По функциональному назначению стену Верхнего Чир-Юрта стоило бы сравнить с заградительными стенами в Северной Осетии (Албегова З. Х., Верещинский-Бабайлов Л. И. 2010. С. 321, рис. 212), особенно с теми, которые относятся ко времени арабохазарского противостояния, как Касарское оборонительное сооружение (Там же, цветное фото между с. 128 и 129; Албегова З. Х. 2010).
Выделить что-либо в Чир-Юрте непосредственно из творческого наследия собственно хазар на имеющемся сегодня материале не представляется возможным. Я оставляю в стороне идентификацию М. Г. Магомедовым Чир-Юрта как Беленджера, так же как и рассмотрение мнений других исследователей. Без планомерных и целенаправленных археологических исследований эта проблема не решаема. Тем не менее можно встретить ни на чём не основанное принятие этой версии. Только один из мелких примеров, но обративший на себя моё внимание своей оригинальностью. Обсуждая иную проблему (сомнительная связь шиловских и чир-юртовских катакомб, что к нашей теме прямого отношения не имеет), A. B. Комар пишет: «Катакомбы Чир-Юрта… располагались возле хазарского города Баланджар, поэтому отличаются стационарностью (? — В.Ф.) и выдерживанием стандарта, широким использованием кирпича и камня», а далее всё перечисленное названо «налётом урбанизации», как само собой разумеющееся (Комар A. B. 2001. С. 19). Оставим за Комаром неоспоримое право, как и любого пишущего, считать Чир-Юрт Беленджером. Не буду разбирать связь «стационарности и стандартности катакомб» с урбанизацией. Стандартность, за небольшими исключениями на каждом, присуща всем могильникам, как в салтово-маяцкой культуре, так и аланским Северного Кавказа. Дело в другом. Само городище Чир-Юрт не является остатками города (не важно какого) и никакого «налёта стационарности» это фортификационное сооружение с поселением при нём дать не могло. Остаются сырцовые кирпичи, распространение которых в раннем средневековье на территории Дагестана связано прежде всего с фортификацией, а не с появлением городов в социально-экономическом смысле этого термина. То же относится и к камню.
Городище с этим названием расположено на р. Акташ. Имеет неправильные, подчинённые местности очертания, 700 х 450 м (рис. 25). Защитой служили валы и рвы, овраги, обрывистые берега реки. На городище исследователи выделили «сам город» размерами 500 х 450 м, окружённый валами и рвами. С севера к нему примыкает обособленная территория треугольных очертаний, 250 х 200 м, отделённая от основной рвом. К городищу примыкает открытое поселение (Атаев Д. М., Магомедов М. Г. 1974-С. 125–127), основанное ещё в начале нашей эры.
По сравнению с общей площадью памятника вскрытые участки микроскопичны (С. 311, рис. 31). Ни о структуре городища в целом, ни о назначении отдельных его частей сведений нет. Неизвестны планировка и плотность застройки. «Смешанная структура культурных напластований и однообразная в общей массе керамика, выявленная в огромном количестве… затрудняет и чёткое их стратифицирование» (С. 128).
На городище вскрыто несколько полуземляночных прямоугольных жилищ с ямками от жердей каркаса стен. М. Г. Магомедов назвал их, как и чир-юртовские, «юртообразными», чему не соответствуют их прямоугольные очертания. В жилищах найдены фрагменты желобчатой черепицы закавказского происхождения, но совершенно сомнительно, что они составляли кровлю этих построек (Магомедов М. Г. 1983. С. 146–150). Кровлю из черепиц могли выдержать только каменные или кирпичные стены. Вероятно, черепица здесь использована вторично, в иных целях.
Илл. 25. Андрей-аул, городище (по: Магомедов М. Г. 1983)
Андрей-аульское городище датируется I–XIV вв. (Там же. С. 182). Слой хазарского времени чётко не выделен (Там же. Рис. 61, 62). Известна статья о происхождении культуры городища, но написана она на материалах соседних курганов. Одно замечание из статьи, принадлежащее М. П. Абрамовой, очень важно: «Несмотря на неоднократные прекращения жизни, на городище не отмечено резкой смены культур» (Абрамова М. П., Магомедов М. Г. 1980. С. 125). Это означает, что существенного вклада в местную культуру хазарское завоевание не принесло. Действительно, соавторы пришли к выводу: «Завладев северными провинциями кавказской Албании, Хазария оказалась наследницей… сложившихся здесь с глубокой древности оседло-земледельческих и ремесленных традиций» (Там же. С. 139). Наблюдение имеет принципиальное значение. Соответственно хазары восприняли и местные традиции в строительстве жилищ, использовали и ранее возведённые постройки и фортификационные сооружения.
Закономерен вопрос: правомерно ли считать прикаспийские так называемые «города» и их культуру хазарскими? Вопрос относится не только к Чир-Юрту и Андрей-аулу, но ко всем поселениям, в том числе крепостям и длинным стенам.
Считать ли Андрей-аульский памятник городом? У нас слишком мало археологической информации не только для ответа, но даже для постановки этого вопроса. Мы не знаем внутренней структуры этого поселения. Об этом и был вынужден написать М. Г. Магомедов: «Отсутствие материалов не позволяет нам воссоздать внутреннюю планировку хазарских городов и поселений в Дагестане. Судя по исследованиям на Верхнем Чир-Юртовском и Андрей-аульском городищах, можно предположить, что она была бессистемной. И это характерно для оседающих кочевников» (Магомедов М. Г. 1983. С. 154). Вот только дело не в оседании кочевников, а в том, что весь исторический процесс не привёл к созданию здесь сети городов в хазарское время (о кочевничестве см. далее).
Если говорить о городском типе застройки в Приморском Дагестане, то это можно сделать только в отношении городища Урцеки (Магомедов М. Г. 1983. Рис. 46). Дербента, о котором написано много, я не касаюсь.
То, что арабские авторы могли называть «городами» сеть населенных мест прикаспийского Дагестана, не означает, что археологическая и историческая наука должна воспринимать их именно так (см. ниже в связи с книгой Ф. Х. Гутнова). Необходимы современные критерии, но и в самых недавних публикациях продолжают фигурировать «города» в соответствии с указаниями средневековых авторов, в том числе Баланджар=Чир-Юрт и Вабандар=Андрей-аул (например: Ромашов С. А. 2003. С. 209).
Не будучи сторонником многих построений уже упоминавшегося А. Н. Поляка, отмечу, однако, применённое им к Баланджару определение «полукочевой город», «орда» (Поляк А. Н. 2001. C. 85). При этом вслед за Йакутом Баланджар рассматривается как «населённое место». Что ж, если это так, то для него должны были быть характерны легкие наземные постройки, вряд ли оставившие заметные следы. Нельзя исключать и углублённые юртообразные.
* * *
Освещать даже основную библиографию по проблеме «город» хазарского времени в Дагестане не входит в мою задачу. Но не могу не откликнуться на отдельные положения в недавно вышедшей и в целом заслуживающей внимания книге Ф. Х. Гутнова. Тем более что «город» в ней затрагивается на фоне более широкой темы книги (Гутнов Ф. Х. 2007; далее ссылаюсь только на страницы). Упоминавшийся мною выше Андрей-аульский памятник Ф. Х. Гутнов определяет как «важный торгово-экономический центр Прикаспия», указывая, однако, на находку только комплекса гончарных печей (С. 171). Но гончарное производство присутствует рядом с любым городищем, даже самым небольшим, и не только рядом с городищами, но и с открытыми поселениями. Даже если не найдены (или не сохранились) сами печи, о них говорит самая массовая находка на поселениях — керамика местного изготовления, в том числе лепная. Полностью согласен с сомнением Гутнова по поводу определения М. Г. Магомедовым расположенного в отдалении от городища поселения как «посада». Для этого раскопки должны были дать артефакты для определения городища как остатков города, но сами раскопки памятника были слишком незначительны.
Выше говорилось о том, что границы Верхнего Чир-Юртовского городища так и остаются невыясненными. Тем не менее автор пишет, что «скорее всего» городище имело форму квадрата размером 1x1 км. На чём основано такое утверждение? М. Г. Магомедов схожего предположения не высказывал[21]. А далее, исходя из предлагаемых размеров, Ф. Х. Гутнов определяет городище как «огромный для своего времени город». Основное внимание автора сосредоточено на «прикрывавшей подступы к городу заградительной стене», которая при всей её значительности не даёт оснований для такого вывода. Это не «крепостные стены», а только одна стена, пересекающая долину Сулака. Опять же упоминается местный гончарный центр. Принять реконструкции Ф. Х. Гутнова не представляется возможным. Его заключение об «огромном городе» не согласуется с известным о нём по раскопкам. И уж совершенно неприемлем перенос названия современного аула Верхний Чир-Юрт на древнее городище (то же самое С. А. Плетнёва допустила в отношении Семикаракорского городища). Ф. Х. Гутнов даже не указал для незнающего читателя, что речь идёт о наименовании современного населённого пункта (С. 171).
