Цезарь всегда мастерски выбирал время для очередного тактического маневра. Так и в данном случае, появление знаменитого 10-го легиона, составленного из самых опытных и доблестных солдат, позволило воспрянуть всем тем, кто уже начинал расставаться с мыслями о самой возможности победы в этом упорном и кровопролитнейшем сражении: «С их приходом произошла полная перемена положения: даже те из наших солдат, которые свалились от ран, возобновили бой, опираясь на щиты. Тогда обозные, заметив у врагов панику, даже без оружия пошли навстречу вооруженным, а всадники стали сражаться по всему полю сражения, чтобы храбростью загладить свое позорное бегство и превзойти легионных солдат. Со своей стороны, враги даже при ничтожной надежде на спасение проявили необыкновенную храбрость: как только падали их первые ряды, следующие шли по трупам павших и сражались, стоя на них; когда и эти падали и из трупов образовались целые груды, то уцелевшие метали с них, точно с горы, свои снаряды в наших, перехватывали их метательные копья и пускали назад в римлян. Таким образом, надо было признать, что недаром эти удивительно храбрые люди решились перейти через очень широкую реку, подняться на ее высокие берега и взобраться на позицию, для себя, безусловно, опасную: их необыкновенное геройство сделало все эти величайшие трудности легкими».
Да, поистине все то хорошо, что вовремя!
Теперь исход сражения был неизбежен…
Поражает своей категоричностью само резюме автора «Записок», касающееся судьбы нервиев: «Эта битва окончилась почти полным уничтожением всего племени и даже имени нервиев». Вдумайтесь в эти слова: «даже имени». Это ли не самая высшая степень поражения?!
Однако что же все-таки сталось с нервиями?
«Записки» дают на это четкий ответ: «Их пожилые люди, которые, как мы выше сказали, вместе с женщинами и детьми были укрыты в лагунах и болотах, при известии об этом сражении поняли, что для победителей нет больше трудностей, а для побежденных – безопасности. Поэтому с согласия всех уцелевших они отправили к Цезарю послов и сдались ему. Упоминая о несчастии, постигшем их народ, они сослались на то, что из их шестисот сенаторов уцелело только трое, а из шестидесяти тысяч мужчин, способных носить оружие, едва-едва пятьсот. Чтобы с очевидностью проявить милосердие к несчастным и молящим, Цезарь дал им полное помилование, им самим приказал спокойно оставаться в своей стране и городах, а их соседям воспретил чинить им какие бы то ни было оскорбления и насилия».
Да, когда из шестидесяти тысяч войска остается в живых от силы пятьсот человек, тут уж и впрямь народу можно утратить само имя свое… (Впрочем, здесь имеет место случай так называемого сгущения красок или преувеличения; доподлинно известно, что нервии тогда не сошли на нет, а со временем, по крайней мере однажды, даже участвовали в серьезных военных действиях, – так что в живых в итоге осталось явно более пятисот душ, что отнюдь не умаляет величие победы, одержанной Юлием Цезарем.)
Между тем нам нужно упомянуть еще об одном народе – адуатуках. Это, как уже указывалось выше, были союзники нервиев. Будучи в полной уверенности, что численность и военная отвага, которой славились нервии, позволит им одержать над римскими легионерами верх, адуатуки не сильно спешили к месту сражения. Они еще не достигли его, когда им стало известно о чудовищной участи нервиев.
Читаем об этом в «Записках» следующее:
«Адуатуки… двигались со всеми военными силами на помощь нервиям, но, при известии об этом сражении, повернули с полпути домой; оставив все города и укрепленные пункты, они со всем своим достоянием направились в один очень защищенный от природы город. Он был почти со всех сторон окружен весьма высокими скалами и обрывами, и только с одной стороны возможен был подступ к нему по постепенной покатости шириной не более двухсот футов. Этот пункт они своевременно укрепили очень высокой двойной стеной, а теперь они укладывали на этой стене тяжелые каменные глыбы и заостренные бревна. Сами они происходили от кимбров и тевтонов; последние во время своего похода на нашу Провинцию и Италию оставили по сю сторону Рейна то имущество, которое не могли захватить с собой, и при нем в качестве стражи и прикрытия шесть тысяч человек из своего народа. После уничтожения кимбров и тевтонов люди этого гарнизона много лет страдали от соседей в наступательных и оборонительных войнах с ними; наконец между ними всеми состоялось соглашение и мир и они выбрали себе именно эту местность для поселения».
Адуатуки еще не ведали о том, что случилось в ходе штурма города Новиодуна, когда римляне по приказу Цезаря использовали новаторские технические средства, что вынудило защитников города капитулировать. Чувствуя себя в полной защищенности благодаря своей превосходно укрепленной крепости, адуатуки вели себя куда беспечнее, нежели следовало.
Согласно «Запискам»,
«на первых порах после прихода нашего войска они часто делали из города вылазки и завязывали небольшие стычки с нашими; но с тех пор как Цезарь окружил со всех сторон их город на пятнадцать миль в окружности валом в двенадцать футов вышиной и заложил во многих местах редуты на небольшом расстоянии друг от друга, они перестали выходить из города. А как только они увидали, что против них двигают галереи, насыпана плотина и сооружена вдали башня, то они стали насмехаться и громко издеваться, что такую громадную машину строят на таком далеком расстоянии: где же руки и силы – особенно у таких маленьких людей, – с которыми они надеются поставить такую тяжелую башню на стену? Надо сказать, что галлы при их высоком росте большей частью относятся к нашему небольшому росту с презрением.
Но как только они увидали, что эта башня действительно движется и приближается к их стенам, это невиданное и необычайное зрелище так поразило их, что они отправили к Цезарю послов с предложением мира. Послы говорили следующее: они убедились в том, что римляне ведут войну с божественной помощью, если они способны двигать вперед столь высокие сооружения с такой быстротой; поэтому они отдаются им на милость со всем своим достоянием. Об одном они убедительно просят: в случае, если Цезарь с свойственной ему милостью и кротостью, о которой они наслышаны от других, признает нужным помиловать адуатуков, то пусть он не лишает их оружия. К ним враждебны почти все их соседи и завидуют их храбрости. По выдаче оружия они не в состоянии будут защищаться от них. Раз они уже доведены до такой крайности, им лучше сносить какую угодно участь от римского народа, чем мучительно погибать от тех, над которыми они до сих пор привыкли господствовать».
И вновь Цезарю предстоит решать судьбу целого народа!
При этом удивительно то, что он в очередной раз проявляет великодушие к побежденным, что невольно свидетельствует о его душевном благородстве (по крайней мере, в этом вопросе): «Цезарь отвечал: скорее по своему обыкновению, чем по их заслугам он готов помиловать их народ, если, однако, они сдадутся прежде, чем таран коснется их стены. Но сдача возможна только под условием выдачи оружия. Он сделает то же, что сделал по отношению к нервиям: именно запретит соседним народам чинить какие-либо обиды людям, сдавшимся римскому народу. Послы сообщили об этом своим, и те заявили, что исполнят это требование. Множество оружия было сброшено со стены в ров, находившийся перед городом, так что груды его достигали верхнего края стены и вершины вала; но все-таки около трети, как выяснилось впоследствии, было спрятано и удержано в городе. Как бы то ни было, они открыли ворота римлянам, и горожане провели этот день в мире».
Таким образом, Цезарь, который располагал всеми возможностями, чтобы стереть адуатуков с лица земли, помиловал их, даровав мир. Решение относительно оружия – оно принципиальное и свидетельствует о его мудрости. Вместе с тем, тогда как сам Цезарь был искренен, открыт и милосерден, неблагодарные адуатуки уже готовились к коварному нападению: «У адуатуков, как оказалось, уже заранее был обдуман свой план: а именно, они решили, что по случаю сдачи наши выведут из редутов охрану или же, наконец, будут сторожить не очень зорко; и вот, отчасти с тем оружием, которое они скрыли и удержали в городе, отчасти со щитами, сделанными из коры или из прутьев и за краткостью времени наспех покрытыми кожей, они вдруг в третью стражу сделали из города вылазку там, где подъем на наши укрепления казался особенно легким. Согласно с приказом, который Цезарь отдал раньше, быстро дан был сигнальный огонь, и по этому сигналу туда сбежались солдаты из ближайших редутов. Враги сражались так ожесточенно, как и должны были сражаться храбрые люди, когда почти не оставалось надежды на спасение или же она зависела исключительно от храбрости: они занимали невыгодную позицию и имели дело с противником, который обстреливал их снарядами с вала и башен. Около четырех тысяч человек было убито, остальные были отброшены в город. На следующий день были взломаны ворота при отсутствии защитников, солдаты были введены в город, и Цезарь приказал всю военную добычу с этого города продать с аукциона. Число проданных жителей, о котором ему было доложено покупщиками, было пятьдесят три тысячи человек».
