Таков был итог цюрихской жизни.
Летом 1873 года при наступлении каникул все разъехались. Моя сестра Лидия с товарками отправилась в кантон Невшатель. Мне удалось тоже поехать с ними. Мы поселились в местечке Лютри на берегу Невшательского озера. В один из поэтических швейцарских вечеров во время уединенной прогулки среди виноградников сестра в выражениях, в высшей степени трогательных, поставила мне вопросы: решилась ли я отдать все свои силы на революционное дело? В состоянии ли я буду в случае нужды порвать всякие отношения с мужем? Брошу ли я для этого дела науку, откажусь ли я от карьеры? Я отвечала с энтузиазмом. После этого мне было сообщено, что организовано тайное революционное общество32, которое думает действовать в России; мне были прочтены устав и программа этого общества, и, после того как я выразила согласие со всеми пунктами, я была объявлена его членом. Мне был тогда 21 год.
Этот первоначальный устав был почти полной копией с устава любой секции Интернационала; в нем не было и намека на особенности русского народа и условия русской жизни. Готовая западноевропейская формула переносилась целиком на русскую почву. Та же ошибка в более обширных размерах была повторена всеми пропагандистами начала 70-х годов. Положение рабочего класса на Западе сводилось всецело к изменению существующих экономических отношений, к борьбе с буржуазией. Но мы забыли прошлое этого вопроса: для того чтобы он встал перед пролетарием во всей наготе и определенности, потребовалось немало времени, борьбы, горьких разочарований и крови. В 1789 году33 народ, не отделяя своих интересов от интересов буржуазии и идя с ней рука в руку, низвергнул монархию "милостью божиею" и установил принцип: "волею народа". Были провозглашены права человека и гражданина, сословные привилегии пали, и политическая равноправность была водворена. В последующие годы политическое равенство раскрыло глаза всем: граждане, равноправные юридически, совсем не были таковыми на деле; общество представляло по-прежнему иерархическую лестницу, изменился лишь принцип, на котором {124} она была построена: вместо аристократии крови явилась аристократия капитала. Плоды переворота достались буржуазии, захватившей с тех пор кормило правления. По мере того как выяснялась эта истина, народ стал понимать, что его интересы чужды интересам других классов и что защитить их может лишь он сам; что политическое равенство останется пустым звуком, пока не будет уничтожено неравенство экономическое, потому что рабочий находится в такой рабской зависимости от хозяина, что его права гражданина превращаются в иллюзию.
Запутанность и неопределенность отношений исчезли, задача упрощалась. Конечно, это был громадный выигрыш; но, кроме этого, французская революция принесла с собой великое благо - политическую свободу. Свобода слова, свобода сходок давали народу могущественное оружие для пропаганды, агитации и организации; с таким оружием можно было завоевать мир. И пролетарий начал его завоевание. Великая Международная ассоциация рабочих широко раскинула свою организацию на страны всего цивилизованного мира. Мы видели конгрессы этой ассоциации (в Женеве в 1873 году); делегаты Англии, Франции, Италии, Бельгии, Испании, Америки и Швейцарии представляли собой сотни тысяч рабочих, вступивших в союз для борьбы с эксплуатацией труда капиталом. Невозможно было представить себе что-либо более величественное, чем собрание представителей различных национальностей, идущих к одной и той же цели, защищающих одни и те же интересы.
Видя, что на Западе политическая свобода не осчастливила народа и оставила незатронутым целый ряд интересов, мы ухватились за последнее слово домогательств рабочего класса и стали исключительно на почву экономических отношений. Мы считали невозможным призывать русский народ к борьбе за такие права, которые не дают ему хлеба; вместе с тем, думая изменить существующие экономические условия, мы надеялись, подрывая в народе идею царизма, добиться демократизации политического строя. О гнете современного политического строя России, об отсутствии какой бы то ни {125} было возможности действовать в ней путем устного и печатного слова мы и не помышляли. Хотя мы и тогда думали, что попадем в ссылку и на каторгу, но сколько-нибудь реального представления о предстоящих нам трудностях, препятствиях и опасностях мы не имели. Дорого пришлось после поплатиться за это.
Проводить в народе социалистические идеи мы думали без всяких уступок существующему народному миросозерцанию; считали необходимым говорить ему не только о коллективной собственности, но и о коллективном труде по принципу "от каждого по его способностям", и о коллективном потреблении продуктов труда по принципу "каждому по его потребностям". Говоря коротко, думали выработать среди народа сознательных социалистов в западноевропейском смысле. Для этого, конечно, надо было жить среди народа, по возможности даже сливаться с ним. Первоначально мы не считали необходимым, чтоб интеллигенты сделались физическими работниками; к этому пришли позже. С самого же начала отвергали только вполне привилегированные положения: помещика, доктора, мирового судьи и т. п. Программа общества, членом которого я сделалась, резюмировала эти взгляды и говорила о социальной революции, которая осуществит социалистические идеалы, как о ближайшем будущем. Нас было всего 12 человек студенток, но мы знали, что кроме нас существует масса других групп, задающихся теми же целями, и потому были уверены, что работа пойдет в широких размерах.
В это лето вышел первый номер журнала "Вперед" 34. Он дал сильный толчок нашим умам, вызвав много споров и вопросов.
После разгона Цюриха один из наших членов, Евгения Дмитриевна Субботина, уехала в Россию; пять человек переселились в Париж (Бардина, Александрова, Лидия Фигнер и две младшие сестры Субботиной); остальные, между прочим две Любатович, Каминская, я и некоторые другие, поступили в Бернский университет.
Вскоре в Берн явился Ткачев с предложением нашей группе вступить в федеративные отношения с "десятью {126} десятками" революционеров, находящихся в России и уполномочивших его на это предложение.
В то время мы, как и вообще громадное большинство социалистической молодежи, более сочувствовали федералистическим началам организации, и в споре, разделившем Интернационал на две ветви - централистическую и федералистическую35, держали сторону бакунистов, как и вообще были под обаянием личности Бакунина.
Ткачев явился к нам с программой якобинской и централистической, и так как он пользовался репутацией человека, признающего фикции полезными в революционном деле, а мы были против политики Нечаева 36, то после нескольких бесед с Петром Никитичем мы отказались от предлагаемого союза.
Между тем наши парижане познакомились, сошлись, а впоследствии слились с кружком кавказцев, в который входили Джабадари, Чикоидзе, Цицианов и некоторые другие. Несколько времени спустя сестра Лидия и Надежда Дмитриевна Субботина уехали в Россию для деятельности, остальные сошлись с революционером Фесенко, который передал им связи в Сербии; так как тогда мы смотрели на вещи с точки зрения интернациональной, то решено было непременно воспользоваться этими связями и послать в Сербию кого-нибудь из членов для агитации и основания социалистического органа с помощью местных сил. Выбор пал на меня. В это время я была уже почти свободна, так как муж мой возвратился в Россию, чтобы занять место секретаря окружного суда в Казани. Но так как я совсем не знала сербского языка и не могла себе представить, как при таком условии я буду действовать в Сербии, то настоятельно просила не посылать меня. Тогда для этой цели была избрана Мария Дмитриевна Субботина, уехавшая потом из Сербии прямо в Россию.
Под конец учебного года еще шесть человек решили бросить университет и приняться за деятельность в России. Но я все еще не решалась последовать примеру этих наиболее искренних лиц. Меня связывали еще не порванные семейные отношения и желание окончить курс; в последнем меня поддерживали просьбы матери, {127} очень огорченной тем, что Лидия оставила университет. Кроме того, уезжавшие женщины, члены группы, думали сдать в России экзамен на звание акушерок. Мне было хорошо известно, что необходимых для этого знаний они не имеют, и я не хотела шарлатанить. Окончив курсы, я думала сделаться такой же скромной фельдшерицей или акушеркой в деревне, как и они, но принести на помощь народу всю опытность и знания врача-хирурга. Так я осталась в Берне почти в полном одиночестве и пробыла за границей еще полтора года.
4. УРОК ЖИЗНИ
В это время в России уже происходили погромы социалистических кружков, и на Запад потянулась новая формация эмигрантов. В Женеве на вакатах мне приходилось встречаться со многими из них; некоторых я знала еще в Цюрихе, когда они учились вместе со мной, например Николая Жебунева и его жену. В Женеве же я познакомилась с Чубаровым, Ник. Морозовым, Саблиным, Судзиловским, позднее - с Клеменцом, Кравчинским, Иванчиным-Писаревым, Иваном Дебогорий-Мокриевичем, Пименом Энкуватовым и многими другими. Кроме русских были у меня знакомые и между иностранными выходцами, члены Коммуны: Pindy и Lefrancais; эмигрант Brousse - выдающийся по своей энергии деятель Интернационала; Guillaume ** - редактор органа Юрской федерации37- и др.
