- Тайна, которую вы хотите знать, принадлежит не мне, - ответил Поль спокойно. Его умение сдерживать себя составляло совершенный контраст с запальчивостью Эммануила. - Верьте тому, что я говорю, и не требуйте от меня ничего больше. Прощайте! - Капитан направился к двери.
- Э, нет, - закричал Эммануил, загораживая ему дорогу, - так вы отсюда не выйдете! Мы разговариваем с вами наедине, и не забудьте, что не я вас завлек сюда, а вы сами пришли. Выслушайте же, что я вам скажу. Оскорбили вы меня, поэтому и драться будете со...
- Вы с ума сошли! - нахмурился Поль. - Я уже говорил вам однажды, что с вами я драться не стану, потому что это невозможно. Пустите меня!
- Берегитесь, - воскликнул Эммануил, вынув из ящика оба пистолета, берегитесь! Я сделал все, что мог, чтобы заставить вас драться как дворянина, и теперь имею полное право убить вас как разбойника! Вы проникли в чужой дом, забрались сюда не знаю как, не знаю зачем; если вы и не имели намерения похитить наши деньги и вещи, то, по крайней мере, похитили покорность моей сестры, а вместе с ней обещание, данное честным человеком своему другу. Я считаю вас грабителем, которого я застал в ту минуту, как он положил руку на самое драгоценное из фамильных сокровищ - честь!.. Возьмите этот пистолет и защищайтесь! - добавил он, бросив пистолет к ногам Поля.
- Вы можете убить меня, - ответил Поль, опять прислонившись к камину и словно продолжая обычную дружескую беседу, - повторяю, вы можете убить меня, хоть я не верю, что совершится такое ужасное преступление, но вы не заставите меня драться с вами.
- Поднимите этот пистолет, - воскликнул Эммануил, - поднимите его, говорю я вам! Вы полагаете, что мои слова - пустые угрозы? Ошибаетесь! Вы уже вывели меня из терпения, и три дня, как вы мучаете меня, наполняете мое сердце желчью и ненавистью, и в эти три дня я уже свыкся с мыслью избавиться от вас любым способом - дуэлью или просто убийством. Не надейтесь, что меня удержит страх наказания: этот замок глух и нем. Море недалеко, и вас не успеют похоронить, как я буду уже в Англии. В последний раз говорю вам: возьмите этот пистолет и защищайтесь!
Поль, не говоря ни слова, пожал плечами и оттолкнул оружие ногой.
- Ах, ты так! - воскликнул Эммануил, доведенный до высочайшей степени бешенства хладнокровием своего противника. - Если ты не хочешь защищаться как человек, так умри же как собака! - И он направил пистолет прямо в грудь капитана.
В эту минуту ужасный крик раздался в дверях. Это была Маргарита, искавшая Поля. Она все поняла с одного взгляда и тут же бросилась к Эммануилу. Раздался выстрел, но Маргарита успела схватить брата за руку, и пуля попала в зеркало, в двух или трех дюймах над головой капитана.
- Брат! - Маргарита кинулась к Полю и порывисто обняла его. - Брат, ты не ранен?
- Брат? - удивленно переспросил Эммануил, уронив еще дымящийся пистолет. - Твой брат?
- Теперь вы понимаете, Эммануил, почему я не хотел с вами драться? сказал Поль.
В эту минуту дверь опять отворилась, и появилась маркиза. Бледная как смерть, она застыла на пороге, потом, с ужасом посмотрела вокруг себя и увидев, что никто не ранен, подняла глаза к небу, словно спрашивая, исполнилась ли наконец мера наказания. Мысленно помолившись, она опустила глаза: Эммануил и Маргарита стояли перед ней на коленях и целовали ее руки.
- Благодарю вас, дети мои, - сказала она после недолгого молчания. Теперь ступайте, мне надо поговорить наедине с этим молодым человеком.
Эммануил и Маргарита почтительно поклонились и вышли.
ГЛАВА XVIII
Маркиза затворила за ними дверь, потом, не глядя на Поля, пошла к креслу, в котором накануне сидел маркиз, и облокотилась на его спинку. Она стояла, опустив глаза, и Поль хотел уже броситься к ее ногам, но лицо этой женщины было таким суровым, что он вынужден был сдержать свой порыв и остался на своем месте ждать, что будет дальше. Через минуту ледяного молчания маркиза заговорила:
- Вы желали меня видеть, - сказала она, - я здесь; вы хотели говорить со мной - я готова вас выслушать.
Она произнесла все это без всякого выражения в лице и в голосе, только губы ее шевелились, точно говорила статуя.
- Да, - сказал Поль взволнованно, - да, мне хотелось поговорить с вами. Это желание давно уже закралось в мое сердце и с тех пор не покидало его. Воспоминания детства тревожили взрослого. Я помнил, словно во сне, женщину, которая иногда украдкой склонялась к моей колыбели. Этот образ был всегда самым дорогим для меня. С того времени, столь далекого, но еще живого в моей памяти, я не раз просыпался от счастья, - все чудился на лице материнский поцелуй, и, не увидев рядом с собой никого, я кричал, звал ее, думая, что эта женщина ушла и, может быть, услышав меня, вернется. Вот уже двадцать лет, как я зову ее, маркиза, и сегодня впервые она мне ответила. Вы когда-нибудь думали обо мне, маркиза? Неужели боялись меня видеть? Неужели, как мне теперь кажется, вам нечего сказать?
- А если я действительно боялась вашего возвращения? - произнесла маркиза глухим голосом. - Разве мои опасения были напрасны? Я только вчера вас увидела, и вот уже моя тайна известна обоим моим детям!
- Разве моя вина, - ответил Поль, - что так сложились обстоятельства? Разве я привел Маргариту к умирающему отцу? Она пришла к нему искать защиты и невольно услышала его исповедь! Разве я привел ее к Ашару, и не вы ли сами пришли вслед за ней? А Эммануил!.. Выстрел, который вы слышали, и это разбитое зеркало доказывают вам, что я предпочел бы умереть, чем открыть ему вашу тайну. Слепой случай или провидение устроили все так, что ваши дети, которых вы постоянно удаляли от себя, упали к ногам вашим!
- Но кроме этих детей, - сказала маркиза голосом, в котором наконец начинало пробиваться чувство, - у меня есть еще сын, и я не знаю, чего мне ждать от него...
- Позвольте ему исполнить свой долг, и тогда он на коленях будет ждать ваших приказаний...
- Какой же это долг? - спросила маркиза.
- Возвратить брату звание, на которое он имеет право, сестре счастье, матери - спокойствие, которое она так давно и напрасно ищет.
- А вы разве не знаете, - спросила маркиза с удивлением, - вы виноваты в том, что министр, граф Морепа, отказал барону Лектуру в просьбе назначить моего сына полковым командиром.
- Да, но король по моей просьбе уже отдал это место моему брату.
Поль вынул из кармана пакет и положил его на стол. Маркиза раскрыла его, взглянула на бумагу и увидела в ней имя Эммануила.
- Но как же вы, - продолжала маркиза, - думая осчастливить сестру, хотите выдать ее за человека без имени, без состояния... за ссыльного?
- Вы ошибаетесь, - ответил Поль. - Я хочу выдать Маргариту за человека, которого она любит, и не за ссыльного Лузиньяна, а за барона Анатоля Лузиньяна, губернатора Гваделупского. Вот приказ о назначении его на это место.
Маркиза взглянула на пергамент и убедилась в том, что Поль и тут сказал правду.
- Вы удивительный человек, благодарю вас! - воскликнула она. - Да, этого достаточно и для удовлетворения честолюбия Эммануила, и для счастья Маргариты.
- И для вашего спокойствия также, потому что Эммануил поедет в полк, Маргарита отправится с мужем в Гваделупу, а вы останетесь одна, как всегда желали.
Маркиза вздохнула.
- Неужели я ошибся? Разве вы не хотели этого? - спросил удивленно Поль.
- Как же мне теперь отделаться от барона Лектура? - не отвечая сыну, задумчиво произнесла маркиза.
- Маркиз скончался. Разве это не повод для того, чтобы отложить свадьбу?..
Вместо ответа, маркиза села в кресло, взяла бумагу и перо, написала несколько строк, сложила письмо, написала на кем имя барона Лектура и позвонила лакею. Через несколько секунд явился слуга.
- Отдай это барону Лектуру, - приказала маркиза.
Лакей взял письмо и вышел.
- Теперь, когда все счастливы, - продолжала она, не отрывая глаз от Поля, - неужели вы не захотите помиловать виновной? Документы о вашем рождении у вас, вы теперь старший в нашей семье, и по закону имя и состояние моего покойного мужа принадлежит вам. Чего вы хотите взамен этих бумаг?
Поль вынул их из кармана, поднес к камину.
- Позвольте мне раз в жизни назвать вас матерью, и прошу вас: назовите меня хоть раз сыном.
- И это все? - воскликнула маркиза, вставая.
- Странно, вас так заботят имя, богатство и совсем безразличен человек, - продолжал Поль, покачивая головой с выражением глубокой меланхолии. - Зачем мне эти бумаги? Я сам добился звания, которого немногие в мои годы достигают. Я прославил свое имя, и один народ его благословляет, а другой - трепещет, услышав. И если бы мне этого хотелось, я бы в короткое время скопил себе такое состояние, что не стыдно было бы отказать его в наследство королю. Что же мне в вашем имени, вашем титуле, вашем богатстве! Зачем мне все это, если вы не можете дать мне того, чего мне всегда и везде не доставало, чего я сам создать не в состоянии, а злой рок у меня отнял... Что вы одна можете возвратить мне... мать!
