- Мы благодарим тебя за наши успехи, Святовит!
Выпей с нами! - ласково предложил Бэрин и быстро вставил в руку изваяния священный рог. Людям показалось, что Святовит кивнул им всеми своими четырьмя головами.
- Ты, славнейший из всех богов, - начал Бэрин праздничную молитву, вечно творящий жизнь на земле и на небе, милостиво оберегающий край морской от бед и лишений, прими дары малые по сравнению с твоей добротой великой и в день снятия урожая отведай с нами нашу пищу! Да будет вечно силен и добр дух твой! Да прославятся в веках люди-русы, что открыли нам вечное твое благословение! - торжественно проговорил Бэрин, затем ловким движением выхватил рог из рук бога, молниеносно выплеснул из него напиток и тотчас же налил снова.
- Он принял наши дары! - пояснил Бэрин и отошел в центр святилища.
Толпа зашевелилась, задвигалась, и через мгновение возле Бэрнна оказался огромный, величиной с самого жреца, пирог.
Бэрин быстро спрятался за него и весело крикнул:
- Сладок ля пирог этот, соплеменники мои? Все дружным хором отвечали:
- Сладок, жрец, сладок!
- А виден ли я из-за пирога?
- Нет, жрец, не виден, - весело и громко отвечала толпа.
- Я хочу, чтоб всегда наши поля были с хлебом! Чтобы всегда их поливал благодатный дождь! Чтоб всегда на наших столах были теплые пироги. И в будущем году, как и ныне, я хочу стоять за таким же пирогом! - В голосе Бэрина звучала неподдельная радость. После этого он вышел из-за пирога, и те, кто находился к нему ближе других, встали в круг. Он вошел внутрь этого круга и, медленно кружась, звонко и четко выкрикнул первую заповедь:
- Вечно чти бога своего Святовита! Люди, стоящие в кругу, хором повторяли:
- Вечно чти бога своего Святовита! И вся толпа громко и дружно вторила зову верховного жреца:
- Вечно поклоняйся богу своему Святовиту! И соплеменники так же горячо повторили и эти его слова.
- Жертвуй для своего бога Святовита! - изрек Бэрин последнюю, самую важную заповедь и, остановившись, добавил: - Да вознаградит вас Святовит за это успехами на море и на суше.
И толпа обрадованно подхватила:
- Да вознаградит нас Святовит за это успехами на море и на суше!
Люди с усердием кланялись Святовиту и, выполнив весь ритуал, неспешно покидали храм...
А на священной поляне на кострах уже жарилось сочное мясо, и возле каждого парасита стояла объемистая бочка с хмельным напитком...
Сгущались сумерки, и начинался тот знаменитый мужской пир, на котором прославлялось мужество и отвага рарогов и укреплялся боевой дух этих славных потомков венетов и кельтов...
Старый Верцин умел не пьянеть. Он с вниманием слушал своих развеселившихся военачальников и жрецов, восседавших в центре поляны на медвежьих шкурах. Наконец он решил, что пора раздать награды, иначе захмелевшие победители не оценят его щедрости, Вождь поднял руку, привлекая к себе внимание, и торжественно сказал:
- Бэрину за победу над Истрием дарю двадцать наложниц!
Все хором загалдели:
- Ура! Вот это дар!
Бэрин в ужасе схватился за голову, чем вызвал дикий хохот даже у вождя.
- Бэрин, тебе придется подзанять сил на красавиц у Святовита! - кричал ему Рюрик.
- Юббе! Тебе дарю таких наложниц, из-за которых позабудешь своих фризских соблазнительниц! - продолжал Верцин.
Смех грянул с новой силой, так как хромающий Юббе продемонстрировал, что он будет делать со своими новыми наложницами.
- Аскольду с Диром я дарю по пять наложниц! - прокричал Верцин, вытирая слезы, выступившие у него от смеха.
- Мало! - кричали в ответ знатные волохи.
- У вас уже есть пленницы! - пригрозил им пальцем вождь. - Оставьте женщин и для наших воинов, - полушутя-полусерьезно потребовал он.
Аскольд с Диром снова и снова брались за кубки.
- Дагар и Гюрги! - зычно выкрикнул Верцин, покрывая общий хохот. - И вам дарю по пять наложниц! Гюрги склонил голову в знак благодарности. И тут вождь поймал испытующий взгляд, который бросил юный князь на Дагара.
- Рюрик! - властно обратился вождь к князю.
- Мне хватит моих жен... - отмахнулся рикс, прячась от проницательного взгляда любимого вождя.
- Тебе что, не по нраву пленницы? - перебил его вождь.
- Больно костлявы, - пьяно захохотал Рюрик и добавил: - Мои наложницы лучше!..
* * *
Хмельному князю дозволено идти после бурного веселья только к наложницам, многочисленное потомство от которых его наследниками не считалось. Но нынче Рюрик, как никогда прежде, захотел увидеть свою первую жену, свою пламенную Руц. Натыкаясь в темноте на какие-то предметы, проклиная узость переходов и коридоров своего вытянутого в длину дома, он наконец нащупал дверь, за которой находилась уютная одрина его ладушки.
- Руцина, - язык князя заплетался, - это я. Ты спишь? - спросил он, широко распахивая дверь. Руцина спала, разметавшись на постели.
- Руцина, - простонал Рюрик, угадывая под меховым покрывалом тело жены. - Как ты можешь спать, когда я так стосковался по тебе? - Он рванул покрывало с жены.
Руцина проснулась, откинула длинные рыжие волосы с лица, но испуга на ее лице не было.
- Рюрик? - удивленно переспросила она саму себя, а руки уже потянулись навстречу любимому.
Князь сбросил с себя одежду и рухнул на кровать, душа Руцину в объятиях и крепко целуя в губы.
- Ты... пьян? - прошептала Руцина. Голос ее был теплый, ласковый, счастливый. Ей не верилось, что она снова в его объятиях, что снова в ее губы впиваются жадные губы молодого, горячего князя рарогов. - Ты пьян, да? - смеясь, спросила она.
Он не ответил. Он лихорадочно целовал и ласкал это красивое стройное тело, изнемогая от желания.
И Руцина уступила ему, радуясь счастью, выпавшему и на ее долю в эту победную Святовитову ночь...
Проснувшись к полудню следующего дня, оба не спешили вставать.
- Ты возмужал, мой повелитель. - Руцина губами дотронулась до шрама на правом плече мужа. - А это откуда, когда ты был ранен?
Князь не ответил на ее последний вопрос, но глаза его на минуту потеплели. Он положил руку на грудь своей возлюбленной, рассмеялся и спрятал лицо в ее волосах.
Руцина не отстранялась от ласк, но вдруг брови ее нахмурились. Князь почувствовал перемену в ее настроении.
- Что? - недовольно спросил он. - Что-нибудь случилось? Больна маленькая Рюриковна?
- Нет, мой дорогой, - поцеловав мужа, ответила Руцина и встала с ложа. Она прикинулась крайне озабоченной, ибо ей нужно было, чтобы Рюрик, ее князь-малыш, понял, как важно то, что она сейчас ему скажет.
- Не тяни, Руц, - хмуро попросил он, сбросив с разгоряченного тела меховое покрывало. - Ты же знаешь, я терпеть не могу недомолвок.
- Тогда... - она потянулась к лавке и взяла брошенное на нее любимое серое полотняное платье с красной вышивкой на груди, - тогда выслушай меня и не сердись. - Руцина быстро нырнула в платье.
Рюрик поморщился: ему не хотелось видеть Руцину одетой.
- Сними с себя эту тряпку: мы так редко видимся, - хмуро пояснил он, вскочив с постели в мгновение ока, и снял с жены платье.
- Нет, нынче ты невыносим, - смеясь и слабо сопротивляясь, ответила Руцина, уже лежа в постели.
Рюрик ничего не ответил ей, а только жадно целовал, горячо и нежно ласкал любимое тело...
- Слава Христу! Ты наконец-то насытился," - счастливо улыбаясь мужу, устало проговорила Руцина.
Солнце, наверное, ушло на запад-Рюрик тяжело приподнял голову, с любопытством заглядывая в глаза жены.
Она отвернулась, тряхнула копной рыжих волос и попробовала встать, но Рюрик так крепко обнял ее, словно пригвоздил к постели, и хрипло потребовал:
- Ну-ка, повтори, моя дорогая, кого это ты сейчас славила?
Руцина повернулась под тяжелой рукой мужа лицом к нему, смело глянула в его глаза и четко сказала:
- Христа, бога иудейской бедноты!
- Та-ак, - протянул Рюрик и привстал, опершись на локоть, ктобы удобнее было наблюдать за женой.
"Значит, Верцин был прав, - угрюмо подумал князь, - предупредив меня о беседах миссионеров с моими женами... Руцина уже передо мной выступает в роли миссионерки. И она мне покоя не даст, я-то ее хорошо знаю... Закусила удила. Вон как неотрывно следит за выражением моего лица, думает, с чего начать", - размышлял про себя Рюрик, глядя на выжидательную позу жены.
- Знаешь, Руц, у нас свои боги, и мне непонятен этот новый бог, которого еще вдобавок признала богом иудейская беднота, - улыбаясь, ответил наконец Рюрик. - И тебе я не советую его любить, - серьезно добавил он.
- Только потому, что он бог бедноты? - переспросила Руц, не веря ни единому слову мужа.
- Да! - вяло отмахнулся Рюрик. - Ненавижу бедность, потому что она всюду преследует наше племя! - раздраженно пояснил он. - И ты знаешь, моя красавица, мне больше по нраву наш бог Радогост. Он веселит душу, вселяет надежду... Так и полежал бы подольше на пурпурном ложе, как он. Только вот красивого гуся для своей буйной головы никак не поймаю. - Рюрик вдруг весело рассмеялся, изображая выразительным жестом своих рук маленького гусенка на своей голове, как это было на всех славянских изображениях Радогоста.
