Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Ознакомительная версия.

Я тебе говорил о судьбе… Ежели хочешь, отец, мы виноваты тоже. Ибо мы – тех князей потомки и кровь… Ведь дрались, чтобы всю землю одержать, а когда пришли татары, стали только за себя. А когда только за себя – всё падает. То есть сам-то иной и добьётся, и даже умрет в славе. Но потом созданное им долго не простоит. Христос в пустыне отверг власть, пошёл на крест и победил. То, что даётся при жизни, – с жизнью и кончится. Нужно отречение. Для вечного.

– Темно. Не понимаю я тебя, сын. Что должно делать теперь?

– Молиться. Всё в нас, батюшка! Сумеем сами ся изменить – изменим и мир.

Дмитрий вздрогнул, внимательно поглядел в глаза сына:

– Быть может, ты и прав, Иван. Мы все думать начинаем, когда уже поздно… Но я не знаю, что другое мог бы я делать прежде и теперь. Мне нет иного пути. Быть может, ты… Быть может, Господь не зря взял у меня Сашу и оставил тебя! Молчи! Не думай, я ни на миг не пожалел, что не ты… а теперь…» (с. 247).

Великий князь Дмитрий называет Ивана книжником, философом, пусть он сам за сохой стоит и пашет, но глубина мыслей поражает великого князя. И он уже не так скорбит о гибели Александра, возможно, Иван сделает больше для Русской земли, чем Александр Невский, великий князь Дмитрий и его наследник Александр.

Ещё не раз сходились братья-князья в битвах за различные удельные княжества в надежде увеличить своё богатство и княжеский вес, сходились, побеждали или терпели поражение, а потом снова вели переговоры, снова ездили к хану с подарками, подолгу там сидели, ожидая ханского решения, а потом возвращались и начинались новые сражения.

Наконец все князья решили устроить съезд во Владимире, сначала переговоры вели между собой, потом обедали, потом сошлись в соборе, в открытую начали борьбу за удельные княжества, великий князь Андрей всячески подчёркивал своё старшинство, но его никто не слушал, самый вспыльчивый и безрассудный князь выхватил саблю, но на него с крестом пошёл епископ Симеон, возглашая: «Братие! Не оскверните храма! Здесь, пред лицом Бориса и Глеба, князей убиенных…» (с. 284). Князь Данила начал уговаривать великого князя Андрея, а тот в запальчивости гневно ему отвечал: то князь Дмитрий поучал его, а теперь младший брат повторяет его уговоры.

Князь Иван, сын князя Дмитрия, умирая, завещал удельное княжество Переяславское с городом Переяславлем своему дяде Даниилу Московскому. Снова возникло недовольство среди удельных князей. Снова собираются на съезд князья, и снова разъезжаются, так и не договорившись о мире.

Умирает князь Даниил, готовится к смерти и Андрей Ярославич, которого боярин Семён Тонильевич увлёк мечтой о великой власти в удельных княжествах, а подошёл его конец, и он увидел свою трагическую ошибку в борьбе за власть:

«Великий князь владимирский, князь городецкий, костромской и нижегородский, князь Господина Великого Новгорода и Пскова умирал у себя в княжеском тереме, на Городце.

Он лежал и думал и понимал, что умирает. И ему было одиноко. Все, кого он любил и кому верил, ушли раньше его. Ушёл Семён Тонильевич, ушёл Олфер, умерла Феодора. Сейчас, в свой последний срок, он вспоминал почему-то её одну, совсем забывая про Василису, недавно усопшую юную супругу свою. Не вспоминал он и детей, ею рождённых и умерших, только вспомнил могильную плиту над телом бледного мальчика, костромского князя, последнего сына своего.

Тохта обманул его, подло обманул, использовал и бросил, как старую ветошь. Где же ты, далёкая Византия, мраморные дворцы, величие власти, золотое величие кесарей?

Что оставляет он? Бревенчатый город над рекой, измученные данями и поборами города, где глухо бурлит гнев и обида на него, на Андрея. Зачем он дрался, воевал, губил землю, наводил татарские рати на Русь? И где и в чём та мечта Семёнова и гордые замыслы его и Феодоры, которая когда-то, давным-давно, далёким-далеко, там, в Великом Новгороде, шла по сукнам от пристани ко дворцу под радостный шёпот толпы. Шла гордою византийской царевной, принцессой Анной, приплывшей ко князю Владимиру… А теперь лежит, изгнивая в земле, где только рассыпающийся прах в княжеском жемчужном уборе да черви, могильные черви среди жемчугов…

Почему он не бросил всё и не поехал хотя бы поглядеть на дворцы и храмы Царьграда, своими очами узреть то, о чём баял ему Семён? Может, всё – сказка, всё дым и тлен, и нет дворцов, ни злата, ни храмов. Только Волга течёт полосою стали, то синею лентой, то белой, как небо, или розовой на заре дорогой, уходя в далёкие страны, на Восток, в Персию…

Волга, текучая вода. Одиночество. Напрасно прошедшая жизнь. Что ж! Ему осталось свершить немногое, распорядиться тем, что ему уже больше не принадлежит: властью, великим княжением. Благо тут ни у кого не возникнет споров. Да, ты, Михаил, молодой, красивый и гордый, князь от света чела своего, законный наследник по лествичному древнему праву великих владимирских князей, ты победил! Тебе передаю тяжкий венец, вырванный мною у брата своего, золотой и терновый венец высшей власти. Высшей – под властью ордынского цесаря…

И за всё, за всё заплатили ему одним лишь последним унижением, одним лишь советом миром покончить вражду с братьями! Так был ли он хотя бы великим князем владимирским? Или жалкой игрушкой в деснице татарского царя?!» (с. 324).

Горькие раздумья великого князя Андрея после его смерти сменились «народными мятежами», в ходе которых погибли все Андреевы наместники, а оставшиеся в живых бояре тут же уехали в Тверь служить великому князю Михаилу.

Во второй книге цикла «Великий стол» Д. Балашов подводит итог трагического противостояния во второй половине XIII века: «Ничего не осталось от Андрея, ни от дел его. Мир праху того, кто был и не был, кто сеял зло и пожал забвение» (с. 1).

Но стоило и удельным князьям, и великому хану принять решение, что великим князем Владимирским станет князь Михаил Тверской, как князь Юрий Московский тоже захотел им стать, собирая войско против Михаила Тверского. И оба поехали к великому хану в Сарай, чтобы добиться права на это звание. И оба князя поехали с подарками. Князь Михаил Тверской Юрий вполне соответствовал этому званию, он был действительно собирателем русских земель, он вёл себя и с князьями, и с простыми воинами, и крестьянами как воин, как полководец, ничуть не гордясь своим высоким положением. А потому все отдавали ему должное. А Юрий Московский был себялюбив, гордый завоеваниями своего отца князя Данилы, подлый, все битвы проигрывал, но интригами, подарками покорял хана Узбека, который отдал ему свою сестру Кончак в жёны. После одной из битв с князем Михаилом Тверским Юрий был полностью разгромлен, сам сбежал в Новгород, татарский темник Кавгадай предал его, вместе с сестрой хана Кончак попали в плен к Михаилу Тверскому, где с помощью служанки Кончак была отравлена.

«Юрий был подл, – подводил итоги Д. Балашов. – И это видели все. И потому никто не ставил его всерьёз и никто не опасался его власти на Руси. Юрий для них – этих важных и властных (а втайне опасающихся за свою власть и даже за жизнь), чванных с покорёнными, жадных к добру и почестям, частью фанатичных ревнителей новой веры, частью раздавленных ею или беспечных ловцов переменчивой ханской милости – Юрий для всех них был понятен, удобен и удобно ничтожен. А тверской князь олицетворял то, что едва не победило, вместе с учением Христа, у них, в Орде, что требовало союза и дружбы, а не окрика и глума, что требовало мысли и благородства, а то и другое сильно поменело в Орде.

Так сошлось, что в лице Михаила ислам судил учение Христа, и всё, что потом справедливо начали связывать с Ордой и с татарами: жадность, предательство, насилия и грабежи, ругательства над верою – всё, что потомки, по обычаю людского ума распространять последующее на предыдущее, стали приписывать монголам и их нашествию на Русь, всё это началось совсем не с похода Бату и даже не с мусульманского переворота в Орде, совершённого Узбеком пять лет назад, а с этого именно дня, с вечера этого, 20 октября 1318 года, со дня суда над русским князем Михаилом Ярославичем Тверским» (с. 196).

Михаил Тверской погиб в орде от рук палачей великого хана Узбека. Сыновья Михаила Тверского подняли знамя погибшего отца, но в ставке хана Дмитрий Тверской зарубил Юрия Московского, за что и погиб по решению ордынского суда и хана.

В.О. Ключевский писал: «На стороне тверских князей было право старшинства и личные доблести, средства юридические и нравственные; на стороне московских были деньги и умение пользоваться обстоятельствами, средства материальные и практические, а тогда Русь переживала время, когда последние средства были действительнее первых».

А на первый план выходил третий сын князя Даниила, внук Александра Невского – Иван Калита, который умными советами, терпением, милосердием, молитвой, надеялся соединить все русские земли. Иван Калита и его сын Симеон Гордый – главные герои романов «Бремя власти» (1981) и «Симеон Гордый» (1983).

Ознакомительная версия.