не имели ничего общего с прежним «пейзанским» изображением деревни: они правдиво воспроизводили многие черты сельского быта, грустную монотонность деревенской жизни, а наряду с картинами богатой красками природы и прелестью девушек обрисовывали мир неустанного человеческого труда. Так подойти к деревенской теме — большая новаторская заслуга Дюпона, и его сборник «Крестьяне» (1846) оказал впоследствии немалое воздействие на ранние крестьянские песни Жана-Батиста Клемана, хотя последний останавливал уже внимание на внутренних противоречиях деревни, наличии кулаков и деревенской бедноты. Но если реализм Дюпона был неглубок и если поэт по своей душевной мягкости больше пленялся у Эжезиппа Моро песней «Ферма и фермерша» и полной любви и грусти элегией «Вульзи», чем гневной сатирической песней «Г-н Пайяр» [59], то сборник «Крестьяне» имел немало художественных достижений и был хорошо встречен читателями. Лебрен, полюбивший молодого поэта, устроил его на необременительную службу по составлению Словаря французского языка, издаваемого Академией наук.
В Париже Дюпон не замедлил сблизиться с рабочими. Его тянуло к ним не только потому, что он был сыном ткача и одно время сам ткачом, но и по его впечатлениям подростка и семейным воспоминаниям о кроваво подавленных восстаниях лионских ткачей в 1831 и в 1834 гг. В среде парижских рабочих эти воспоминания оживали при виде возмущения рабочих своим бесправным положением и их ненависти к Июльской монархии. Но мировоззрению Дюпона отвечали и другие настроения рабочих той поры — мирные и религиозные утопические надежды.
В предшествовавших Дюпону поэзии, драматургии и романе, где речь шла о рабочих, чаще всего появлялись образы кузнеца, столяра и углекопов. В сборник «Крестьяне» и в последующих песнях (недатированных Дюпон создал и другие образы трудового, обычно деревенского, люда. Таковы песни «Прачечная», «Девушка и кабачка», «Паренек с мельницы» и т. д. — бытовые картинки, обрисовывающие персонажей в их труде, а главное — в мечтах о личном счастье. Несколько расширяет тема в «Ткаче», где подчеркнута радость ремесленника создающего столь нужные людям паруса, простыни платья, а также в «Машинисте паровоза», где персонал восхищен победами технического прогресса, своим паровозом, так легко мчащимся по горам и долам.
Социально-политические стремления тружеников Дюпону впервые удалось выразить в «Песне рабочих» (1846) принесшей ему мировую известность. Обычные жалобы рабочих на несправедливость их жизненного удела, на нищету и тяжкие бытовые условия их, создателей бесчисленных материальных ценностей, не сочетались в этой песне с какими-либо ярко и определенно выраженными революционными призывами. Однако эти жалобы высказаны были уже тоном решительным, мужественным, без следа сентиментальной слезливости, которая была присуща иным поэтам-утопистам из народа в 1830–1840-х гг.
Домье.
Застольная песня (акварель)
Сильным, звучным, образным, богато инструментованным стихом славит Дюпон в этой хоровой песне трудовую мощь рабочих:
При лампе утром мы встаем
На петушиный оклик дальний.
Мы спозаранок спины гнем —
За черствый хлеб — над наковальней
Руками, телом день-деньской
Мы с нашей боремся судьбою,
Но холод старости седой
Грозит нам завтра нищетою.
В борьбе с морскою глубиной
Никто из нас не отдыхает,
Все у земли берем скупой,
Что кормит нас и украшает:
Металл, и жемчуг, и алмаз,
Плоды земных произрастаний!
В последних строфах песня негодующе говорила об эксплуатации рабочих, которые по воле хозяйчика — «всего лишь машины» и которых он выгоняет, «как только пчелы перестают приносить мед». Поэт рассказывал о том, что рабочие нищи, одеты в лохмотья, живут в ямах, а их дочери вынуждены продаваться за кусок хлеба. Часть этой пятой строфы процитировал Маркс в «Капитале» [60]:
В лохмотья кутаясь, идем
Мы спать в сараи, под заборы,
Там с нами совы делят дом
И братья тьмы полночной — воры.
В финальной строфе поэт затрагивал обычную антимилитаристическую тему поэтов-рабочих. Если до сих пор кровь народа лилась потоками, то всегда лишь к выгоде какого-нибудь тирана. «Побережем же ее впредь, любовь сильнее войны!» — восклицает Дюпон. И в рефрене песни говорится: «Будем же любить друг друга, и когда мы сумеем объединиться и выпить в круговую», то — будут ли молчать или грохотать пушки, — «мы станем пить за мировую свободу!» (à l' indépendance du monde) [61].
В этом-то призыве к объединению, который звучал столь же энергично и волнующе, как описание труда и горестей рабочей массы, и был секрет быстрой популярности песни Дюпона. Она призывала положить конец прежней разобщенности рабочих, частью завещанной прежними раздорами компаньонажей (старинных, еще со средневековья, союзов ремесленных подмастерьев) и их отдельных цехов. Труженики должны объединиться во имя всего, что им дорого, а дорога им не только «мировая свобода», но и сознание того «более благостного дуновения с небес», которое поможет улучшить жизнь на земле. Дюпон постоянно надеялся на помощь трудовым массам со стороны бога или правительства и высших классов.
«Песня рабочих» переполошила консервативных академиков, и Дюпон потерял свое место и заработок в «Словаре». Отдавшись снова одному только творчеству, он стал политическим поэтом в накаленную пору конца Июльской монархии. Годы 1846-й и 1847-й ознаменовались неурожаями, обнищанием масс, бегством крестьян в города, стачками рабочих, народными волнениями. Особенно нашумело крестьянское восстание в Бюзансе, подавленное силой оружия и увековеченное впоследствии Жюлем Валлесом в повести «Голод в Бюзансе».
Муза Дюпона не могла не откликнуться на это событие. В «Песне о хлебе» (1847), тоже получившей мгновенную известность, звучит не только голос народных страданий, но и угрожающая готовность народа схватиться за оружие в ответ на правительственные репрессии. Резкий контраст народных нужд и интересов правящих кругов Июльской монархии обрисован Дюпоном особенно сильно.
Чтó ваших армий злая воля?
Находит ваш голодный враг
Свое оружье в диком поле,
На нивах, фермах и лугах —
Косу, и серп, и
