнение относительно законного судебного приговора по отношению к нему, тот пусть будет содержаться под стражей до его прибытия; тогда как, по обыкновенному и общему порядку судопроизводства, разбирательство вновь совершенных преступлений принадлежало старостам вместе с городскими урядниками (магистратами) и только в случае несогласия между ними следовало обращаться к королю. В то время, как король находился в Кракове, получено было известие об одержанной нами победе при Вендене; это известие принесло с собою как бы предзнаменование о ходе всей войны. Венден, как мы выше сказали, снова подвергся осаде со стороны Москвитян с далеко большими чем прежде силами, при чем послано было к городу четверо воевод, пользовавшихся особенным уважением: Петр Татев, Василий Воронцов, Петр Хворостинин и Андрей Щелкалов. В продолжение нескольких дней они тщетно осаждали город, и тем самым дали время нашим собраться с силами и войдти в сношение с начальником шведской милиции Георгом Бойе. Под городком Стропою соединились Андрей Сапега, вождь тех войск, которые в небольшом количестве находились в Ливонии: не смотря на весьма незначительные силы, он с большим мужеством до сих пор воевал против неприятеля, — Матвей Дембинский; кроме того пришли из Ливонцев Николай Корф и некоторые другие как из Поляков и Литовцев, так и из Ливонцев, с отрядом из нескольких всадников. При реке Говьей, в средине между Вольмаром и Венденом, к нам присоединились шведские войска. Выступив отсюда, они встретили неприятеля,  [36]  который в боевом порядке, с распущенными знаменами, ожидал их у Вендена. Наши очень храбро сражались, ибо Поляки, Литовцы и Шведы поощряли друг друга, чтобы отомстить за свои оскорбления, а Ливонцы, чтобы достичь свободы, все же вообще стремились к чести и славе; конница