он анализирует себя — тело, ум, характер, привычки, симпатии и антипатии, добродетели и пороки, почести и бесчестие, ошибки и пророчества, болезни, эксцентричность и сны. Он обвиняет себя в упрямстве, ожесточении, необщительности, поспешности суждений, драчливости, жульничестве в азартных играх, мстительности и упоминает «распутства сарданапальской жизни, которую я вел в тот год, когда был ректором Падуанского университета».16 Он перечисляет «вещи, в которых, как мне кажется, я потерпел неудачу», особенно в правильном воспитании своих сыновей. Но он также перечисляет семьдесят три книги, в которых упоминается о нем; рассказывает о своих многочисленных успешных исцелениях и предсказаниях, а также о своей непобедимости в спорах. Он сетует на гонения, которым подвергался, и на опасности, «которые подстерегали меня из-за моих неортодоксальных взглядов».17 Он спрашивает себя: «Какое животное я нахожу более вероломным, подлым и коварным, чем человек?» — и не дает ответа. Зато он записывает множество вещей, которые приносят ему счастье, в том числе перемены, еду, питье, плавание, музыку, щенков, кошек, непрерывность и сон. «Из всех целей, которых может достичь человек, ни одна не кажется ему более достойной и более приятной, чем признание истины».18 Его любимым занятием была медицина, в которой он добился многих удивительных исцелений.
Медицина была единственной наукой, которая добилась значительного прогресса в этот период упадка Италии. Величайшие ученые эпохи провели много лет в Италии в качестве студентов и преподавателей — Коперник с 1496 по 1506 год, Везалий с 1537 по 1546 год; но мы не должны красть их из Польши и Фландрии, чтобы еще больше воздать должное Италии. Реальдо Коломбо, сменивший Везалия на посту профессора анатомии в Падуе, изложил легочную циркуляцию крови в «De re anatomica» (1558), вероятно, не зная, что Серветус предложил ту же теорию за двенадцать лет до этого. Коломбо практиковал вскрытие человеческих трупов в Падуе и Риме, по-видимому, без церковного противодействия;19 Похоже, он также занимался вивисекцией собак. Габриэле Фаллопио, ученик Везалия, открыл и описал полукружные каналы и барабанные перепонки уха, а также трубы, названные теперь его именем, по которым яйцеклетки попадают из яичников в матку. Бартоломмео Евстахий описал и дал свое имя Евстахиевой трубе уха и Евстахиеву клапану сердца; ему же мы обязаны открытием абдуктивного нерва, надпочечников и грудного протока. Костанцо Вароли изучал pons Varolii- массу нервов на нижней поверхности мозга.
Мы не располагаем данными о влиянии медицины на продолжительность жизни людей в эпоху Возрождения. Вароли умер в тридцать два года, Фаллопио — в сорок, Коломбо — в сорок три, Евстахий — в пятьдесят; с другой стороны, Микеланджело дожил до восьмидесяти девяти, Тициан — до девяноста девяти, Луиджи Корнаро — примерно до ста лет. Луиджи родился в Венеции в 1467 году или раньше и был достаточно богат, чтобы предаваться любой роскоши в еде, питье и любви. Из-за этих «излишеств я стал жертвой различных недугов, таких как боли в желудке, частые боли в боку, симптомы подагры… слабая лихорадка, которая была почти непрерывной… и неутолимая жажда. Это ужасное состояние не оставляло мне надежды ни на что, кроме как на то, что смерть положит конец моим бедам». Когда ему исполнилось сорок лет, врачи отказались от всех лекарств и посоветовали, что единственная надежда на выздоровление заключается в «умеренной и упорядоченной жизни….. Я не должен был принимать никакой пищи, ни твердой, ни жидкой, кроме той, что предписана для инвалидов; и то в небольших количествах». Ему разрешалось есть мясо и пить вино, но всегда в меру; вскоре он сократил общее ежедневное потребление до двенадцати унций пищи и четырнадцати — вина. Через год, рассказывает он, «я обнаружил, что полностью излечился от всех своих жалоб….. Я стал очень здоровым и остаюсь таким с того времени и по сей день».20 — то есть в возрасте восьмидесяти трех лет. Он обнаружил, что такой порядок и умеренность физических привычек способствовали аналогичным качествам и здоровью ума и характера; его «мозг постоянно оставался в ясном состоянии;…. меланхолия, ненависть и другие страсти» покинули его; даже его эстетическое чувство обострилось, и все прекрасные вещи казались ему теперь более красивыми, чем когда-либо прежде.
Он провел спокойную и безбедную старость в Падуе, занимался общественными работами и финансировал их, а в возрасте восьмидесяти трех лет написал автобиографическую книгу «Discorsi della vita sobria». Тинторетто изобразил его на восхитительном портрете: лысая голова, но румяное лицо, глаза ясные и проницательные, морщинки говорят о доброжелательности, белая борода поредела с годами, руки все еще выдают, так близко к смерти, аристократическую молодость. Его восьмидесятилетняя бодрость воодушевляет нас, как и тех, кто считал жизнь после семидесяти бессмысленной отсрочкой для валетудинариев:
Пусть приходят и смотрят, удивляются моему крепкому здоровью, тому, как я без посторонней помощи сажусь на лошадь, как бегаю по лестнице и в гору, как я бодр, весел и доволен, как свободен от забот и неприятных мыслей. Мир и радость никогда не покидают меня…. Все мои чувства (слава Богу!) находятся в наилучшем состоянии, включая чувство вкуса; ибо я получаю больше удовольствия от простой пищи, которую я теперь принимаю в умеренных количествах, чем от всех деликатесов, которые я ел в годы моего расстройства….. Когда я прихожу домой, то вижу перед собой не одного или двух, а одиннадцать внуков…. Я с удовольствием слушаю, как они поют и играют на разных музыкальных инструментах. Я пою сама и нахожу свой голос лучше, чище и громче, чем когда-либо….. Итак, моя жизнь жива, а не мертва; и я не променял бы свою старость на молодость тех, кто живет в угоду своим страстям».21
В восемьдесят шесть лет, «полный здоровья и сил», он написал второе рассуждение, выразив свою радость по поводу обращения нескольких друзей к его образу жизни. В девяносто один год он добавил третье сочинение и рассказал, как «я постоянно пишу, причем собственной рукой, по восемь часов в день, и…. вдобавок к этому хожу пешком и пою еще много часов… Ибо, выходя из-за стола, я чувствую, что должен петь….. О, каким красивым и звучным стал мой голос!». В девяносто два года он написал «Любовное увещевание… всему человечеству следовать упорядоченной и умеренной жизни».22 Он предвкушал завершение столетия и легкую смерть из-за постепенного ослабления чувств, ощущений и жизненного духа. Он мирно скончался в 1566 году; по одним данным, в девяносто девять лет, по другим — в
