Ознакомительная версия.
Поздно ночью корпус начал выдвижение в новый район по двум параллельным дорогам. К 11:00 23 июня головные части его дивизий уже находились у Куровице, Миколаева и Грудек-Ягелоньски, то есть восточнее Львова. Однако тут произошло то, чего командование фронтом не могло и предполагать…
Отдавая генералу Рябышеву приказ о наступлении, генерал Кирпонос рассчитывал использовать его корпус для контрудара на стыке 5-й и 6-й армий в направлении на Радзехов и Сокаль. Но далее начинаются события одно загадочнее другого.
До сих пор не вполне ясно, что же в действительности происходило в штабе Юго-Западного фронта в ночь с 22 на 23 июня 1941 года. Иван Христофорович Баграмян[195] в своих мемуарах «Так начиналась война» пишет, что вечером 22 июня в Тернополь, где располагался штаб Юго-Западного фронта, прибыл начальник Генерального штаба РККА генерал армии Георгий Константинович Жуков в сопровождении только что назначенного членом Военного совета фронта Н. С. Хрущева. Цель приезда – контроль за выполнением приказа Ставки о наступлении на Люблин.
Странно, что при этом на директиве № 3, предписывающей наступление на Люблин и датированной 21:15 22 июня после подписей Тимошенко и Маленкова стоит автограф Г. К. Жукова – то есть в указанное время он еще был в Москве.[196] Никита Сергеевич в своих мемуарах прямо признавал, что не помнит, на какой день войны Жуков прибыл в Киев. Но поскольку из Киева в Тернополь Хрущев с Жуковым добирались на автомашине и в штаб ЮЗФ приехали под вечер, это никак не мог быть вечер 22 июня.
Так или иначе, после краткого совещания Жуков в сопровождении представителей штаба фронта отбыл в расположение 8-го мехкорпуса для того, чтобы проследить за его подготовкой к контрнаступлению. Это описано и в мемуарах самого Жукова. Более того, Георгий Константинович рассказывает о том, как он прибыл в штаб Рябышева. Командир 8-го мехкорпуса якобы доложил ему о том, что корпус уже заканчивает сосредоточение в районе Броды и после необходимого суточного (?) отдыха утром 24 июня будет готов к наступлению на Радзехов.
Скорее всего, Баграмян в своих воспоминаниях честно ошибся в датировке событий, поверив ранее изданным мемуарам Жукова и сдвинув по времени дату прибытия последнего в штаб фронта. Тем более что это косвенно снимало с руководства Юго-Западного фронта ответственность за дальнейшую судьбу 8-го мехкорпуса. Судя по всему, штаб фронта, отдав Рябышеву необходимые распоряжения на контрудар, забыл проинформировать генерала Музыченко о планах контрудара. По крайней мере, иного внятного объяснения дальнейшим событиям отыскать не удается. Но тот факт, что сам Жуков не запомнил ни дат, ни маршрута своих передвижений, сам по себе много говорит об уровне подготовки операции со стороны Генерального штаба РККА.[197]
Что же случилось дальше? Генерал-лейтенант Музыченко был куда более озабочен положением в районе севернее Перемышля, нежели стыком с 5-й армией. Поэтому не удивительно, что, получив в свое распоряжение механизированный корпус, он решил использовать его именно здесь – не на правом, а на левом фланге своей 6-й армии. С этой целью около полудня 23 июня он лично отдал командиру 8-го механизированного корпуса совершенно другой приказ: повернуть обратно и сосредоточиться в районе Яворова западнее Львова, где поддержать части 6-го стрелкового корпуса. Именно здесь, по мнению командарма-6, противник и наносил главный удар.
К этому моменту часть сил корпуса уже находились в районе Куровице, а командование и штаб были разбросаны по дорогам от Перемышля до Львова, поэтому распоряжение Музыченко добралось до них не сразу и не одновременно. Корпус вновь повернул на 180 градусов и двинулся на запад. К этому моменту основные силы корпуса «накрутили» уже свыше 200 километров – но большинство соединений еще ни разу не вступило в бой. А генерал Рябышев окончательно перестал понимать, кто и чего от него хочет.
Во второй половине дня 23 июля он получил из штаба фронта новый приказ – ему предписывалось:
«1. Немедленно принять меры [для] установления связи с командиром 15-го механизированного корпуса.
2. Ускорить всемерно выдвижение механизированного корпуса в район Броды.
…Установив прочно взаимодействие с 15-м механизированным корпусом, с утра 24.6.41 г. атаковать и уничтожить танки противника в направлении по обстановке».[198]
Поэтому в 15:30 командующий 6-й армией отдал новый приказ, в корне перечеркивавший предыдущий:
«Остановить части и повернуть по маршруту Красне, Олеске, Броды.
Севернее Броды танки противника ведут бой с 15-м механизированным корпусом. Бой для 15-го механизированного корпуса неуспешен. Имеются данные, что колонна танков прошла м. Берестечко…
Командиру 8-го механизированного корпуса войти в связь с командиром 15-го механизированного корпуса и совместными действиями уничтожить танковую группу противника в направлении Дубно. Удар на Броды, в дальнейшем по обстановке, либо на м. Берестечко, либо на Дубно, ибо есть основание, что танковая колонна из Берестечко двинется на Дубно.
Доносить каждый час по радио положение голов колонн».[199]
В 6 утра 24 июня начался новый марш. На этот раз двигаться на восток оказалось гораздо сложнее – дороги уже были забиты войсками и колоннами эвакуирующихся. Около полудня, очередной раз проходя через Львов, части 8-го мехкорпуса буквально столкнулись с двигавшееся навстречу 32-й танковой дивизией 4-го механизированного корпуса. Вечером 24 июня (а вовсе не двумя днями раньше!) в расположение 8-го мехкорпуса прибыл лично Г. К. Жуков, чтобы проследить за его подготовкой к бою. Вот как описывает это Д. И. Рябышев:
«К 20 часам главные силы корпуса были выведены на свои маршруты и двинулись к Бродам по двум дорогам: через горняцкий центр, город Золочев, и через город Буск. Колонны шли на предельной скорости. К сожалению, следовавшая за ними корпусная артиллерия на тракторной тяге значительно отставала, разница в скоростях задерживала общее сосредоточение войск. А так как в бой вступать хотелось с артиллерией, то приходилось делать остановки. Часто приходилось останавливаться и потому, что колонны подвергались ударам вражеской авиации. Наши зенитчики вели по ним довольно эффективный огонь. На марше они сбили четыре самолета.
Пройдя город Буск, мы сделали короткий привал и тут увидели подъезжавший к нам легковой ЗИС. Из машины вышел начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Г. К. Жуков. Георгий Константинович, выслушав мой доклад, потребовал доложить мое решение на предстоящий бой. Докладывал ему по карте, кратко. После этого доложил о налетах вражеской авиации и сбитых бомбардировщиках. Жуков одобрил и решение на бой, и действия наших зенитчиков.
Поскольку я не завтракал, решил здесь же подкрепиться чаем и бутербродом и предложил покушать с нами генералу Жукову. Георгий Константинович, вероятно, тоже еще не позавтракавший, охотно согласился. А через десять минут он уже уехал в штаб фронта».[200]
В итоге 12-я и 34-я танковые дивизии вышли к назначенному им рубежу по рекам Ситенке и Слоновке (правый приток Стыри) у Лешнева лишь к утру 26 июня. Шедшая левее 7-я моторизованная дивизия развернулась в исходном районе Соколовка, Адамы (20 км южнее Лопатина) только в 11 часов того же дня. Всего до начала боев корпус прошел в среднем около 500 километров, за время этого безумного марша оставив на дорогах до половины своей техники.
Словом, проблем с сосредоточением не возникло только у одного механизированного корпуса – 15-го, на который командование возлагало самые большие надежды. К сожалению, этим надеждам не суждено было оправдаться.
С начала войны корпус действовал согласно планам прикрытия из «красного пакета». Соединения корпуса выдвигались на северо-запад широким фронтом и не мешали друг другу. Однако скорость движения корпуса все равно оказалась далеко не такой, на какую рассчитывало командование. Официальной причиной этого считается плохое состояние дорог. Однако спустя несколько дней немецкие войска по той же местности продвигались куда быстрее. Да, артиллерийские и мотострелковые части корпуса, как и везде, имели недостаточное количество автотранспорта и тягачей. Но очевидно, что причина медлительности танковых частей кроется в ином – плохом управлении войсками. Что совсем не удивительно, ведь к началу войны укомплектованность 37-й танковой и 212-и мотострелковой дивизий офицерами и младшим командным составом составляла всего около 50 %. В управлении корпуса эта цифра была еще ниже, в инженерных подразделениях и войсках связи численность старшего начсостава составляла 40–45 %, а младшего начсостава – около 20 % от штатной! И это при том, что рядовым составом корпус был укомплектован почти полностью.
Ознакомительная версия.
