"Ну-ка, Телль, полегче, - сказал я себе. - Похоже, тебя ждут неприятности".
Вороной, словно соглашаясь, повел ухом. Одинокий человек в глухих и диких местах часто разговаривает с лошадьми, и некоторые вроде бы даже понимают людскую речь.
Следов не было. Я объехал стороной место, над которым кружил стервятник, и только затем начал приближаться. Стоя в стременах, оглядел округу и вначале увидел лишь заросли опунции и чольи, с белыми шипами поверху и коричневыми снизу.
Потом заметил павшую лошадь - оседланную лошадь.
Объехав ее с винтовкой в руках, рискнул выкрикнуть:
- Испанец? Это ты?
Пара стервятников, устроившихся на дереве, явно погрустнели, а один даже захлопал крыльями, словно собираясь прогнать меня или спугнуть лошадей.
Ответа не последовало. Я подъехал чуть ближе, остановился и опять огляделся. Все вокруг выглядело так, как и должно было выглядеть - меня окружала залитая солнцем тишина.
Вороной тоже проявил интерес. Он что-то чувствовал, и хотя это вызывало у него любопытство, он осторожничал. Возможно это была мертвая лошадь.
Я медленно провел его вперед, палец мой лежал на спусковом крючке винчестера.
Вначале увидел рубашку, затем сапоги с большими мексиканскими шпорами. Это был Испанец. Я спрыгнул с седла и, привязав коня к кусту меските, подошел к нему.
Он лежал на песке лицом вниз, но успел натянуть на почки седельные сумки, а стало быть, когда упал с лошади, был в сознании. Испанец знал, что стервятники первым делом выклевывают глаза и почки, поэтому перевернулся на грудь и положил на себя седельные сумки. Если бы птицы попытались стащить их, он пришел бы в себя и отогнал их.
Сняв с Испанца сумки, я перекатил его на спину.
Вся грудь его была в крови, высохшей крови, которая вытекла из раны на плече. Брюки тоже были залиты кровью из второй раны на животе. Но он дышал.
Мы были на открытой местности, к тому же стервятники могли привлечь не только мое внимание, значит, хорошо это для него или не очень, Испанца придется потревожить.
Он что-то пробормотал, и я попытался объяснить, что рядом друг.
- Все в порядке, Испанец. Ты еще увидишься со своей девушкой в Тусоне.
Времени обрабатывать раны не было. Я поднял его на руки, отнес к свободной лошади и посадил в седло; затем привязал запястья к луке, а сапоги к стременам. Захватил его седельные мешки, хотя не знал, что в них. Посмотрел на его лошадь, но она была мертва. В чехле у седла лежала винтовка, я забрал и ее. Фляжки не нашел.
Мы тронулись ходкой рысью. Местность впереди не предвещала ничего хорошего. У нас было два-три дня на то, чтобы пересечь границу, но в безопасности мы окажемся только на ранчо Пита Китчена или в каком-нибудь поселении на границе.
Пользуясь любой возможностью спрятать следы и стараясь не поднимать пыль, я направил вороного на север, ведя в поводу коня Рокки, на котором ехал Испанец. Поднялся небольшой ветер, который нанесет достаточно песка, чтобы занести отпечатки копыт, но вряд ли очень быстро. Несколько раз я сбавлял шаг, высматривая следы животных и приметы, указывающие на воду.
Тропа впереди и позади была чистой. Я ехал в своем собственном мире солнечного света, однообразного покачивания в седле, запаха пыли и пота. Впереди и немного справа над плоской пустыней возвышался скалистый хребет.
Перевел вороного на шаг, чтобы поберечь силы - на его боках появились темные струйки пота. Передо мной открылся овраг, и я спустился в него и снова поднялся. Ориентиром выбрал высокую плоскую гору.
Вдруг в луку седла ударилась пуля и с отвратительным визгом рикошета ушла вверх, раздался грохот винтовочного выстрела. Пришпорив коня, пустил его галопом, а из укрытия справа вылетели три индейца: они ждали в засаде, но мой спуск в овраг нарушил их планы, и теперь они пытались догнать нас.
Повернувшись в седле, тщательно прицелился и выстрелил - один раз... два... три. Увидел, как споткнулась и кубарем покатилась в песок лошадь.
Впереди, как из-под земли показались еще трое апачей. Я чуть повернул вороного и продолжал скакать, не открывая огонь. Позади, словно мешок с кукурузой, трясся в седле Испанец, его тело раскачивалось с каждым прыжком коня, но он каким-то чудом держался прямо.
Индейцы быстро приближались, и я ринулся прямо на них, стреляя из винчестера одной рукой, как из револьвера. Это их ошеломило - один так резко развернул лошадь, что она не удержалась на ногах и упала. Другой оказался передо мной на расстоянии не больше тридцати футов, и я выстрелил ему в грудь. Пуля прошла навылет, он свалился на землю, а мы помчались к горе.
За спиной прогремел выстрел, и что-то дернуло за плечо, но мы уже пробились и скакали прочь. Сунув винчестер в чехол, я выхватил шестизарядник и не торопясь, прицельно нажал на спуск, стараясь не просто напугать, а попасть. Первая пуля прошла мимо, вторая тоже. И вдруг один из индейцев стал объезжать небольшое дерево и повернул коня боком ко мне. Я выстрелил, он покачнулся, потом завалился набок, из последних сил удерживаясь на лошади.
Неожиданно впереди раздался громкое грохотание винтовки. Оглянувшись, увидел, как упал еще один апачи, и еще сильнее пришпорил коня, не смея верить, что это мое спасение, однако апачи, хитрые и коварные воины, уже поворачивали коней. А Испанец все еще скакал позади.
Пустыня резко понижалась, переходя в склон, и на его краю стоял Джон Джей Бэттлс, грязный, окровавленный, без шляпы, в порванной рубашке. При нашем приближении он прыгнул в седло - и при нем была вьючная лошадь.
- Она нашла меня, - объяснил он. - Пришла следом по пустыне, половина вьюков потеряна, а вторая половина болталась у нее под животом.
- Ты не видел следов детей? - спросил я.
- Нет, ни единого. - Бэттлс оглянулся на Испанца. - Он тяжело ранен?
- У меня не было времени осмотреть его, но по-моему, да.
Мы ехали дальше, молитвами торопя ночь, и наконец, она настала. Лошади перешли на шаг, и мы с Джоном Джей пошли пешком, чтобы сберечь их силы.
- Как думаешь, сколько осталось до границы? - спросил Бэттлс.
- Миль шестьдесят, - ответил я. - Может меньше.
Он остановился поправить сапоги. Я понимал, что он чувствует, потому что утомился не меньше его. Мы оба ужасно устали. Я считал себя сильнее Бэттлса, но последнее время держался только на нервах. Я уже не помнил, когда удалось передохнуть в последний раз, мне казалось, что я всю жизнь только и делал, что скакал по жаре, умирая от жажды и усталости. Мышцы ломило, глаза болели от невыносимого сияния солнца, постоянно было такое чувство, что их запорошило песком. Каждый шаг давался с трудом, и я понимал, что кони тоже выбились из сил.
Но мы шли, потому что у нас не хватало смелости остановиться. Наконец Бэттлс споткнулся, упал на колени и медленно, тяжко поднялся.
- Знаешь, Телль, садись-ка ты верхом и поезжай, - сказал он. - Загони коней насмерть, но выбирайся отсюда. Вместе нам не выкарабкаться.
Я молча продолжал идти вперед. Каждый раз, ставя одну ногу перед другой, я благодарил Бога, что не свалился на землю. А потом, когда сам пару раз споткнулся, ощутил, что вороной натянул поводья - он хотел двигаться на восток.
- Забирайся в седло, Джон Джей, - сказал я. - Кажется, мы кое-что нашли, но держи оружие наготове, потому что можем попасть в переделку.
Во рту пересохло так, что мне пришлось повторить это дважды, прежде чем вышло что-то членораздельное.
В седле я отпустил поводья, предоставив коню самому выбирать дорогу, и он пошел довольно быстрой рысью, учитывая его теперешнее состояние. Остальные лошади трусили сзади. Мэрфи сидел склонив голову и ссутулив плечи, он был похож на священника, проклявшего сатану на веки вечные, но опасающегося, что сатана в отместку вот-вот нанесет очередной удар.
Скоро мы почувствовали прохладу, кони устремились в овраг, и вдруг мы очутились возле небольшого костра, где четыре или пять апачей поедали только что убитую лошадь.
Нельзя сказать, кто кого застал врасплох, но Бэттлс выстрелил первым и попал в индейца, который не успел прожевать свой кусок мяса. Остальные бросились врассыпную и растворились в ночных тенях, словно призраки. Я пришпорил вороного, перепрыгнул через костер вовремя, чтобы заметить исчезающего в кустах апачи, кинулся за ним, и в это время что-то ударило меня по голове, я выпал из седла, стукнулся о землю и покатился, потеряв в стремени сапог.
Перевернулся, понял, что винчестер отбросило в кусты, схватился за револьвер и в ту же секунду замер, потому что надо мной стоял индеец и держал лезвие острого, как бритва, ножа у моего горла. Он смотрел мне в глаза, и я видел, как в покрытой шрамами коже отражается пламя костра. Мы узнали друг друга с первого взгляда. Это был Катенни, тот самый апачи, которого я не хотел убивать.
- Убери нож, - сказал я, - а то ненароком кого-нибудь порежешь.
Глава шестнадцатая
Он стоял надо мной, прижав лезвие ножа мне к горлу и глядя прямо в глаза. Я тоже не отрывал от него взгляда и знал, что стоит ему сделать одно быстрое движение - и я покойник.
