этом был непоколебимо уверен Александр Иванович.
«Каково же место человеческого разума в этом мире? — спросил я однажды.
«Это нечто временное, срединное, равновесие между стихиями», — услышал я в ответ — и он с чувством процитировал мне В.Соловьева:
«И тяжкий сон житейского сознанья Ты отряхнешь, тоскуя и любя».
Мы часто разговаривали с ним о смысле жизни и философии, гуляя весной 1943 года по берегу Волги. Свежий ветер дул с реки — стояла чудесная русская весна… Между тем шла кровавая истребительная война. Жизнь ставила новые и новые вопросы — в церковной жизни назревали важные перемены.
«Обновленчество потерпело крах», — сказал однажды с присущим ему чувством реализма митрополит Виталий.
Конечно, и Александр Иванович не мог не видеть того, что крах недалек. Однако, слишком дорого ему было дело всей его жизни, чтоб он мог легко примириться с его провалом. Он не мог и не хотел принять этого несомненного факта. Конечно, и для него было ясно, что обновленчество не может стать господствующим течением в Русской Православной Церкви. При этом, он не обманывался насчет действительных причин этой невозможности: «Вся беда в том, — говорил он неоднократно, — что в глазах народа мы являемся, говоря языком Великой Французской Революции, — присяжным духовенством. Нас больше всего компрометирует Крас-ницкий, тогда как Антонин Грановский (несмотря на все свои сумасбродства) нас нисколько не компрометирует».
Введенский, однако, считал, что можно сохранить обновленчество, но в качестве своеобразного течения — типа старообрядческого толка, или, если угодно, секты.
Я помню один из его примеров: Армяно-Григорианская Церковь. «Она существует полторы тысячи лет, как своеобразное подобие Вселенской Церкви, — сказал он однажды, — вот видите, насколько самодовлеющей может быть ересь. Почему бы и нам не сделать нашу, так сказать, «ересь» столь же самодовлеющей, как Армяно-Григорианская Церковь!» — задал он риторический вопрос
Я промолчал Тогда я еще не понимал, почему нельзя этого сделать, но мне не нравился провинциализм религиозного течения, живущего местническими интересами и на отшибе от Вселенской Церкви.
Увы! Теперь и ясно и отчетливо понимаю, почему предположение А.И.Введенского было нереально и утопично.
Религиозное течение (раскол, ересь, секта) могут существовать, действительно, тысячелетия («Тому в истории мы тьму примеров слышим»). Однако, при одном непременном условии- это течение должно отвечать заветным, сокровенным чувствам какого-то, более или менее многочисленного слоя людей. Так, например, армяно-григорианская церковь существует полторы тысячи лет потому, что она (независимо от монофизитской доктрины) стала национальным знаменем многострадального, рассеянного по миру народа. Лишь держась на гребне религиозного фанатизма, может выплыть на историческую поверхность любое религиозное течение. Такая возможность была у обновленчества в двадцатых годах, — и эта возможность могла бы осуществиться, если бы обновленчество пошло путем, которым призывал идти Антонин — путем смелых литургических и канонических реформ. Получилось бы малочисленное, но влиятельное своеобразное течение, и оно нашло бы своих энтузиастов и фанатиков. Однако, обновленчество во главе с А.И. Введенским отвергло Антонина. О причинах очень откровенно сказал мне однажды А.И.Введенский: «Я вам скажу правду: я испугался, что останусь один». Но, отказавшись от всяких реформ, обновленчество стерло с себя всякое своеобразие и превратилось в узко-профессиональное «поповское» движение, совершенно неспособное вызвать в ком-либо энтузиазм, и этим предопределило свой конец.
Конец наступил весной 1944 года. Меня в это время в Ульяновске уже не было, но, по многочисленным рассказам непосредственных участников событий (в том числе, и самого Александра Ивановича), я хорошо знаю обстоятельства катастрофы, которая постигла обновленцев. Осенью 1943 года состоялась знаменитая встреча И.В.Сталина с тремя митрополитами, — после восемнадцатилетнего перерыва Русская Церковь вновь увенчалась Патриархом. И Александр Иванович, в здоровье которого проявился перед этим первый тревожный симптом — парез — вскоре также вернулся в Москву, оставив митрополита Виталия и семью в Ульяновске.
В Москве он вступил в управление епархией, — и каждое воскресенье служил с большим торжеством в одном из обновленческих храмов. В провинции все было спокойно, — лишь носились какие-то неясные слухи. В Октябрьский праздник 1943, года А.И. Введенский, по установившейся уже традиции, послал приветственную телеграмму И.В.Сталину, которая была опубликована в прессе. Неясным оставалось лишь юридическое положение обновленчества — в это время были учреждены две правительственные инстанции — Совет по делам Русской Церкви и Совет по делам религиозных культов. А.И.Введенский хотел поставить бы обновленчество в ведение Совета по делам религиозных культов, — это создало бы религиозную легализацию, и, наряду с католиками, протестантами, баптистами, мо-тло бы существовать обновленчество. А.И.Введенскому, однако, без каких бы то ни было оснований, было отказано в его просьбе, — по-прежнему, он оставался в ведении Карпова (в Совете по делам Православной Церкви). Получался юридический нонсенс, который не предвещал ничего доброго: власть упорно отказывалась рассматривать обновленчество как независимое религиозное течение, — обновленчество оставалось частью Православной Церкви. Между тем ранней весной в семейной жизни А.И.Введенского произошло радостное событие: у него родилась дочь Ольга — в Ульяновске, где проживала его семья. Заботливый и нежный семьянин, А.И Введенский в Ульяновск поехал. Карпов достал ему пропуск — с возвращением в Москву (напомним, что во время войны все переезды из одного города в другой совершались только по пропускам или по командировочным удостоверениям).
Охотник до каламбуров мог бы сказать: день рождения Ольги стал днем смерти обновленчества: действительно, поездка А.И.Введенского в Ульяновск очень облегчала дело ликвидации обновленческого раскола.
После благополучного появления на свет дочери и ее крестин Александр Иванович стал собираться в обратный путь. Здесь следует упомянуть об одном незначительном, но очень характерном эпизоде: в то время в Ульяновске подвизался некий иеромонах Феодосий. Человек морально растленный и во всех отношениях нечистоплотный, Феодосий побывал во всех течениях и, изгнанный отовсюду с позором, примазался к обновленцам. Как всем было известно, Феодосий был штатным агентом МГБ. И вот, приходит пьяненький иеромонах к одному из сыновей А.И.Введенского накануне отъезда Первоиерарха в Москву и заявляет: «А владыка-то в Москву не уедет, а пропуск-то окажется недействительным. Вот увидете!»
Никто не обратил тогда внимания на эту пьяную болтовню. И вот, на другой день выяснилось, что пьяненький иеромонах оказался провидцем. Когда Первоиерарх в поезд уже сел, к нему подошел проводник в сопровождении двух работников МГБ и попросил предъявить пропуск. После того, как пропуск был предъявлен, один из работников его перечеркнул и, сунув
