худощавая фигура вызывали у наблюдателей некоторое благоговение; но когда он заговорил, и оказалось, что он не знает итальянского языка и говорит на латыни с гортанным акцентом, совершенно далеким от итальянской мелодичности и изящества, Рим впал в ярость и отчаяние.
Адриан чувствовал себя пленником в Ватикане и считал его подходящим скорее для преемников Константина, чем для Петра. Он прекратил всякое дальнейшее украшение ватиканских покоев; последователи Рафаэля, работавшие там, были уволены. Он отослал всех, кроме четырех, из сотни конюхов, которых Лев держал для своей конюшни; он сократил число своих личных слуг до двух — обоих голландцев — и приказал им свести домашние расходы к одному дукату (12,50 доллара) в день. Его ужасала распущенность секса, языка и пера в Риме, и он был согласен с Лоренцо и Лютером в том, что столица христианства — это вместилище беззакония. Его не интересовало античное искусство, которое показывали ему кардиналы; он осудил статуи как реликвии идолопоклонства и замуровал дворец Бельведер, где хранилась первая в Европе коллекция классической скульптуры.19 Он хотел замуровать и гуманистов, и поэтов, которые, как ему казалось, жили и писали как язычники, изгнавшие Христа. Когда Франческо Берни в одной из своих самых горьких капитолий сатирически назвал его голландским варваром, неспособным понять утонченность итальянского искусства, литературы и жизни, Адриан пригрозил, что все это племя сатириков будет утоплено в Тибре.20
Вернуть Церковь от Льва к Христу стало благочестивой страстью понтификата Адриана. Он с прямой непосредственностью взялся за реформирование тех церковных злоупотреблений, до которых смог дотянуться. Он подавлял излишние должности с порой бесцеремонной и беспорядочной энергией. Он отменил подписанные Львом договоры о выплате ренты тем, кто купил церковные должности; 2550 человек, которые приобрели их в качестве инвестиций, потеряли, так сказать, и основную сумму, и проценты; Рим огласился их криками, что их обманули, а один из пострадавших пытался убить папу. Родственникам, приезжавшим к Адриану за синекурами, было велено вернуться и зарабатывать на жизнь честным трудом. Он положил конец симонии и непотизму, уничтожил продажность курии, ввел суровые наказания за взятки и растраты и наказывал провинившихся кардиналов так же, как самого скромного клерка. Он велел епископам и кардиналам вернуться в свои обители и читать им уроки нравственности, которых он от них ожидал. О дурной славе Рима, сказал он им, говорила вся Европа. Он не стал обвинять самих кардиналов в пороке, но обвинил их в том, что они позволяют пороку оставаться безнаказанным в своих дворцах. Он попросил их покончить с роскошью и довольствоваться доходом в 6000 дукатов (75 000 долларов) в год. Весь церковный Рим, писал венецианский посол, «вне себя от ужаса, видя, что Папа сделал за восемь дней».21
Но восьми дней было недостаточно, как и коротких тринадцати месяцев активного понтификата Адриана. Порок на время скрыл свое лицо, но выжил; реформы раздражали тысячу чиновников, наталкивались на угрюмое сопротивление и надежду на скорую смерть Адриана. Папа скорбел, видя, как мало может сделать один человек для улучшения людей; «как сильно зависит эффективность человека, — часто говорил он, — от возраста, в котором он работает!» — и он с тоской заметил своему старому другу Хизе: «Дитрих, насколько лучше было с нами, когда мы спокойно жили в Лувене!»22
На фоне этих внутренних невзгод он, как мог, с честью справился с важнейшими проблемами внешней политики. Он вернул Урбино Франческо Марии делла Ровере и оставил Альфонсо в Ферраре. Свергнутые диктаторы воспользовались спокойствием Папы и снова захватили власть в Перудже, Римини и других папских государствах. Адриан обратился к Карлу и Франциску с просьбой заключить мир или хотя бы перемирие и присоединиться к отражению турок, которые готовились напасть на Родос. Вместо этого Карл подписал с Генрихом VIII Виндзорский договор (19 июня 1522 года), по которому они обязывались совместно напасть на Францию. 21 декабря турки взяли Родос, последний христианский оплот в Восточном Средиземноморье, и ходили слухи, что они планируют высадиться в Апулии и завоевать дезорганизованную Италию. Когда турецкие шпионы были захвачены в Риме, трепет усилился до такой степени, что напомнил страх города перед вторжением после победы Ганнибала при Каннах в 216 году до н. э. Чтобы еще больше переполнить чашу желчи Адриана, кардинал Франческо Содерини, его главный министр и доверенное лицо, а также главный агент в переговорах о заключении европейского мира, замышлял вместе с Франциском нападение французов на Сицилию. Когда Адриан раскрыл этот заговор и узнал, что Франциск собирает войска на границе Италии, он отказался от нейтралитета и вступил в союз с Карлом V. Затем, сломленный телом и духом, он заболел и умер (14 сентября 1523 года). По завещанию его имущество было оставлено бедным, а последним распоряжением было устроить ему тихие и недорогие похороны.
Рим встретил его смерть с большей радостью, чем если бы город был спасен от захвата турками. Некоторые считали, что его отравили ради искусства, и один остряк прикрепил к двери папского врача надпись Liberatori patriae SPQR, выражавшую благодарность «сената и народа Рима освободителю отечества». Мертвый понтифик был очернен сотней сатир; его обвиняли в жадности, пьянстве и грубейшей безнравственности, и каждый поступок его карьеры превращался в злодеяние злобой и насмешками; теперь уцелевшая свобода «прессы» в Риме подготовила своими излишествами свою собственную неоплаканную кончину. Жаль, что Адриан не смог понять Ренессанс; но еще большим преступлением и глупостью было то, что Ренессанс не мог терпеть христианского папу.
VI. КЛИМЕНТ VII: ПЕРВЫЙ ЭТАП
Конклав, собравшийся 1 октября 1523 года, семь недель бился над выбором преемника Адриана и наконец назвал человека, который, по всеобщему мнению, был самым счастливым выбором из всех возможных. Джулио Медичи был незаконнорожденным сыном того самого любезного Джулиано, ставшего жертвой заговора Пацци, и его любовницы Фьоретты, которая вскоре исчезла из истории. Лоренцо принял мальчика в свою семью и воспитывал его вместе со своими сыновьями. Среди них был Лев, который, став папой, избавил Джулио от канонического препятствия — бастардизма, сделал его архиепископом Флоренции, затем кардиналом, а потом способным администратором Рима и главным министром своего понтификата. В свои сорок пять лет Климент был высок и красив, богат и учен, хорошо воспитан и нравственен, поклонник и покровитель литературы, образования, музыки
