Кончил Радо песню, поклонился Пану Жупану и Кралице.
— Ладно ты спел, — сказал Светославич, откидывая висячие усы на сторону. — Отдал бы я тебе за сладкую песню и Кралицу Вояну, да станется ли ей то по сердцу!
Не верят Радо и Вояна слуху своему, не верят речам Пана Жупана; припала Кралица к руке его, покатился Радо в ноги, зарыдали от радости, — верно, много было слез на сердце.
Дивятся знаменитые мужи Жупанства, Редялы и все люди дворовые и сельные: Краль отдает Кралицу за Гусляра Радо!.. будет нам часть под панские гусли плясать!
— Ну, — говорит Светославич Редялам, — подайте мне череп Русского Князя Светослава, хочу им сладкий мед черпать и за здравье Вояны и Рады выкушать.
Заметались Редялы во все стороны, бегут в панские кладовые, перерыли в ларях сокровища… Черепа нет!
— Государь, Краль, Жупан Марко, — говорят они, — почерпни сладкого меду иным златым ковшом, а череп Князя Светослава ты изволил с собою взять, верно, сгубил.
Вскипело у Светославича сердце злой досадою, затряслась борода.
— Коня! — крикнул он. Идет на крыльцо.
Не ведает никто, чего угодно их Жупану Марку.
Радо, Вояна и дворовые люди идут за ним на крыльцо.
Готов конь, землю роет, сбруей потряхивает.
Садится на коня Светославич; лает пес, хвостом мотает, выбегает вперед на путь.
— Оставляешь ты нас, Государь родитель! — заплакали Вояна и Радо.
— Опять оставляешь ты нас сиротами, Государь родной отец! Кто ж без тебя будет рядить Царство? — заголосил народ.
— Вот вам Царь Государь и с Царицею! — отвечает Светославич, указывая на Радо и Вояну.
Закинул узду, вскочил на коня, несется городом, мчится в широкое поле, только пыль вьется вихрем.
Смотрит народ вслед за ним, недобром поговаривает, на Радо искоса поглядывает. Не быть тут добру.
Скачет опять один-одинехонек за мурым псом; опять ни жажды, ни голода, ни усталости.
Вот уж переехал Светославич реку Святую Перунову, широкий Дана-Пирун, да реку Святого Пана Буга, да Да-настр, святую реку Торову, распахнулось влево море, раскинулись вправо высокие горы Волошские.
Вьется Дунай, извивается, впился в море семью устьями.
Видит Светославич, сошлись две силы великие, готовятся к бою; одна стоит по одну сторону долины, другая по другую. Одна сила Угорская, Семиградская, Капитан ее племени Альмов 45>; другая сила Бошнякская, Воеводою у ней сам седовласый Жупан.
Всполошились обе силы, завидели издали Светославича… а за ним тянется черное облако взвитого праха. «Ох, думают, к кому-то из нас помощь идет!»
Высылает Бошнякский Жупан послов навстречу Светославичу, спросить: кого ему надобно? кого ищет он, друга или недруга? к кому ведет рать, очами необъятную?
— Ищу, — отвечает Светославич, — Бошнякского Краля Марку.
Обрадовался Жупан Марко нежданной помощи, идет сам навстречу к Светославичу.
— Как тебя звать-величать, добрый, младый Витязь? не ты ли Царь-Царевич Ордынский ведешь ко мне в помощь рать великую? О, спаси тебя промысел! теперь возвращу я родную Паннонию!.. предки наши жили в ней под кровом Истины, не знали иных господ и судей, кроме жрецов; никто не покорял нас, кроме Александра и Трояна… Пришли с Аттилой Гунны в пятом веке, покорили землю нашу… Вызвались к нам на помощь Саки Азы, Хангары да Хазары… изгнали Гуннов, а сами с своим Воеводою Арпадом поселились на земле нашей, завладели кровами и женами нашими… С тех пор мы не знаем приюта под небом, с тех пор бьемся мы за Дунайские берега, за родную Паннонию…
Светославич нетерпеливо слушал рассказ Жупана.
— Стой, Жупан Марко! прикажи сперва подать мне сладкого меду, утолить жажду; да прикажи подать мне любимую свою чашу, добытую мечом; не люблю я ни золота, ни дерева…
— Рад я гостю желанному! — говорит Марко. — Так рад, что напоил бы его из любимой своей чаши — из черепа Русского Князя Светослава; обделал я его в золото, выложил жемчугом и светлыми камнями — да отослал в дар Царю Византийскому…
Встрепенулась на Светославиче кованая броня, вспыхнула досада на лице.
— Прощай же, — говорит, — прощай Жупан Марко, не из чего у тебя гостей поить, верно, и пить нечего!
— Не сердись, Царь-Царевич, будь добр и милостив!
Светославич не внимает ему, садится на коня.
— Царь-Царевич! — продолжает Жупан. — Не хочешь ты сослужить мне службу, оставь хоть рать свою! а я бы угодил душе твоей, отдал бы за тебя единым единую дочь свою красную Вояну, наследовал бы ты Царство мое…
Не слушает Светославич, вставляет в стремя ногу.
— Царь-Царевич! — продолжает Жупан. — Оставь мне хоть рать свою!..
— Рать перед тобою! — отвечает Светославич и не оглядываясь мчится Дунайской долиной.
— Ну, — говорит Жупан Марко, — скачите гонцы к стану вражьему, трубите в гулкие трубы, вызывайте на бой!.. теперь у меня много силы! Завяжем дело, а к жаркой сече подоспеет рать Ордынская, хэ!.. смотрите, тьма темная идет с горы!
Скачут гонцы к Симиградскому стану, вызывают на бой. Велит Марко петь ратные песни, возглашать хвалу богам. Высыпают его воины из цветных шатров, наступают на силу вражью Семиградскую… сыплют стрелы, мечут сулицы, принимаются за крутые сабли, ждут помощи, а в помощь им только туча седого праха тянется с горы и стелется вдоль по равнине. Не быть тут добру.
А Светославич уже на пути в Византию. Переплывает он широкий Дунай, конь его взвивается по скалам, по тропинкам. Светославич уже на хребте Балкана, взором окинул Фракийские скаты. Светло! так светло, что очи подернулись мраком и темные пятна крутом заходили.
Закрыл юноша очи, не может смотреть на день белый… и конь его встрепетнулся, нейдет, приподнимается на дыбы, опрокинулся назад. Светославич грохнулся на землю; пес взметнул головой, лапами очи скребет, закатался по траве.
— Кто тут? — раздалось позади юноши.
Оглянулся Светославич, очи прозрели… видит седого старика, в долгой одежде, вервою опоясан, клюкою подпирается.
— Куда путь держишь, храбрый могучий Витязь? — спросил старик.
— Еду в Византию, дедушка…
— На службу Царю?.. добрый путь!
— Не добрый; огнем палит, проезду нет.
— Померещилось тебе; перевалишь Балкан, перекрестись и ступай с богом, служи верой и правдой Царю Грецкому; сам господь тебе путь укажет.
— Где ж он, дедушка?
— Господь на небеси, сударик; око недозрит Его, ум недомыслит: сотвори знамение крестное, Он придет к тебе на помощь.
— А как творить знамение, дедушка?
— Ох, дитятко, да ты не крещеный! Ну, смотри, вот, сложи персты так… клади на чело.
Светославич сложил уже персты, вдруг в очах его потемнело, голова закружилась.
— Постой, дедушка, сон клонит, мочи нет, дай отдохнуть…
— Зайди в пещерку мою, я напою и накормлю тебя духовною пищею.
У Светославича сомкнулись уже очи, ноги подкашивались; старец ввел его в пещерку; и он, обессиленный, припал на дерновую лавку, устланную свежими листьями.
— Спи, бог с тобою! — произнес старец, перекрестив его.
«Не принимай, не принимай креста!» — говорил чей-то голос на ухо Светославичу.
— Что? — произносит он во сне.
— Спи, бог с тобою! — повторяет старец, поправляя перед распятием светильню и подбавляя елею в череп человеческий, заменявший лампаду.
«Не принимай, не принимай креста!» — слышит опять Светославич, и кажется ему, что голос вьется из красного терема… терем плывет по воздуху… Видит он, в окошечке сидит девица, повторяет: «Не клади креста!.. морочит, разлучит нас с тобою!»
Светославич с умилением смотрит на образ девы. «Постой, радость моя!» — хочет он произнести… но терем исчез уже в отдалении, только слышится еще голос: «Добудь скорее череп отца!..»
И Светославичу кажется, что он уже мчится под гору, по пути к Византии.
Вот светлый день заволокло туманом… Стоит посреди темного леса ветхий город, стены как копоть, черны, люди как тени, в широких одеждах, в черных покровах, ходят, поклоны кладут да молчат. «Где Византийский Царь?» — вопрошает Светославич. Ведут его в мраморные палаты… Сидит на пристольце старик с костылем, четки перебирает.
— Что, друг, — говорит, — не послом ли к нам?
— Послом! — отвечает Светославич.
— От кого?
— От Царя Днепровского Омута.
— Что, каково поживает?
— Сидит себе мирно в пучине да бурколов ловит.
— Доброе дело. Подайте же гостю сладкого меда испить из чаши, что Марко в гостинец на поклон прислал.
Вот два старичка, борода, словно белая пелена, до колен расстилается, несут на подносе куфу великую с медом да чудную чашу: белее рыбьего зуба, вышиной в три ладони, обделана в жемчуг да в яхонт румяный. Наливают в нее шипучий мед, подносят гостю незваному. Послу нежданному. Взял Светославич чашу в руки… так кровь в нем и закипела от радости. «Ее-то мне было и надобно!»— думает он, да как хлестнет вином по лицу старичков-виночерпиев Царских, да тягу… с крыльца, на коня, через город, давит людей, крик и вопль, гонит за ним погоня, а он от погони стрелой да стрелой, все в гору да в гору… утек!.. устал, утомился, зной градом с чела, взобрался на высь Балкана…
