— во время сражения Дмитрий Донской подставил вместо себя двойника, а сам спрятался от греха подальше в лесной чаще;
— засадный полк прятался не в дубраве на северо-восток от Куликова поля, а где-то в тылу у татар и ударил им в тыл с юга;
— Мамай верил в Перуна, Хорса и... даже Геракла;
— численность войска Дмитрия Донского превышала триста тысяч ратников.
Любому здравомыслящему человеку очевидно, что гроша ломаного не стоят все «исторические факты», которыми пичкает нас «Сказание». Соответственно та же цена построенному на них сценарию «Руси-защитник».
Негатив ЧЕГО БЫТЬ НЕ МОГЛО
Даже если Куликовская битва на самом деле имела место, с учетом наших сегодняшних знаний о ней нет сомнения, что она сильно, очень сильно мифологизирована. Обобщая результаты исследований многих энтузиастов, профессионалов и любителей, можно смело утверждать, что целый ряд важных деталей Мамаева побоища и ассоциированных с ним событий, вошедших во все учебники и энциклопедии по сценарию «Руси защитник» и появившихся в последнее время по другим сценариям, преувеличены и приукрашены без меры, а многие «факты» – просто-напросто придуманы. Более того, по совокупности всех известных сценариев даже можно допустить, что выдумана и сама Куликовская битва.
Оценку вероятности Куликовской битвы как исторического факта начать стоит с того, что объективно, с учетом тогдашней «международной обстановки», всем участникам «антимосковской коалиции» затевать большую военную кампанию против Москвы было сильно не с руки.
Мамаю реально противостоял сильный и опасный противник, законный претендент на ордынский трон – Тохтамыш. К 1380 году он уже подчинил себе всю восточную половину Орды, именуемую в наших летописях Синей Ордой, и вовсю готовился к походу на западные подконтрольные Мамаю улусы. Насколько серьезна была опасность показало уже ближайшее полугодие: весной 1381 года (если не годом раньше, то есть еще до Куликовской битвы!) Тохтамыш разбил Мамая и объединил под своей властью всю Золотую Орду. Организуя поход на Москву, Мамай по существу начинал войну на два фронта и, тем самым, сам совал голову в петлю. Но Мамай не был ни самоубийцей, ни авантюристом, тому порукой вся долгая история его фактического правления в Орде. Одно дело – рядовой грабительский набег для пополнения казны и материальных ресурсов в преддверии войны с Тохтамышем, вроде того, что он совершил на рязанские земли осенью 1378 года, и совсем другое дело – большая война с уводом главных сил далеко в северные края прямо накануне генерального сражения с основным врагом в собственных пенатах. Столь опрометчивый поступок совсем не в духе опытного политика Мамая. Не мог он так поступить, и, скорее всего, не поступал.
70-е годы XIV века прошли в борьбе переяславль-рязанских и пронских князей за великое княжение Рязанское. Пронским князьям в начале десятилетия даже удавалось на недолгий срок получить ярлык на великокняжение, но и будучи формальными вассалами Олега Рязанского, они тем не менее стремились проводить самостоятельную политику наперекор своему сюзерену. На рубеже 60-х и 70-х годов пронцы совершенно самостоятельно и независимо от Рязани участвовали в отражении нашествий на Москву Ольгерда, а в битве 1378 года на Воже громили татарского мурзу Бегича совместно с Дмитрием Московским. В этом сражении, которое происходило, заметим себе, всего в нескольких километрах от Рязани (в то время Переяславля-Рязанского), Олег Рязанский участия не принимал, тем не менее, в том же году ни за что, ни про что «получил по шапке» от татар. Мог ли он в этих условиях брататься с Мамаем и выступать против Дмитрия Московского, все время ощущая затылком дыхание его сильного союзника и своего опасного соперника Даниила Пронского? Маловероятно. Исторически более достоверным представляется подчеркнутый нейтралитет Олега в столкновениях Орды и Москвы. Именно его мы видели за пару лет до Куликовской битвы в сражении на Воже, его же мы видим спустя два года после нее во время нашествия Тохтамыша. Разумеется, летописное замечание о предательстве Олега Рязанского и указании им Тохтамышу бродов – очередной чистой воды вранье и навет на рязанского князя; татары и сами прекрасно знали все нужные им дороги и броды на Рязанщине, в частности на Оке. А вот разорение рязанской земли Тохтамышем при возвращении из-под Москвы, признаваемое летописями, прямо говорит против союзнических в то время отношений Олега с Ордой.
Если можно с достаточными основаниями сомневаться в участии рязанцев в союзе с Мамаем, то не лучше ситуация и с Литвой. В XV—XVI веках, когда создавались произведения Куликовского цикла и формировался миф о Мамаевом побоище, Золотая Орда, великое княжество Литовское и великое княжество Владимирское (к тому времени уже, читай, Московское) образовывали некий геополитический треугольник, в котором все враждовали со всеми и в то же время теоретически каждый мог объединиться с каждым против третьего. Именно эту современную им реальность и отражают авторы Летописных повестей и «Сказания». Но в конце 70-х годов XIV века политическая ситуация была иной. Треугольник еще не образовался. Великое княжество Владимирское, вассал Золотой Орды, только готовилось отвоевать свой угол, а более-менее на равных противостояли друг другу только Орда и Литва. Линия противостояния проходила по всей бывшей Киевской Руси: практически вся нынешняя Беларусь и Украина были под Литвой, почти вся нынешняя европейская территория России – под Ордой.
В призывах Дмитрия, встать за землю Русскую, за веру христианскую, которыми пестрят Летописные повести и «Сказание», есть пикантный момент. В конце XIV века большая часть Русской земли, имея в виду территорию бывшей Киевской Руси и ареал преимущественного исповедания православной веры в Восточной Европе, находится в великом княжестве Литовском, и, следовательно, с не меньшим основанием должен был идти на то же самое Куликово поле за ту же самую землю Русскую и веру христианскую против Мамая его предполагаемый союзник великий князь Литовский Ягайло. В этой связи нельзя не затронуть еще один миф, якобы Литва вообще и Ягайло в частности были орудиями католической церкви и Запада в борьбе против Москвы. На самом деле в то время Литва воевала на три фронта: и против Золотой Орды, и против Московского княжества, и против Тевтонского ордена, главным образом как раз против последнего. Орден действительно был авангардом католической экспансии, но, в первую очередь, экспансии на Литву. Собственно Литва в узком смысле в то время была языческой, но если говорить о великом княжестве Литовском, то львиная доля его населения была православной. Сам Ягайло был крещеным, в разное время и по православному, и по католическому обряду, вследствие чего имел три имени: языческое Ягайло, православное Яков и католическое Владислав. Его такое положение вещей, судя по всему, нисколько не смущало, поскольку Ягайло, насколько мы его знаем, мало интересовался вопросами веры, зато, будучи до мозга костей политиком, порой не брезгующим откровенным политиканством, худо-бедно защищал подвластную ему русскую землю, равно как и литвинскую, и жемайтскую, и польскую, -достаточно припомнить Грюнвальдскую битву 1410 года. Правда, к сожалению, представление большинства россиян об этом сражении весьма туманно, и в этом тумане как-то не вырисовывается фигура главнокомандующего «нашими», то есть противостоящими Тевтонскому ордену силами. А командовал ими тот самый Ягайло, к тому времени польский король Владислав II. Однако во время Куликовской битвы году Ягайло не был польским королем, да и великим князем Литовским был лишь номинально.
После ухода из жизни Ольгерда в 1377 году Ягайло формально, по завещанию усопшего, стал великим князем Литовским, но фактическим верховным властителем Литвы оставался младший брат Ольгерда Кейстут, еще при жизни Ольгерда деливший с ним власть и сохранявший большой авторитет среди литовской знати. Первые четыре года после смерти отца все усилия Ягайла были направлены на борьбу с дядей. Именно к этому периоду относятся лихорадочные поиски союзников: сватовство Ягайла к дочери Дмитрия Донского и тайный сговор с Тевтонским орденом против Кейстута, которому, правда, более искушенный в политике дядя успешно противопоставил свой собственный тайный договор с магистром ордена. Накал борьбы между дядей и племянником в 1380 году характеризуют события следующего года: в 1381 году Кейстут сверг Ягайло с литовского трона, а еще годом позже свергнутый племянник возвратил себе верховную власть, попросту вероломно удушив дядюшку. В смертельном взаимном противостоянии, когда малейшая ошибка сулила не только поражение и потерю трона, но и гибель, ни Ягайло, ни Кейстут не могли себе позволить какие бы то ни было внешнеполитические авантюры и большие войны с соседями. Действительно, пятилетка после смерти Ольгерда – самый спокойный период для соседей Литвы. Если не считать Куликовской битвы. Но именно поэтому ее считать бы и не следовало. Ни Ягайло, ни Кейстут на Куликово поле скорее всего не пошли бы. Не до того было.
