- Жениться? Мне? Что бы ни случилось, я никогда не пойду на этот
шаг.
- Почему же это? - изумился сэр Уолтер.
- Я не хочу приносить себя в жертву Юноне[71].
- Разве брак - это жертва?
- А как же?! Жена для мужчины как бечева для шеи.
- Что за глупость, - отмахнулся граф. - Я вот столько лет женат на
Алисе и никогда ее не воспринимал за виселичную петлю.
- Алиса - золотая женщина. В честь нее следовало бы поставить
монумент в саду.
- Не остри.
- Клянусь моим гунтером[72], я говорю чистую правду. Второй такой
женщины, как Алиса, на свете нет!
- Может, это и так, - неохотно согласился спутник, - но поверь мне
на слово, на свете есть женщины ничуть не хуже нее. Вот, к примеру, дочь моего лучшего друга.
- Ага!. Так вот к чему все это. Хотите сплавить мне залежалый товар?
- Нет-нет, вы только послушайте его! Как ты выражаешься? Совсем
потерял галантность.
- Потерял? Что-то не припомню, чтобы она вообще у меня когда-то
была.
- Чему же ты учился все эти годы?
- Всему что угодно, но не galanterie[73].
- Так значит годы учебы были потрачены впустую, - изрек граф
Кромарти. - Умный человек не избрал бы себе такую специальность.
- Вы правы, работа у меня безумная, но кому-то надо ее выполнять. Сэр Уолтер не знал, что сын его был агентом ГСБ. По имевшимся у него сведениям, Генри все еще работал пилотом на одном из кораблей всемирной службы космических сообщений.
- Я бы очень хотел, чтобы ты сменил работу.
- Для меня уже поздно что-то менять. Я привык к такому образу жизни.
- Разве это можно назвать жизнью? У тебя нет никаких планов на будущее,
да что там будущее, ты даже не знаешь, что будет с тобой завтра.
- А зачем мне это знать? Поверьте, жизнь будет очень скучной, если
знать наперед, что произойдет завтра.
- Но ведь нельзя же быть таким неопределенным.
- В чем же, по-вашему, заключается моя неопределенность? В том, что я
не желаю жениться?
- Ты должен подумать о продолжении рода.
- Пускай об этом думает Уильям. Он ведь старший сын семейства. Лицо графа помрачнело.
- Простите, я не то сморозил, - искренне извинился Генри. - Не знаю,
как вдруг эти слова слетели.
- Не вини себя, Генри. Я знаю, ты непричастен к смерти Патриции.
Просто Уил очень банальный человек, но вы помиритесь, я в этом уверен. В то утро они не стали охотиться. Прогулявшись верхом по округе, вернулись в дом. Пообедали, и леди Алиса увела сына в свою студию. Вот уже два года она никак не могла завершить портрет Генри в старинном гайлендском[74] костюме. Полотно было большим и выполнено мастерски, манера ее письма свободна и безупречна.
- Алиса, почему вы никак не закончите эту картину? Помнится, еще в
прошлом году вы сказали, что она почти завершена.
- Да, но с тех пор ты отрастил бородку с усиками, а их у тебя нет на
портрете.
- Хм, значит, если я отращу себе волосы, то мне снова придется
позировать вам?
- Я бы не советовала тебе делать это. Лицу с такой формой, как у
тебя, не подошли бы длинные волосы.
- Правда? - Это замечание рассмешило молодого человека. - Что еще мне
нельзя менять в моем облике?
- Глаза! Я, как человек искусства, могу тебе с абсолютной
уверенностью заявить, что таких красивых глаз, как у тебя, я еще никогда не видала.
- Не стоит преувеличивать. Это я должен делать вам комплименты. К
примеру, сегодня во время прогулки верхом, я так говорю потому, что ее и охотой-то нельзя назвать, так вот, сегодня утром мы с сэром Уолтером решили воздвигнуть памятник в вашу честь. Леди Кромарти изумилась новости.
- В честь чего же, позволь спросить, я удостоилась такого
почета?
- Как первой женщине, не познакомившей мужа с лентой Святого
Джонстона[75].
- Полагаю, в этом не моя заслуга, а Уолтера.
- Как это? - не понял ее сын.
- Понимаешь, мой мальчик, женщина не рождается петлей. Веревку из
нее вьет мужчина, и он же возводит ее до виселицы. Будь мужчины менее ворчливы, агрессивны и раздражительны, то их жены открывали бы им не врата ада, а райские пастбища.
- Френезия[76] какая-то.
- Вовсе нет, просто понятия и взгляды на жизнь у двух
противоположных полов разные. Брак относится к закону противоположностей. То, чего не достает в одном из супругов, дополняется другим. И если брак неудачен - это не оттого, что ктото из них является плохим человеком. Нет! Просто они не способны дополнять друг друга и создать одну-единую целостность, именуемую гармонией семьи. Вот и вся причина неурядиц в семейной жизни.
- Слишком глубокое размышление. По мне, так жениться - самый
глупый поступок на свете!
- Ты так говоришь потому, что еще не влюблен.
- Почему же в конце каждой любви должен быть обязательно обряд
бракосочетания?
- Полагаю, этот шаг делается для того, чтобы доказать чувство
ответственности партнера.
- А стоит ли? Ведь при желании можно и расторгнуть брак.
Однообразие убивает все нежные чувства. Не зря ведь говорится: в браке любовь умирает.
- Знаешь, сынок, любовь не самое главное чувство. Намного важнее
это уважение и взаимопонимание, которые рождают привязанность.
- Но ведь потеря любимого человек влечет за собой боль и горе.
- Горе утраты с годами проходит, и в памяти остаются лишь приятные
воспоминания.
- Нет, думаю, это не по мне. Жить одними воспоминаниями не в моем
стиле, да и философствовать тоже. - Генри с уханьем размял затекшие ноги. - Не понимаю, если вы дорисовываете мои усы, зачем же вам понадобилось облачать меня в килт? Что, разве мои ноги тоже изменились? - иронично спросил он.
- Да, они заметно скривились, - подшутила художница.
- Что-то не замечал, - осматривая ноги, с притворной озабоченностью
проговорил Генри. Наверное, это из-за верховой езды. Мой Буцефал не жеребец, а самый настоящий мастодонт. Хорошо еще, что голова моя цела, не говоря уже о ногах.
- Если он причиняет тебе неудобства, можешь взять другого коня.
- Нет-нет, ни в коем случае. Если я покоряю людей, что говорить тогда
об укрощении животных.
- Берегись, Генри, Буцефал не из тех, кого легко покорить. Он упрям,
настырен и неподчиним.
- Ну, прямо как я. Значит, нам будет легче поладить. К концу первой недели отпуска Генри леди Кромарти завершила картину, которая получилась великолепной. Выполненная в человеческий рост, она представляла образ статного молодца с доблестным и волевым лицом. Он был облачен в старинную форму высокогорной одежды, известной как belted plaid. Поверх шафрановой рубашки был надет плед из тартана семьи Макензи, который укреплялся кожаным поясом. На левом плече верхняя часть пледа была закреплена большой брошкой. Шапочка с пером, чулки до колен и кожаные броги дополняли старинную одежду гайлендцев, выгодно подчеркивавшую мускулистое сложение Генри. Фон картины представлял собой пустынное скалистое ущелье между высоких гор. Воинственный горец, с диким взглядом янтарных глаз, был изображен с кремневым ружьем в руке, палашом на боку и круглым щитом из дерева, обтянутым кожей и затейливо обитым медными бляхами, в середине его был вделан стальной шип. Взор храброго воина, каким его выставила художница, был устремлен на безлюдный горный массив. Искусно выполненная работа могла состязаться с полотнами выдающихся мастеров. Картину повесили в галерее замка возле портретов Макензи прошлых столетий, и она стала украшением этой коллекции. В первый день второй недели атмосфера в доме изменилась из-за приезда гостьи, о которой и пойдет речь в нашем повествовании. Оседлав своего гунтера, Генри выехал на прогулку верхом. Тем утром намеченная охота была отложена из-за важных дел графа. Невероятно обрадовавшись отмене этого обременительного (как думал Генри) занятия, он отправился верхом к реке Пеффери. На берегу этой быстротечной реки росли кустарники азалии и маральника. Этот уголок поместья очень полюбился Генри. Находясь вдали от родной планеты, он часто видел в своих снах этот берег реки, который был единственным уголком на Земле, где он чувствовал себя как дома. Именно сюда он стремился попасть после утомительного года работы. Он мог часами засиживаться здесь и слушать приятный рокот воды. Мечтатель терял счет времени, чувствовал себя умиротворенным и покойным. Его юношеские мечты сбылись. Он побывал на многочисленных планетах Галактики, повидал немыслимые чудеса этих земель, но, отчего-то, когда он достиг своей цели, ему захотелось попасть обратно на берег реки Пеффери, который он предпочел многим неведомым мирам. Вдоволь насладившись отдыхом на природе, Макензи вернулся в замок. Загнал Буцефала в конюшню и вошел в дом. Только он прошел в холл, как вдруг из-под лестницы, ведущей на верхние этажи, выскочил гигантский пес и с лаем понесся в его сторону. Он прыгнул на Генри и, повалив его своим трехсотфунтовым весом, вцепился мертвой хваткой в горло поверженного. Грозно рыча, он дюйм за дюймом сжимал челюсти, медленно душа человека. Ошеломленный неожиданным нападением, Макензи не сразу отреагировал, когда же смог оценить ситуацию, было уже поздно. Он лежал поверженный массивным мастиффом[77]. Самообладание, как всегда, не покинуло Генри. Схватив пса за шиворот, он сделал попытку отдалить его от себя, ударил кулаком по морде и спине. Однако мощные челюсти мастиффа впились ему в горло. Сопротивление неприятеля еще больше рассердило собаку, и она сильнее вцепилась зубами. В глазах человека потемнело, и он забулькал, задыхаясь и захлебываясь в собственной кровяной слюне. Подумал, что доживает последние секунды своей жизни, как вдруг услышал сквозь вату в ушах женский голос:
