По глубокой пыли ухабистой дороги змея нашей колонны продолжала ползти дальше на северо-восток: болото, песок, сосновые леса, луга, березняки, ольшаники, редкие низенькие домишки с маленькими садиками.
Потом — первый русский солдат: он лежал на спине поперек проезжей дороги. Казалось, что его глаза уставились в небо. Рядом с его телом — маленькая лужица запекшейся крови. Небольшое тело окоченело в льняной форме оливкового цвета, торчащие из рукавов грязные руки вцепились в землю. Глубокие колеи прочертили полукруг вокруг его тела. Бесконечно просторная одинокая страна и одинокий мертвый — потрясающая картина для того, кто был способен это видеть.
В БОЛОТАХ И ЛЬДАХ ВАЛДАЙСКОЙ ВОЗВЫШЕННОСТИ
Через броды и наскоро наведенные мосты в последующие дни дивизия преодолевала ручьи и реки перед старой русской границей. Мы приближались к Себежу, то есть линии Сталина. В связи с этим у нас возникали в памяти воспоминания о линии Мажино или о «Западном вале».
Мы встретили саперов, действовавших под Даугавпилсом. Один фельдфебель рассказал нам об остановленном товарном поезде, запертые «скотовозы» которого были набиты битком мертвецами всех возрастов. Тот, кто не был расстрелян, просто задохнулся в этой давке.
Этот рассказ, быстро распространившийся по войскам, внес новый элемент в нашу борьбу с русскими.
Шестого июля мы вышли к ужасавшей нас линии Сталина. Эта была линия долговременных огневых точек, протянувшаяся через луга, поля и леса в несколько эшелонов. Тут мы показали, на что способны хорошо подготовленные, полные молодых сил солдаты.
Обозные грузовики спрятались под покровом густых лесов. Рядом с наступающими войсками остались только боевые машины.
Разведывательные дозоры вскоре наткнулись на русское боевое охранение, едва приблизившись к оборонительным сооружениям. Позиции боевого охранения были мастерски замаскированы. Мы понесли первые потери от замаскированных на деревьях снайперов.
Из тыловых районов ударила русская тяжелая артиллерия. Снаряды ложились далеко позади, приблизительно там, где размещался наш обоз.
Позиции боевого охранения противника были вскоре преодолены. Показания пленных помогли нам выяснить положение хорошо замаскированной линии укреплений. Расчеты тяжелых пулеметов и минометов моей роты были приданы другим ротам батальона для усиления. Оставшись один в машине, я поехал на моем «Адлере» в укрытие в лощину, а потом с опушки леса наблюдал за боем. Я чувствовал себя снова оказавшимся на полигоне в Мюнзингене. С высот пулеметы вели точный огонь по амбразурам дотов, а минометы своим огнем перед амбразурами «ослепляли» их гарнизоны, позволяя саперам и пехоте преодолеть находящиеся перед ними заграждения из колючей проволоки и приблизиться к дотам.
Я видел, как на удобное для стрельбы по укреплениям расстояние подъезжали трехосные тягачи с 37-мм противотанковыми и легкими 75-мм пехотными орудиями на прицепе, как из них выпрыгивали расчеты, наводили орудия и вели огонь по тем дотам, которые не могла взять пехота. Однако ожесточенный огонь противника с незаметных позиций наносил чувствительные потери умелым канонирам. Один из водителей трехосных тягачей пехотных орудий направил свою машину в укрытие в лощину, где укрывался и я. По его диалекту я определил в нем уроженца Верхней Австрии. Он был из Зальцкаммергута, недалеко от родины Мика. Мик выписывал фигуры на своем мотоцикле с коляской где-то на равнинных просторах, подвозя боеприпасы для пулеметов и эвакуируя раненых на перевязочные пункты.
Посыльный мотоциклист привез приказ гауптштурмфюрера Шрёделя: «Как только оборона на линии дотов будет подавлена, полностью загрузить машину боеприпасами для миномета, посадить два минометных расчета и проехать за первую линию обороны противника».
«Прекрасно! Загрузить полный кузов фугасных мин, и проехать между еще ведущими огонь дотами! Это способствует прекрасному вознесению на облака! Но сначала пара глотков «боевого духа» из «трехзвездочной»!
Когда я выехал из лощины, передо мной пару раз грохнуло. Но я уже ехал вдали от какого-либо укрытия. Значит, вперед! Под высокими соснами я загрузился боеприпасами: тридцать оцинкованных коробок с тремя 81-мм минами в каждом доверху наполнили мой автомобиль. Мне надо было еще выяснить, где мне посадить два минометных расчета. Вот бы еще машина это выдержала! Минометное отделение должно было сесть где-то в глубокой лощине на первом рубеже у самой линии дотов, которые якобы уже подавили. Прекрасно, прямо как в кино! Еще глоток «трехзвездочного»… Боже мой! Я же герой!
Когда я подъехал к означенной лощине, по ней уже пару раз ударила русская артиллерия и причинила потери. Я, проклиная все, понял, что я сюда на своих плечах наверняка притащил еще артиллерийского огня!
Раненые остались позади, а десять (!) человек с двумя минометами погрузились на мою машину, и мы рванули! Я почти не видел узкой лесной дороги, настолько плотно вокруг меня сидели солдаты. Огонь пехоты противника вреда нам не причинял. На сильно перегруженном автомобиле мы, не сломав мостов, проехали между дымящимися и еще местами ведущими огонь дотами.
Вот и приехали! Рядом с тропинкой в сосновом лесу — убогая землянка, из всех дыр которой несся ураганный огонь. Быстро задний ход до первого поворота.
Мгновенно возникает план: один миномет занимает позицию и кладет мины прямо перед амбразурой этого дзота. После этого я подъезжаю как можно ближе к зоне досягаемости его огня. После разрыва шестой мины мы на полном ходу (с чертовой матерью!) под прикрытием миномета проезжаем находящийся под обстрелом участок дороги. Это должно получиться, если, конечно, иваны не предпримут чего-нибудь, мешающего нашему маневру.
Наряду с великолепной маскировкой доты на линии Сталина часто имели неприятную возможность вести огонь не только с фронта, но и с тыла. Если это мы и не приняли в расчет, то из невидимого холмика под корнями деревьев ударила очередь как раз в тот момент, когда нам казалось, что линия обороны уже преодолена. Она ударила по короткому участку дороги, прикрытому со всех сторон стволами деревьев, но тогда можно сказать, что мы уже были в безопасности.
Как только люди из двух минометных расчетов снова уселись рядом со мной, мы рванули дальше. Связь с нашей ротой я уже давно потерял. Она уже должна была быть где-то впереди, потому что мы — войска моторизованные, а противника перед нами нет. Значит, полный газ, и за ним!
Укреплений не видно. Значит, мы уже их проехали? В соответствии с полученным приказом, я снова выехал на автомобильную дорогу и в сотне метрах от деревни высадил оба расчета, не без желания пополнить запасы боеприпасов за счет нового подвоза. Пока мы обсуждали, где мне выгрузить имеющийся запас в безопасном месте, по занявшим огневые позиции минометам открыла огонь противотанковая или полевая пушка. Ее огневой налет стоил нам троих раненых. Наскоро перевязанных, их посадили ко мне в машину, чтобы я сразу отвез их на перевязочный пункт. Стоны раненых способствовали тому, чтобы я ехал как можно быстрее. Я выжимал из машины все, что было можно. Вероятно, что мы все еще были целью для невидимого противника. Назад я ехал той же дорогой. Но после изгиба дороги, идущей в горку, я заметил 37-мм противотанковую пушку на огневой позиции. Ее командир сидел за ее щитом на корточках, ствол был направлен на нас. Только когда он привстал, показав тем самым, что узнал нас, опасность была позади. На его удивленное:
— Откуда вы взялись здесь, дети человечьи? Я гордо ответил:
— С передовой, унтершарфюрер! — Я сообщил ему, где позиции наших минометов и об обстреле из полевых или танковых пушек.
Кто-то из нас был неправильно сориентирован. Или он, как передовое охранение, стоит слишком близко к своим, или я ошибся, введенный в заблуждение имеющимися следами от машин и не по той дороге уехал слишком далеко вперед.
Продолжая свой путь с ранеными, я снова выехал на линию дотов. К нашему удивлению, некоторые из захваченных уже в ходе штурма сооружений были вновь заняты противником. Я дал полный газ, и мы проскочили их не слишком просторные секторы обстрела, не получив ни одной пробоины. Только когда саперы снова штурмовали доты и подорвали их, я смог на моей машине, доверху нагруженной боеприпасами к миномету, снова двинуться в путь.
Наступила ночь, и шум боя в темноте усилился. Поднявшийся ветер доносил до нас вонь чадящих глинобитных хижин и горящих полей, Где-то горели леса, и пламя отражалось темно-красными всполохами от облаков.
У дороги горели, дымя густым черным дымом, машины и танки. Начал моросить дождь. Впервые мы почувствовали этот типичный запах войны в России — смесь запаха гари мокрых соломенных крыш, горящего леса и горящего раскаленного железа танков.
