Потому тотчас представили королевича шведского сына короля Карла, поскольку он имел двух, Густава Адольфа […] лет и Карла Филиппа […] лет, на что, почитай, все согласились. Однако ж многие находились недовольны, а особенно Заруцкий с казаками, который домогался о Маринине сыне. Хотя более спорить не могли и написали договорные статьи, между которыми главнейшие: 1) чтоб ему принять закон восточной греческой церкви и оную защищать; 2) чтоб ему жениться на русской; 3) чтоб законов государственных без совета и соизволения бояр не переменять; 4) войск иноземческих при себе не держать; 5) городов и земель от государства не отлучать, а взятые возвратить; 6) против неприятелей, доколе не усмирятся, некоторое количество войска шведского на их деньгах содержать; 7) без суда никого не наказывать и пожитков не отнимать; 8) шведов по желанию при себе держать, да в чины палатные и на воеводства, который не крестится, не жаловать, и прочие многие пункты, с которыми послали в Новгород князя Ивана Федоровича Троекурова, Бориса Стефановича Сабакина и дьяка Сыдавнова Васильева.
Марина же и с сыном своим, именуемым царевичем Иоанном, была в Коломне, и ей о сем прислали известие. Михаил Глебович Салтыков, видя свою беду, что ему не лучше, как старшему сыну, скоро будет, собравшись с домом своим и с единомышленниками, ушел тайно из Москвы в Польшу. В войске же русском распри с каждым часом стали умножаться, а особенно потому, что думный дворянин Прокопий Липунов был надмерно спесив и властолюбив, никого в дело не ставил и лучших бояр почитать и слушать не хотел, за что его все возненавидели. А Заруцкий с казаками забрал себе многие города и волости, чрез что в других полках как денег на жалованье, так и харчевых запасов недоставало, а казаки продавали харч дорогою ценою, а особенно потому, что казаки, допущением Заруцкого, ездя по дорогам, грабили и привозить запасы людей отпугивали. И хотя другие воеводы о том Заруцкому говорили и требовали поделиться, но он того делать не хотел. Того ради все дворянство подали воеводам челобитную, чрез которую просили, чтобы города и волости разделили между полками по численности войск, во что положить деревни всех, которые в Москве сидят. И хотя Ляпунов о том с другими в согласие вошел, но Трубецкой, жалея, потому что его родни в Москве много, защищал их невольным сидением, а Заруцкий не желал у себя убавить, в том дворянству отказали. И на Липунова за то зло осердились и стали думать, как бы его убить. Он же, сведав, оставил Москву, пошел на Рязань со всеми рязанцами. Но Трубецкой, слыша от всех на себя в том нарекание, послал к Липунову просить, который сам, сожалея, чтоб того случая не упустить и Москву без умедления очистить, презрев страхи и злобу, поворотился и, придя, стал в прежнее свое место. Казаки же, умыслив воровски, составили грамоту, будто Липунов писал по городам, чтоб казаков всех побили, и под руку его подписавшись, объявили воеводам. А также на Угрейше стоял для оберегания Матфей Плещеев, и он, переловив казаков на воровстве, 28 человек в воду посадил, про которых казаки сказали, якобы оные побиты по наущению Липунова безвинно, а оных мертвых привезли в обоз. Сие видели воеводы и, не зная истины, послали за Липуновым, чтоб приехал на обсуждение. И хотя он, ведая умысел, по двум посылкам отказался, но потом, придя, Селиверст Толстой и Юрий Потемкин, ручаясь ему, что никакого зла не учинится, прилежно просили. Которым он поверив, поехал в обоз Трубецкого и, придя, довольные доказательства невинности своей и в обличение оных клевет представил. Но казаки по научению неприятелей Липунова бросились его бить. Но стоявший здесь великий неприятель Липунова Иван Ржевский, видя Липунова невинность, стал его защищать. Но казаки как Липунова, так и Ржевского убили, в чем Толстой и Потемкин, забыв свою клятву, к убийству оных побудили. Тогда в войске учинилось великое смятение, и многие из полков разъехались по городам. Сапега, стоя под Переславлем, уведав о том в русских полках смятении, не желая столь полезный случай пропустить и войскам русским к согласию время оставить, тотчас, оставив Переславль, собрав довольство запасов, пришел к Москве августа 15 числа. Немедленно от Алексеевских ворот до Тверских город очистил и за Москвою рекою остроги взяв, воевод отбил и, доставив сюда довольство запасов, снова укрепился. Воеводы же, отступя, стали за Яузою.
Король, чтобы избавиться от жалоб сидящих в Москве войск и нареканий от сенаторов, послал к Москве в помощь гетмана литовского Хоткевича, а на заплату жалованья велел сокровища царские употребить, кроме короны, скипетра и державы, которые велел хранить, ибо Жолкевский гетман, взяв не лучшие из оных, под Смоленск привез, а лучшие были еще в Москве, что Потоцкому весьма было не любо, что король мимо него другому в России над войсками команду дал. И умыслил, ему в его славе помешательства учинив, чрез то себе оную власть приобрести, послал с некоторою частью войска, якобы для помощи Хоткевичу, ротмистра Струса, которому приказал против Хоткевича тайно людей возмущать и королю на него жаловаться. Из сего в Москве произошло между поляками великое несогласие, и послали от себя к королю на сейм с наглою просьбою, чтоб королевича прислал. Ежели ж того не учинит, то они принуждены, оставив Москву, оных недоплаченных денег требовать от него и Речи Посполитой. Тогда же пришли к воеводам низовые войска, также смоленчане и дорогобужане и, совокупясь, взяли Девичий монастырь, где сидящих поляков порубили, монастырь со всем сожгли, а стариц сослали во Владимир. Смоленчане же, как выгнанные от короля, просили у воевод поместий, где бы им жен и детей своих посадить. И воеводы согласно все отдали смоленчанам волости в Арзамасе, а дорогобужанам во Владимире Ерополч, но Заруцкий Ерополча не отдал и казакам пускать их туда не велел. И из-за того оные все отпущены в Арзамас и другие низовые города.
Сидящие в Москве поляки, видя, что на положенной срок королевич не прибыл, не желая более ожидать, многие из Москвы уехали. Прочие же, послушав Хоткевича и Сапегу, учинили с ними новый договор января 6 числа, а для безопасности в заплате их заслуженного жалованья были принуждены им отдать остатки сокровищ царских, среди чего 2 короны золотые, скипетр слоновой кости весьма предивной работы и великой цены, другой золотой с камнями драгоценными, державу золотую, кресла с алмазами царя Иоанна, присланные из Персии.
И сии все вещи со множеством драгоценных камней отданы в заклад. А прочую многую казну распродавали между собою, кто за какую цену что хотел, поскольку русские уже денег не имели.
Шведский генерал Понтус Делагарди, придя из Руси, остановился в Выборге. И видя в России великое нестроение и несогласие, пойдя к Кексгольму, оный осадил и, держав долгое время взаперти, за недостатком съестных припасов принудил оный сдаться. Но тогда шведам подалась еще к разорению русскому причина, ибо ушедший из Москвы села Яузы дьякон Матфей пришел в Ивангород и, назвавшись царем Дмитрием, народ возмутил. Которому всем городом присягали, чему его сладкоречие и смелые или скорее отчаянные поступки наиболее помоществовали. После чего он, пойдя, взял Яму, Копорье, а потом Псков и другие последовали. Но поскольку ему к произведению силы недоставало, того ради просил он нарвского коменданта Шединга, чтоб в помощь ему короля Карла склонил. Король же, получив о сем известие, немедленно послал Петреуса в Нарву, который уже 2 раза в Москве посланником был, с повелением истину оного освидетельствовать, поскольку он как первого, так и другого Дмитрия знал. Но когда Петреус прибыл, оный вор, слыша, что Петреус первых довольно знал, видеть ему себя не допустил, выговариваясь сначала болезнью, потом убожеством своего состояния, в котором он королевскому послу аудиенцию дать находит неприлично, и для того велел ему со своими советниками договариваться. Петреус же, видя сей обман, сказал, чтоб они посольство к королю для договоров отправили. Но оный вор, того из-за многих обстоятельств сделать не могши, пошел с войском своим и 2-я малыми пушками к Пскову июня 24 дня. Делагарди, идучи тогда к Новгороду и опасаясь, чтоб оный вор какого помешательства ему не учинил, послал навстречу ему Горна с войском. Вор же, видя оных пришествие, бросив пушки, ушел во Вдов, а Горн, догоняя, многих его людей побил, и оный с великим страхом едва бегом в Ивангород спасся. Псковичи, слыша о его несчастье, послали к нему посольство и, призвав, крест ему целовали. И сей мог бы долго себя содержать, ежели б порядочно себя содержал. Но природа и обычай привели его в различные крайние дерзости, как пьянство, блуд и грабление, чрез что всю показанную ему сначала любовь у всех погубил.
Между тем Понтус Делагарди пришел к Новгороду и оный осадил, требуя заплаты якобы за положенные издержки и недоплаченное жалованье, а также за якобы от новгородцев учиненные ему и его войскам обиды. Наместник же князь Одоевский хотя видел, что все оные домогательства неправильные и только для хищения вымышленные, искал добрыми способами и правильными резонами его отвратить. А затем, получив из Москвы о выборе королевича известие, оное ему объявив, просил, чтоб королю объявил, а между тем поступал приятельски, потому учинил до отповеди королевской перемирие с некоторыми условиями. Между тем воевода новгородский Василий Иванович Бутурлин стал часто, со шведами съезжаясь, пить и гулять, часто к ним ездил и к себе звал, а про защищение и укрепление города забыл, а также и караулы, словно бы в самое мирное время, уменьшил. Что шведы видя, 15 июля ночью, придя с северной стороны, почитай, без всякого сопротивления в город вошли. А воевода Бутурлин в то время пил и, уведав о том, забрав войска, сколько мог, из города ушел, которому за рекою стоять еще б великой опасности не было. Наместник же князь Иван Никитич Одоевский и митрополит с малым числом людей заперлись в каменном городе. Но видя, что воевода ушел и помощи ожидать неоткуда, учинили с Делагарди договор о принятии королевича на царство, включив присланные из Москвы пункты, и в том с обеих стороны утвердили присягою. О чем ушедшие с воеводою новгородцы уведали и поворотились. Бутурлин с малым числом людей уехал в Москву, а товарищ его Леонтий Вельяминов с казаками пошел на Романов. Идущие же от воевод послы из Бронниц поворотились, о чем наместник уведал, и по совету с архиереем и всеми новгородцами отправили в посольстве к королю юрьевского архимандрита да от всех пяти концов лучших людей по человеку и несколько дворян.
