Однако вновь возникшие ремесленные корпорации (всего их было четырнадцать), как и купеческие гильдии до них, были склонны делать свой устав слишком строгим. Некоторые из правил граничили с деспотизмом. Подмастерья, например, поступали в учение на семь лет. Даже после окончания обучения они не могли сами стать мастерами, имевшими право нанимать подручных, если не являлись сыновьями или зятьями других мастеров — либо им приходилось платить за это большие деньги. В Эдинбурге данная практика вызвала появление целого класса квалифицированных ремесленников, не имевших привилегий и в правовом плане не отличавшихся от разнорабочих. Подобно крепостным в сельской местности или членам горных кланов, горожанин эпохи Средневековья рождался для определенного положения в жизни, которое могла изменить только неколебимая решимость или большая удача.
И даже беспрекословное подчинение правилам корпорации не всегда защищало мастеров так, как предполагалось. В течение примерно ста лет после образования корпорации ткачей и суконщиков их статус постепенно становился все более низким, а их количество в городе уменьшалось. Они перебрались в новые пригороды вдоль Уотер-оф-Лейт. В то время это было удачным решением: они освобождались от эдинбургских налогов и ограничений, приобретая также источник проточной воды, настолько необходимой в их ремесле в таком безумном месте, как пологий склон Замковой скалы. От внимания ускользнуло то, что тем самым они также подписались на дальнейшее понижение своего статуса в неофициальной экономической иерархии. Люди, зарабатывавшие деньги в Эдинбурге, вкладывали их, в частности, в Текстильные фабрики вдоль Уотер-оф-Лейт. Там они предлагали постоянную работу ткачам и суконщикам, превращая последних из ремесленников в пролетариат.
И все же кое-кто из тех, кто в Эдинбурге зарабатывал деньги, по-прежнему оставался в правовом смысле ремесленником. Корпорация кузнецов — пример профессионального объединения, которому удалось, благодаря финансовому успеху, повысить свой социальный статус. Работа молотом была единственным, что объединяло группу вполне самостоятельных (или становившихся таковыми) профессий: бронников, кузнецов, изготовителей пряжек, изготовителей ножей и столовых приборов, ювелиров, изготовителей металлических деталей упряжи. Раньше всех из этой среды выделились ювелиры. Королевский монетный двор находился в Эдинбурге, что с развитием экономики стало еще большим преимуществом. К пенни короля Давида последующие монархи добавили гроты, нобли и лайоны. Шотландское государство серьезно относилось к своему сеньоражу: в 1398 году одного фальшивомонетчика сварили живьем на Хай-стрит.[87]
Тем не менее предотвратить вывоз шотландских монет и ввоз иностранных было невозможно. Монета как одна из форм существования цветного металла — и наиболее мобильная — путешествовала по торговым путям. Все это требовало присутствия на рынках города специальных лиц, в идеале — ювелиров, которые обладали бы достаточным опытом и умели оценивать принесенные им на осмотр монеты, определять чистоту металла и замечать, не стерты ли эти монеты или не обрезаны. Некоторые ювелиры устроили себе мастерские в торговых рядах Лакенбут, где, судя по заработку, дела у них шли превосходно. В богатстве они начали соперничать с купцами. В 1581 году они создали собственную корпорацию. Теперь мы можем сказать, что именно здесь следует усматривать истоки банковского дела, которое впоследствии распространило шотландскую практичность по всему миру и является сегодня основой экономики нашей страны.
Иногда членам одной и той же корпорации была суждена разная судьба — например, хирургам и брадобреям. Их объединение в 1505 году часто считается датой возникновения такого значительного современного учреждения, как Эдинбургский королевский хирургический колледж. Однако связь между ним и упомянутой корпорацией не столь однозначна. Вначале хирурги и брадобреи смогли объединиться, так как оба их ремесла требовали одного — умелых рук. И те и другие подходили к клиентам с острыми инструментами, чтобы что-нибудь отрезать, будь то отросшие волосы или раздробленные конечности. Разница состояла в том, что из рук брадобрея клиент обычно выходил живым, что с хирургами случалось реже. Со временем зазор между профессиями увеличился. В 1583 году хирургам удалось занять одно из двух мест, предназначенных для ремесленников в городском совете. Свой социальный статус они несколько повысили, что, однако, не означало подлинного прогресса собственно в хирургии. Разумеется, хирург должен был «знать природу и существо всего, что он делает; в противном случае он нерадив». Подмастерьев учили немного анатомии, например, где располагаются вены — хотя, поскольку в те времена кровообращение еще не открыли, это знание было не таким уж полезным. Тот факт, что юношам также приходилось изучать астрологию, ясно говорит об интеллектуальном уровне обучения.
Подлинной целью всей этой деятельности было стремление подавить конкуренцию; одновременно корпорация стремилась перейти на более высокую ступень социальной лестницы, чтобы стать, по их собственному определению, «ученым сообществом». В конечном счете под этим имелось в виду избавление от еще более постыдного, нежели статус ремесла, родства с брадобреями. В 1648 году большинство членов корпорации, теперь считавшиеся хирургами, запретили вступать в нее тем, кто был только брадобреем, несведущим в хирургии. Это привело к нехватке в городе брадобреев. Люди жаловались, что им приходится отправляться в пригород, чтобы остричь волосы. Так продолжалось до тех пор, пока во время оккупации Шотландии войсками Кромвеля английские офицеры-«круглоголовые», которым стрижка требовалась постоянно, отказались мириться с неудобствами. Хирурги не сдались. В 1657 году они объединились с более «благородными» аптекарями, однако от брадобреев так и не смогли избавиться вплоть до 1722 года. Только тогда профессия хирурга приобрела чувство собственного достоинства, правами на которое хирурги, по их разумению, обладали. Эдинбург стал городом снобов.[88]
* * *
Экономические перемены и экономический рост всегда приводят к возникновению в обществе трений, которые в небольшой шотландской столице приняли собственный вид. В Средние века короля, вольных горожан и ремесленников объединяли общие интересы, которых аристократия не разделяла. Одним из примеров подобного противостояния явилась ситуация, сложившаяся в Шотландии в 1482 году, когда обстановка накалилась сильнее обычного. Яков III был неважным монархом: правителем эпохи Ренессанса он был только в том, что касалось покровительства, оказываемого музыкантам и архитекторам, но не в том, что касалось государственных дел. Он вел непрекращающуюся войну с дворянством и предпочитал общество людей незнатного происхождения. В Пограничье у Лоуден-Бриджа вспыхнуло настоящее восстание, которое кончилось тем, что вельможные задиры повесили несколько королевских фаворитов низкого происхождения. Коварные дядья, граф Атолл и граф Бьюкен, похитили короля и заперли в эдинбургском замке. Он опасался за свою жизнь. Кроме всего прочего, в Шотландию опять вторглись англичане.
В Эдинбурге растерянная королева Маргарита обратилась за помощью к мэру, Уолтеру Бертраму. Вместе с горожанами он решил самую насущную проблему, собрав 6000 мерков выкупа. В благодарность Яков III пожаловал Эдинбургу Золотую хартию, по которой город становился самостоятельной административно-территориальной единицей, а мэр — шерифом, облеченным властью вершить закон в городе. Бертрам и его супруга получили от короля пансион. Ремесленники, в память об их верности королю, получили знамя с изображением шотландского чертополоха, которое впоследствии стало известно под названием «голубого одеяла» и сейчас хранится (по крайней мере, его позднейшая копия) в школе Трейдс Мэйден Хоспитал. С этим знаменем связана следующая традиция. Мастера поднимали голубое знамя — то есть, несли его во главе народного шествия, — когда считали, что не согласны с государственной политикой; без знамени подобное шествие было попросту пьяной толпой. Эта традиция просуществовала триста лет, до тех пор, пока формирование индустриального общества не изменило природу подобных конфликтов.[89]
В средневековом Эдинбурге, несмотря на все беды и испытания, смог (в своих самых важных аспектах) сформироваться устойчивый образ жизни, как в материальном, так и в духовном плане. Некоторые здания той эпохи сохранились и теперь, некоторые частично, об иных известно лишь то, где они когда-то стояли. Что же до великого духовного наследия Средних веков, оно заключено в литературе Эдинбурга, которая, как и сам город, с веками становилась все богаче и помогает сегодня поведать о том, о чем камни рассказать не могут.
