2; IV, 29, 9; VIII, 49, 5), об отравлении Арата – дважды (II, 9, 4; VIII, 50, 4). М.Х.Роха-Перейра в критическом аппарате на это не указывает. Поскольку таких мест очень много, работа с текстом затрудняется. В целом новое издание не избавляет исследователя от необходимости обращаться к прежним изданиям и в этом смысле невыгодно отличается от Плутарха, изданного К.Циглером («Vitae Parallelae») и К.Хубертом, В.Нахштедтом и др. («Moralia»). Следует отметить, что в целом оно ориентировано на специалиста по Павсанию, а не на исследователя, который обращается в ходе работы к «Описанию Эллады» за справкой; вместе с тем большинство составляют последние.
Вопрос о Павсании как об источнике по истории, главным образом, эллинистического периода и по истории культуры был поднят У.Виламовицем [223], который в одной из первых своих работ в достаточно резкой форме заявил, что ценности Павсаний как источник не представляет ввиду того, что его сочинение представляет собой бессмысленную компиляцию (имелось в виду описание Аттики и Олимпии). С большинством описанных объектов Павсаний de visu знаком не был, поэтому он описывает только те памятники, которые видел тот автор, у которого он заимствует материал (по мнению Виламовица, это был Полемон) и, с одной стороны, пропускает все то, что появилось позднее, а с другой – описывает памятники, уже не существовавшие в его время, как существующие. Все эти тезисы развил в большой книге А.Калькман [224]. Он констатирует недобросовестность Павсания и a priori указывает на то, что ни одному слову его нельзя верить; этот тезис выдвигается А.Калькманом уже во введении [225], в дальнейшем он не доказывается, а иллюстрируется, причем зачастую довольно неудачно. А.Калькман, для которого Павсаний – späte nach Hörensagen arbeitende Syrer oder Kleinasiat, то есть «поздний, по слухам работавший сириец или малоазиат» [226], утверждает, что Павсаний работал над «Описанием Эллады» дома, то есть в Малой Азии, но при этом дает такой список предполагаемых его источников, что сразу ставит читателя перед закономерным вопросом: где все это мог прочитать малообразованный автор, который прожил всю жизнь в одном городе, причем не в Александрии и не в Пергаме. Другой отрицательной чертой книги А.Калькмана является то, что в ней анализируется, главным образом, топографический материал. Экскурсы остаются вне поля зрения исследователя. Вопрос о том, какие именно субъективные задачи ставил перед собой сам Павсаний, не раскрывается, а это приводит к тому, что на основе верных наблюдений А.Калькман делает неверные выводы. Топографический материал у Павсания действительно в большинстве случаев оригинального характера не носит [227], но отсюда не следует, что Павсаний всего лишь бессмысленный компилятор, поскольку не ради описания маршрутов он создавал свое сочинение, в котором топография играет вспомогательную роль.
Ответом на книгу А.Калькмана была монография В.Гурлитта [228]. Этот автор впервые в истории науки попытался сопоставить данные Павсания с археологическими источниками и пришел к выводу, что Павсаний описываемые им объекты осматривал сам.
Именно В.Гурлитт разработал методику, которая дает возможность применять сочинение Павсания как источник по истории изобразительного искусства и архитектуры; он, однако, подобно У.Виламовицу и А.Калькману, не затронул экскурсы. Именно поэтому В.Гурлитт категорично заявил [229], что поиски источников Павсания обречены на провал [230].
По-новому вопрос о Павсании поставил Хебердей. Его книга – результат не одного только кабинетного изучения «Описания Эллады»: Хебердей несколько лет путешествовал по Греции с целью проверить маршруты Павсания и затем поставил вопрос о композиции сочинения, в основе которой лежит, по его мнению, хорошо продуманная схема маршрутов. Продолжателем Хебердея явился К.Роберт [231]. В своей книге «Павсаний как писатель» К.Роберт показал, что Павсаний описывал как целые города, так и отдельные памятники совсем не в том порядке, в каком он их видел [232], так как во всех крупных городах он оставался в течение продолжительного времени и осматривал отдельные памятники не раз. По мнению К.Роберта, Павсаний описывает каждый город по особенной и хорошо продуманной схеме [233]: начинает с центра, а затем проводит радиусы к окраинам. В описании области таким центром является главный ее город, а в описании отдельного города – агора, храм или театр. Свои выводы К.Роберт иллюстрирует графическими схемами. Необходимо отметить и то, что в начале своей книги К.Роберт дает краткий анализ экскурсов, как больших по объему, так и самых кратких, и приходит к выводу о том, что Павсаний не был высокоученым антикваром и археологом, это был всего лишь «беллетрист», который хотел одного – дать своему читателю занимательное чтение [234].
Проблема композиции «Описания Эллады» привлекла С.А. Жебелёва, который посвятил разбору книги К.Роберта обстоятельную статью [235]. Он проанализировал сочинение Павсания с точки зрения его формальной структуры от начала до конца и установил, что таких строгих композиционных принципов, какие приписал ему К.Роберт, у Павсания нет: она не столь тщательна, не так строго продумана и не так педантично проверена, как это думал К.Роберт, наконец, что в концепции С.А.Жебелёва важнее всего, топографическая часть играет в «Описании Эллады» вспомогательную роль, логическое ударение Павсаний делает не на нее, а на ἐξήγησις, то есть на пояснительные замечания, рассказ о том, что связано с памятниками [236]. Статья С.А.Жебелёва чрезвычайно важна в том отношении, что здесь впервые обращено по-настоящему серьезное внимание на экскурсы (λόγοι) и указано, что исследователи должны обратить свое внимание прежде всего на них.
Исследования А.Калькмана, В.Гурлитта, Р.Хебердея, К.Роберта и С.А. Жебелёва как бы вытекали одно из другого, в то время как огромная работа Дж. Фрейзера, вышедшая в 1897–1898 гг. [237], стоит особняком. Дж. Фрейзер осуществил перевод на английский язык «Описания Эллады» и снабдил его комментарием, занимающим четыре тома по 600 с лишним страниц. В центре внимания у исследователя находится не автор, а сообщаемые им факты, – поэтому Дж. Фрейзер исчерпывающим образом комментирует содержащуюся у Павсания информацию, но не выясняет при этом, под каким углом зрения смотрит на этот материал Павсаний и откуда его заимствует. В результате получается, что он дополняет Павсания, но совсем не объясняет его. Ниже будет указано на целый ряд субъективных положений, встречающихся у Дж. Фрейзера, связанных с его попытками охарактеризовать Павсания как писателя.
Все эти положения высказаны автором во вступительном очерке [238] к переводу, который следует признать наиболее слабой частью его труда. Подробнее всего прокомментирован материал, связанный с мифологией, культами и ритуалами, то есть с вопросами, находившимися в центре внимания Дж. Фрейзера; археологический и географический комментарий тоже весьма подробен, хотя
