Классический зиккурат «вавилонская башня» Ура, открытый и реконструированный экспедицией Вулли, уже сам по себе был для исторической науки целым событием. Очень эффектно, должно быть, выглядело это устремленное ввысь, к темно-голубому небу мощное трехступенчатое сооружение со своими террасами-садами. Но ведь зиккурат был всего лишь одним из многих сделанных здесь открытий.
Хотите знать, как выглядел древнешумерский город времен третьего тысячелетия до н. э.?
В отличие от древнеиндских городов Мохенджо-Даро, Хараппы здесь не было ни прямых улиц, ни широких магистралей. И так же, как в Мохенджо-Даро, улицы не были мощены.
В городе было грязновато. Правда, для нечистот существовали каналы вдоль дорог. Но сухой мусор явно выметали из домов прямо под ноги прохожим. Слой этот вперемешку с грязью нарастал, хотя пешеходы и уминали его довольно быстро. Соответственно дома «уходили вниз». Не желая заботиться об очистке улиц, горожане ставили новые дома. Расчет был верным. Когда уровень улицы поднимался, а поднимался он довольно быстро, и потоки грязи во время дождя начинали заливать комнаты, хозяева подкладывали под пол дома несколько кирпичей и обмазывали их, чтобы крепче держались, битумом. В одном из домов в Уре обнаружен порог, который поднимали столь долго и столь основательно, что, для того чтобы войти в комнату, нужно было спуститься по лестнице из шести ступенек.
До бесконечности так продолжаться не могло. Несоответствие между уровнем пола и уровнем улицы в конце концов надоедало владельцу дома. Тогда приходилось приниматься за капитальный ремонт. Вернее, начиналась капитальная перестройка: старые стены дома обрушивали вниз, поднимали площадку первого этажа и на ней возводили дом.
Дома строили из кирпича-сырца и из обожженных кирпичей, причем фасад предпочитали выкладывать из обожженного кирпича, внутренние стены внизу — тоже. Стенки белились.
Еще одно обстоятельство привлекло внимание исследователей: дома были разные, а строили их по одному образцу.
Вот как описывал типичный дом в Уре сам Вулли: «Входная дверь была узкой и незаметной (“если дверь дома будет слишком широкой, этот дом разрушат”), открывалась она внутрь (“если дверь дома открывается наружу, то жена в этом доме будет проклятьем для своего мужа”), за дверью шла маленькая, мощенная кирпичом прихожая, в углу ее находился водосток и стоял сосуд с водой, чтобы каждый входящий в дом мог омыть ноги. Вторая дверь — та, что непосредственно вела в дом, — прорезалась в боковой стене так, что с улицы внутрь дома нельзя было заглянуть. Все, кто заходил в прихожую, должны были предупреждать о себе хозяев, чтобы женское население могло скромно удалиться.
На косяках второй двери терракотовые маски бога Пузузо — амулеты против несущего лихорадку юго-западного ветра. Ступеньки в дверном проходе вели вниз, на центральный двор (“если двор лежит выше дома, хозяйка будет выше хозяина”), двор был вымощен кирпичами с небольшим наклоном к середине — там находилось отверстие водостоков (“если вода собирается в середине двора, человек соберет большие богатства”).
Во внутренней стене двора, параллельной фасаду дома, была прорезана широкая дверь, которая вела в приемную комнату для посетителей. Днем у задней стены расстилали ковер, чтобы гости могли сидеть. Ширина его была такой, что на него поперек укладывали в ряд матрацы, и в случае необходимости гости могли провести здесь ночь. Кстати, в богатых домах (а мы раскопали такие на одной из улиц, которую за относительную прямизну окрестили Прямой) к подобной комнате примыкали мощенная кирпичом уборная с водостоком, умывальник для гостей и баня. В другом углу находился чулан.
Напротив комнаты для гостей, в стене, выходившей во двор, — две двери. Одна вела в умывальную, узкую комнату с мощеным полом, в котором, как и в современных арабских домах, имелось сточное отверстие. Вторая вела на лестницу. Из остальных комнат первого этажа одна комната служила кухней».
…Ур был в ту эпоху, на рубеже третьего — второго тысячелетия, центром торговли и ремесел. Сюда привозили сырье, иногда даже из-за моря: золото, медную руду, твердые породы деревьев, слоновую кость, жемчуг — все это обрабатывалось в городских мастерских. Широко был распространен труд рабов: не было семьи без рабов, если не считать бедняков.
Так обстояли дела в сравнительно позднем Уре, в век его расцвета и благополучия.
Ну, а в более ранние эпохи? В так называемые «загадочные века» — между третьей и первой династией? Во времена первой династии, о полулегендарных правителях которой так неожиданно напомнила найденная в Эль-Убейде табличка из белого известняка? Еще того ранее?
…Свою первую траншею, которая должна была обнажить юго-восточную часть стены священного квартала, Вулли начал копать наугад. А потом выяснилось, что она прошла по древнему кладбищу. И в этой траншее очень скоро стали попадаться осколки глиняных ваз, сосудов из известняка, мелкие бронзовые изделия, русины — каменные, из глазированного фаянса, золотые.
Вулли велел приостановить работы. Четыре сезона здесь все было «заморожено». Лишь в начале 1927 года он приступил к раскопкам кладбища.
Уже в самом начале археологи поняли, что здесь не одно кладбище, а два, разных периодов: нижнее, более древнее, и верхнее. В верхнем они нашли цилиндрические печати с надписями, относящимися к временам царя Саргона из Аккада. Следовательно, гробницам было не менее четырех тысяч двухсот лет, и они были гораздо старше, чем зиккурат Урнамму.
Но каков-же тогда возраст нижнего кладбища?
…В юго-восточном углу среди нагромождения мусора археологам попадаются обломки известняковых блоков, каменные плиты. Но вот какой-то уходящий вглубь ров. И в нем кое-где из-под слоя земли виднеются остатки циновок.
Снова и снова всматривается Вулли в наклонный ход. Все осторожнее и медленнее расчищают траншеи рабочие. И внезапно останавливаются: в земле прямо перед ними пять скелетов, рядом медный кинжал, несколько глиняных чашек.
Торопыге археологом не быть. Сначала нужно сфотографировать находку, нарисовать ее, тщательно и не единожды все вымерить. Да мало ли еще что нужно, мало ли что еще предусмотрено железными, но справедливыми и умными правилами современной полевой археологии! Археолог ошибается только раз. И уж если ошибся, что-то недосмотрел, что-то напутал, что-то не додумал, не определил вовремя — пеняй на себя! Целая наука существует для одного только описания, фиксации, как говорят археологи, всего того, что под лопатой и ножом после мглы столетий возвращается на поверхность. Законы этой науки так же суровы, как законы криминалистики.
И это не удивительно — ведь, по сути, работа археологов сходна с работой криминалистов: те же еле уловимые следы, то же «сопротивление материала», у археологов вообще безгласного. «Допросить» его ничуть не легче, чем каких-нибудь путающих следствие и упирающихся живых свидетелей…
Но все-таки наступает такой момент, когда рабочие получают разрешение двигаться дальше. «С величайшей осторожностью», — предупреждает их Вулли. И не зря.
Не успевают они мало-мальски расчистить вход, как он внезапно чуть ли не обрывается: впереди зияет прямоугольник гробницы. У входа в нее остатки какого-то похожего на санки предмета.
Неужели удалось напасть на след царской гробницы, легендарной куполообразной гробницы древнешумерских правителей?
Находки превзошли все ожидания. Есть все основания считать, что археологам удалось восстановить церемонию захоронения царей в Уре в третьем тысячелетии до н. э.
…Везде, состояла ли такая каменная гробница из одного помещения или нескольких (кстати говоря, Вулли разыскал в Уре несколько царских гробниц), погребальный ритуал царей был один и тот же: какое-то число слуг — иногда больше, иногда меньше — оставалось навек у гроба владыки. В одной из могил были заживо похоронены шестьдесят четыре женщины. Как и во всех остальных случаях, торжественно разодетые — в ярких красных платьях (цвет жизни!), нарумяненные (вернее, назелененные — кожа исчезла, но зеленая краска — тоже цвет жизни — осталась), они лежали на циновках, очень аккуратно уложенные рядами.
Ничего похожего до тех пор в Двуречье еще не находили.
А находки экспедиции все множились. Вулли удалось найти совершенно уникальную вещь — «штандарт» Ура. Так впоследствии назвали мозаичную табличку, состоящую из двух прямоугольных панелей, высотой двадцать два сантиметра и длиной пятьдесят пять сантиметров, и двух других, треугольных, поменьше, скрепленных, вероятно, таким образом, что большие панели были слегка наклонены внутрь. Немало пришлось повозиться реставраторам, прежде чем они сумели восстановить облик этого древнейшего боевого знамени. Впрочем, знамя — не совсем точно, вернее все-таки называть его именно штандартом. Очевидно, он был водружен на древке и выносили его во время каких-то торжественных процессий. Такая процессия изображена и на штандарте: фаланга тяжело вооруженных воинов. В медных шлемах, в длинных плащах из плотного материала сомкнутым строем движутся они. Впереди пехотинцы; они уже ввязались в бой, сражаясь боевыми палицами и короткими дротиками. А ниже — боевые колесницы. В каждой упряжке — пара ослов. И стоят во весь рост возницы и воины, которые бросают легкие дротики. Мчится колесница — боевая предшественница знаменитых ассирийских…
