1863 г. в Польше и участие российских войск в его подавлении. Многие противники самодержавия были уверены, что русские военные с симпатией относятся к борьбе повстанцев. Так, Н.П. Огарев в прокламации писал: «Гораздо ближе, чем кажется, время, когда русский солдат и русский офицер, который вчера стрелял в своих, поймут, что гораздо честнее и благороднее и гораздо выгоднее выслужить толстые эполеты, освобождая Познань и Галицию, чем безумствуя в должности дворового опричника на плохих харчах у отяжелевшего барина» [431]. М.А. Бакунин утверждал: «Верность русского войска надломлена сочувствием славян к славянам, влечением русского сердца к братскому польскому сердцу» [432]. Подобные надежды возлагали на армию и некоторые предводители сопротивления, в частности офицер Генерального штаба штабс-капитан Я. Домбровский [433].
Правительственные круги были обеспокоены настроем и боеспособностью частей, расквартированных на западных окраинах. Еще в 1861 г. Третье отделение докладывало: «Во всех войсках, расположенных в западных и юго-западных губерниях, замечается очень сильный упадок дисциплины как между офицерами, так и между нижними чинами» [434]. Западные губернии традиционно давали наибольшее число побегов новобранцев [435]. В условиях развернувшегося восстания 1863 г. набор рекрутов в западных губерниях был сорван. Новый набор был отложен до нормализации обстановки в крае [436]. Минский и Виленский генерал-губернатор М.Н. Муравьев, известный особой жестокостью при подавлении польских выступлений, настаивал: «Необходимо, чтобы как в западных губерниях, так и в Царстве была одна система, то есть строгое преследование крамолы, возвышение достоинства русской национальности и самого духа в войске» [437].
Сопротивление патриотов и страдания населения вызывали сочувствие солдат и офицеров, поэтому среди них не были исключением случаи неповиновения и протестов [438]. Распространенным явлением стали побеги и контакты с революционерами офицеров польского происхождения [439]. Вместе с тем состав «Комитета русских офицеров в Польше» свидетельствует о том, что он не носил исключительно национального характера и протестные настроения были распространены и среди русских военных [440]. Польские события стали поводом для представителей офицерства заявить о своей гражданской позиции. Так, будущий видный деятель «Народной воли» М.Ю. Ашенбреннер отказался от перевода в гвардию, чтобы избежать участия в подавлении восстания.
Войска и население оказались под воздействием пропаганды повстанцев и их российских единомышленников. Например, среди военных Варшавского гарнизона активно распространялись материалы «Колокола», призывавшие объединиться с повстанцами [441]. Подпоручик Олонецкого полка Ц. Ясевич пря-Военные в революционном движении второй половины XIX в. 165 мо заявил начальству, что «в настоящее время не стоит читать других газет, кроме “Колокола”» [442]. В губерниях Центральной России распространялись подложные манифесты об отмене «власти царя и господ», предоставлении свободы Польше. В одном, циркулировавшем в ходе Казанского заговора, в котором принимали участие в том числе и офицеры, говорилось о «распущении армии и возвращении солдат на родину с безвозмездным наделом их землею из казенных дач. Об отмене личных податей и рекрутских повинностей и об учреждении представительного образа правления» [443].
Несмотря на то, что отношение военных к подавлению восстания не было совершенно безропотным, в целом русская армия сохранила дисциплину и подчинение властям. Отчасти это оказалось обусловлено тем, что лидеры польского движения определяли его как исключительно национальное, направленное против российского господства, а значит и собственно против русских. В действиях восставших национальные мотивы нередко выливались в проявления шовинизма. Очевидец многих событий восстания литератор Н.В. Берг писал: «Нужно было войскам все терпение русского человека и привычку повиноваться власти, чтобы выдержать эти сцены (насмешки и провокации) героически спокойно, не ринуться на дерзких и не наказать их» [444]. Борьба принимала ожесточенный характер из-за упорства и партизанской тактики инсургентов. Военный министр Д.А. Милютин утверждал, что «войска были крайне озлоблены на мятежников за их бесчеловечные жестокости, которые они совершали над местными жителями и над попавшими в их руки русскими солдатами и офицерами» [445].
Характеризуя в целом роль военных на раннем этапе народнического движения можно констатировать, что оно выразилось в приобщении отдельных представителей офицерства к идейным воззрениям радикалов, установлению связей и участию в деятельности их объединений, в некоторых случаях в создании кружков и групп в военной среде, особенно среди армейской молодежи - учащихся военных учебных заведений и молодых офицеров. Этот путь вполне отвечал духу разночинного состава движения, к которому присоединялись выходцы из самых разных кругов образованной части общества. Так, среди наиболее видных деятелей «Земли и Воли», наряду с учеными, литераторами и публицистами, оказались чиновник министерства юстиции И.И. Шамшин и офицер Генерального штаба Н.Н. Обручев.
Важным прецедентом этого периода борьбы стало возникновение «Комитета русских офицеров в Польше» - первой революционной организации, основанной собственно военными и в расчете на участие в ней военных. Исследователи указывают на 1861 г. как начало ее деятельности [446]. Польский революционер О. Авейде описывал уже сформировавшуюся к 1862 г. организацию. Она состояла исключительно из офицеров, поддерживала контакты с «Землей и Волей» [447].В записной книжке Н.П. Огарева значились фамилии 64 офицеров, участников «Комитета», А.А. Слепцов упоминал о 200 членах [448], историки В.А. Дьяков и И.С. Миллер приводят список из более 220 персон [449].
Знакомый с очевидцами работы «Комитета русских офицеров в Польше» М.Ю. Ашенбреннер писал, что его основатели «пришли к признанию необходимости и практической осуществимости организации военной силы для борьбы с существующим строем в России» [450]. В первую очередь, деятельность «Комитета» была направлена на объединение противников самодержавия в военной среде, подготовку и распространение агитационных материалов в армии. Наиболее успешно пропаганда велась в учебной команде Варшавской стрелковой бригады, возглавляемой И. Арнгольдтом. Состав бригады ежегодно обновлялся, что позволило революционерам распространить свое влияние на значительное число солдат [451]. Активно распространялись, по данным Третьего отделения, прокламации «Что надо делать войску?» и листовки «Великорусс» [452]. Агитация проходила и в соседних частях.
Издавались также собственные воззвания, в которых поднимались традиционные для российских демократов темы недопустимости подавления войском народных протестов, важности просвещения военных, необходимости решительных действий, сближения офицеров, солдат и крестьян для борьбы с царизмом. Например, в воззвании «Русским войскам в Польше» звучит характерная мысль: «Братья! Время восстания Польши приближается; вас сегодня хотят сделать палачами поляков. Но не будьте ими: если вы и победите поляков, ваши победы покроют вас позором, вам придется краснеть вашей храбрости» [453]. Авторы прокламаций утверждали, что восстание при поддержке армии не ограничится освобождением Польши и приобретет всероссийский размах. Восставшие пройдут «спокойным
