полевой спорт, толпы на петушиных боях, призовые бои, кукольные представления, театры и оперу: только тогда наша картина лондонской жизни будет справедливой и достаточно полной, и позволит нам почувствовать, как история во всех ее фазах проникает в тела и души двух поколений и 700 000 человек.
III. ШКОЛЫ
В Англии, как и в других странах в этот период, жизнь начиналась с высокого процента детской смертности: пятьдесят девять процентов всех детей, родившихся в Лондоне, умерли, не достигнув пятилетнего возраста, шестьдесят четыре процента — не достигнув десятилетнего.44 Многие дети заражались при рождении; оставшихся в живых отдавали на выхаживание за государственный счет, а затем помещали в работные дома. Небрежность акушерок и матерей привела к большому количеству физических уродств.
Если родители были бедны, ребенок мог вообще не получить никакого образования. Существовали «благотворительные школы», которые предлагали начальное образование для обоих полов и всех классов бесплатно; но их общее число учащихся в 1759 году составляло всего 28 000 человек, они исключали диссентеров и охватывали лишь небольшую часть крестьянства и почти никого из городской бедноты. «Подавляющее большинство англичан, — говорит один из английских авторитетов, — сошли в могилу неграмотными».45 В ремесленном сословии лучшим образованием считалось ученичество. Для детей среднего класса существовали частные школы, которые обычно содержали «люди, разорившиеся, обанкротившиеся или отказавшиеся от другой работы».46 Существовали и «школы дам», где скромные школьные учительницы учили мальчиков и девочек, чьи родители могли платить, трем правилам и религии. Во всех школах особое внимание уделялось тому, чтобы научить учеников довольствоваться своим положением и проявлять должную субординацию по отношению к высшим классам.
Небольшое меньшинство поступало в «грамматические школы», где за скромную плату, которая указывала учителям на их скромное место в социальной шкале, мальчики могли добавить немного латыни и греческого к своим буквам «Р». Дисциплина была строгой, занятия длились долго — с шести до одиннадцати тридцати утра и с одного до пяти тридцати после полудня. Гораздо лучше по качеству были «публичные школы» — прежде всего Итон, Вестминстер, Винчестер, Шрусбери, Харроу и Рагби, где избранные молодые люди за двадцать шесть фунтов в год могли подготовиться к поступлению в университет и заложить классические знания для будущего показа. Поскольку в эти государственные школы принимали только мальчиков из Англиканской церкви, диссентеры — баптисты, пресвитериане, индепенденты, унитарии, квакеры, конгрегационалисты, методисты — основали академии для своей молодежи. Здесь, как и подобает представителям среднего класса, меньше внимания уделялось древней классике, больше — современным языкам, математике, истории, географии и навигации.
Диссиденты были исключены из университетов. Большинство студентов были выходцами из состоятельных семей; некоторые более бедные ребята, однако, получали стипендии от филантропических лиц или учреждений, а некоторые «слуги» или «сизари», как Ньютон, пробивали себе дорогу через залы с классовым сознанием. И Оксфорд, и Кембридж в этот период переживали застой, вызванный консерватизмом в учебных программах, методах и идеях. Кембридж проявлял большую готовность к расширению научных исследований за счет классики и теологии, но Честерфилд описывал Кембридж как «погруженный в самую низкую безвестность». Оксфорд цеплялся за старую теологию и павшую династию Стюартов и не допускал визита грубых ганноверских королей. Адам Смит, учившийся в Оксфорде в 1745 году, говорил, что мало чему там научился; Эдвард Гиббон, учившийся там в 1752 году, осуждал донов как невежественных выпивох и жалел о годах, потраченных впустую в университете. Многие семьи предпочитали нанимать частных репетиторов.47
Девочки получали элементарное образование в деревенских и благотворительных школах — чтение, письмо, шитье, вязание, прядение, немного арифметики, много религии. Некоторые девочки занимались с репетиторами, а некоторые, как леди Мэри Уортли Монтагу, тайком изучали классические языки и литературу. «Моему полу, — говорила леди Мэри, — обычно запрещено заниматься подобными занятиями, а глупость считается настолько нашей сферой, что нам скорее простят любое ее превышение, чем малейшие притязания на начитанность или здравый смысл…. Вряд ли в мире найдется существо… более подверженное всеобщим насмешкам, чем ученая женщина». Она была склонна подозревать, что мужчины держат женщин в невежестве, чтобы тем дешевле было их соблазнить.48 Если судить по доходам любовниц короля, женщины прекрасно обходились без классики, и им не нужен был Овидий, чтобы обучить их любовной игре.
IV. МОРАЛЬ
Добрачные отношения среди женщин тогда были, вероятно, менее распространены, чем сегодня (1965 г.), но проституция процветала в таких масштабах, которые вряд ли будут известны до нашего времени. По подсчетам одного иностранного наблюдателя, в Лондоне их было пятьдесят тысяч. Их можно было встретить в городских тавернах, придорожных трактирах, городских садах, на публичных танцах, концертах и в театрах; на Эксетер-стрит и Стрэнде они сидели у окон, чтобы поощрять нерешительную торговлю. В Друри-Лейн, — пел Гей в своих «Мелочах»,
Это она прогуливается по ночам быстрым шагом; Ни один упрямец не может устоять в ее уступчивых объятиях; Под лампой блестят ее грязные ленты, Новое, вычищенное манто, и небрежный воздух… Плоскими звуками она успокаивает доверчивые уши: «Мой благородный капитан! Очаровашка! Любовь! Моя дорогая!»49
Закон не знал пощады. Если их заставали за приставаниями, их отводили в тюрьму, били плетьми и пороли. В журнале Grub Street Journal за 6 мая 1731 года описана судьба одной «мадам»:
Вчера знаменитая матушка Нидхэм стояла на скамье подсудимых на Парк-Плейс возле Сент-Джеймс-стрит и подверглась жестокому обращению со стороны жителей. Ей было так плохо, что она лежала вдоль столба, несмотря на это, ее сильно били, и, как полагают, она умрет через день или два.50
Но только самые бедные проститутки попадали на скамью подсудимых. Обычно они уходили от закона с помощью подкупа, либо их брал на поруки домовладелец; а некоторые блюстители закона, возможно, узнав своих бывших
