Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.

Можно с большой долей вероятности предположить, что получателями настоящей помощи союзников, как подозревали многие, были вовсе не белые, но, вопреки всем геополитическим выкладкам, именно красные.

Объём западной помощи большевикам точно неизвестен, хотя, например, в начале 1918 года было достаточно ясно, что Соединенные Штаты выделяли фонды для большевистской России на приобретение вооружения и военного снаряжения через дельца с Уолл-стрит Рэймонда Робинса, для которого Троцкий был «величайшим евреем после Иисуса» (95).

Значительное количество контрактов, концессий и лицензий, выданных ленинской империей американским фирмам во время Гражданской войны и непосредственно после её окончания, служит неопровержимой уликой, свидетельствующей о финансовой поддержке большевизма западными союзниками с самого начала: 25 миллионов долларов советских комиссионных американским промышленникам за период с июля 1919-го по январь 1920-го (96), не говоря о концессии на добычу асбеста, выданную Арманду Хаммеру в 1921 году (97), и о договоре аренды, заключённом на шестидесятилетний срок (начиная с 1920 года) с Фрэнком Вандерлипом*

* Председатель правления нью-йоркского «Нэшнл сити банк».

и его консорциумом, предусматривавшем эксплуатацию месторождений угля и нефти, а также осуществление рыболовства в северо-сибирском регионе площадью 600 тысяч квадратных километров («Frankfurter Zeitung», 21 ноября 1920 года) (98).

Наконец, в 1933 году советское правительство, после внимательного «прочтения американских документов», отказалось от «любых и всяких претензий... на возмещение ущерба, якобы причинённого Соединёнными Штатами Советскому Союзу их участием в [сибирской] военной интервенции» (99); по не вполне понятным причинам красным потребовалось целых тринадцать лет, чтобы официально признать, что генерал Грейвс явился в Сибирь за тем, чтобы помогать, а не мешать им.

Никогда эти страны не показывали себя с худшей стороны, чем это сделали союзники в России в период между7 1917 и 1920 годами. Среди прочего их усилия всегда были направлены на то, чтобы скомпрометировать врагов большевизма и укрепить позиции коммунистов. Этот фактор настолько важён, что, я думаю, большевики едва ли смогли бы победить в России, если бы западные правительства не привели их к этому своим злонамеренным вмешательством... Всё военные экспедиции были не чем иным, как отвлекающим политическим шоу, имевшим сложное и тёмное происхождение... в том, что касалось их мотиваций и множества соображений, не имевших ничего общего с желанием свергнуть советскую власть по идеологическим причинам (100).

Американский историк и дипломат Джордж Ф. Кеннан, подобно многим своим соотечественникам, оказался в некоторой степени не в состоянии осознать, что явилось заранее спланированным методом решения первого уравнения евразийской проблемы: то есть создание в России фантомного режима, враждебного Германии. Современники оказались в большинстве своём не в силах понять, что белые мастодонты были самым естественным образом обречены — этого требовало недопущение евразийского объятия, и всё пресловутые союзнические отвлекающие шоу были лишь следствием заранее обдуманной и тщательно подготовленной мировой бойни. Разыгрывая осторожную политику интервенции, правительства Британии. Франции и Соединённых Штатов вводили в заблуждение общественность своих стран, внушая ей, что они действительно навлекли на себя ненависть коммунистов, выступив на стороне врагов своих врагов (то есть на стороне белых), тогда как в действительности они занимались исключительно тем, что всё это время обманывали белых. Таким образом, упрёк в том, что союзники «показали себя с наихудшей стороны», вылился в неучтивый отказ признать великолепно исполненный манёвр, обошедшийся всего в пятьсот жизней, но позволивший избавиться в центральном регионе от мощной силы потенциальных русских союзников юнкерской Германии с восточной стороны евразийской разделительной линии. Если не считать отвратительной мясорубки братоубийственной Гражданской войны в России, стоившей около 10 миллионов душ, операция западных союзников увенчалась блестящим успехом — так что в этом отношении западные державы скорее показали себя с наилучшей стороны.

Мирный договор, оказавшийся слишком жёстким

«Четырнадцать пунктов» Вудро Вильсона, опубликованные в заключительном периоде войны, в январе 1918 года, были лишь предварительным наброском послевоенного устройства мира; в этом проекте рассматривалось «восстановление» подвергшихся вторжениям территорий и содержались уверения воевавших сторон в том, что не будет «аннексий, контрибуций и карательных мёр».

5 ноября 1918 года американская позиция была более подробно разъяснена в ноте, направленной германскому правительству государственным секретарём США Лэнсингом, согласно которой Германия должна была уплатить «компенсацию за ' ущерб, причинённый гражданскому населению... союзных государств и его собственности... агрессивными действиями на суше, в море и в воздухе» (101). На этих условиях немцы подписали соглашение о перемирии.

Тем временем 6 февраля 1919 года в Веймаре, вдали от временных берлинских неурядиц, собралась Национальная ассамблея, и пять дней спустя новорождённая республиканская Германия получила своего первого президента — социалиста Фридриха Эберта.

Вскоре начались ожесточённые споры о «репарациях». Если под «ущербом» понимать только порчу имущества и собственности, то Франция, на территории которой имели место наиболее сильные опустошения и разрушения, имела право заявить претензии на большую часть возмещений и компенсаций. Для того чтобы хоть немного склонить чашу весов в пользу Британии, Ян Сматс, питомец милнеровского «Детского сада»*

* См. выше.

и представитель Южной Африки на парижских переговорах, нашёл лазейку в ноте Лэнсинга: цитируя слова статьи, согласно которой «Германия признавалась ответственной за весь ущерб, причинённый гражданским лицам», он умело склонил Вильсона к тому, чтобы включить в счёт репараций денежные пособия и выплаты семьям солдат, а также пенсии для вдов и сирот.

Экономист Джон Мэйнард Кейнс, представлявший в Версале Британское казначейство, подсчитал, что назначение этих выплат не только нарушило переговорные пункты Вильсона, но и в два с половиной раза превосходило денежное выражение общего ущерба, причинённого на Западном фронте. Добавив к первоначальному переводу наличных средств в сумме 5 миллиардов долларов, ожидавшемуся к маю 1921 года, дополнительные выплаты (25 миллиардов долларов) и компенсации за вызванные войной разрушения (10 миллиардов долларов). Кейнс оценил репарационную нагрузку в 40 миллиардов долларов: эта сумма в три раза превосходила весь предвоенный годовой доход германского рейха и находилась за всякими пределами платежеспособности побеждённой Германии (102). Кейнс не скрывал своего негодования — представленные суммы были откровенно абсурдными.

Но победоносная публика питала надежды совершенно иного рода: британцы оценивали свои притязания в 120 миллиардов долларов, а французы мечтали о фантастической мзде в 220 миллиардов (103). Перед такой разгорячённой аудиторией, мстительно жаждавшей карающей дани. Ллойд Джордж и французский премьер-министр Клемансо, главные представители Британии и Франции на переговорах, едва ли могли показаться дома с добычей всего» в 40 миллионов долларов без риска политического линчевания. Тогда Ллойд Джордж придумал очень мудрый выход — оставить сумму неназванной и предоставить её окончательное определение комиссии экспертов, которая должна будет выдать результат через два года, к маю 1921 года. Эту взрывчатую смесь в текст договора ловко вставил Джон Фостер Даллес — нью-йоркский адвокат, вращавшийся в высших сферах, — в форме печально известной 231-й статьи, вошедшей в историю под названием «вопроса о виновниках войны» (Kriegsschuldfrage). Согласно этой статье Германия была принуждена принять на себя всю ответственность и, таким образом, подписать «чек на предъявителя» «за причинение всех потерь и ущерба, понесённых союзными державами и их народами, вследствие войны, навязанной им агрессией со стороны Германии».

Общая сумма добычи, которую предполагали отнять у Германии, была победителями эмпирически разделена следующим образом: 50 процентов Франции, 30 процентов Британии и 20 процентов остальным, менее пострадавшим и менее значимым союзникам (104).

Послужив своей цели, приманка из четырнадцати пунктов была разорвана и выброшена в мусорную корзину. Глашатай и автор изложенных в них принципов Вильсон, словно дешевые часы, которые однажды слишком сильно завели, а потом выбросили, судорожно «потикал» и сломался: в Париже президент серьёзно заболел. Он клялся, что не будет никаких аннексий, однако молча согласился на оккупацию Германии союзниками; он обещал, что не будет никаких компенсаций, но согласился на односторонние репарации. Он клялся выкорчевать «тайную дипломатию» и спокойно наблюдал, как его союзники именно таким способом цементируют договор: когда германская делегация в конце апреля прибыла в Париж, чтобы 7 мая 1919 года ознакомиться с содержанием, Ллойд Джордж, спотыкаясь, зачитал текст, который ни он, ни другие полномочные представители союзников до этого ни разу не видели в законченном виде (105). Всё они яростно спорили и торговались, но рука, компактно записавшая итог этой склоки, так и осталась скрытой.