После этого случая обоих молодых, но уже получивших известность незаурядных кораблестроителей стали привлекать в качестве экспертов и советчиков наряду с такими видными корабельными мастерами как Гаврила Меншиков, Ричард Рамз. Они выносили заключения по многим сложным, спорным вопросам и методам тогдашнего кораблестроения и эксплуатации кораблей. Так, например, когда потребовалось вытащить на стенку для осмотра и ремонта трофейный шведский фрегат „Карлскрона-Вапан", все четверо упомянутых кораблестроителей совместно с обер-интендантом Ричардом Броуном тщательно обследовали судно. Они согласились с мнением Гаврилы Окунева о том, что из-за ветхости целиком данный фрегат вытаскивать на стенку нельзя, а следует предварительно разрезать на две части, которые и поднимать порознь.
В 1739 г. Иван Рамбург выступил с предложением о повсеместной замене деревянных книц на железные, как это принято во французском кораблестроении, для обеспечения судам значительно большей прочности. Он указывал, что при постройке фрегата „Митау" вместе с Окуневым они продемонстрировали пользу подобного метода крепления отдельных членов набора. Рамбург и Окунев, добиваясь внедрения данного нововведения, вели упорную борьбу не только со всеми отечественными корабельными мастерами, но даже и с самим обер-интендантом, возглавлявшим тогда кораблестроение в масштабе страны. Все они утверждали, что железные кницы якобы не удобны и могут даже повредить судно во время шторма. Однако жизнь подтвердила целесообразность введения металлических креплений, которые, наконец, были повсеместно внедрены в практику отечественного кораблестроения.
Когда к середине XVIII в. при императрице Елизавете правительство снова стало уделять внимание военному флоту и выделило значительные ассигнования на возобновление отечественного кораблестроения, к разработке чертежей новых линейных кораблей привлекли лучших кораблестроителей. Гавриле Окуневу и Ивану Рамбургу поручили разработать чертежи двух 66-пушечных кораблей и начать их постройку в Санкт-Петербургском Адмиралтействе.
За последующие полтора года Гаврила Окунев построил 66-пушечный корабль „Александр Невский", а Иван Рамбург – однотипный „Иоанн Златоуст". Корабли обладали хорошими мореходными качествами, но строение Окунева было более прочным.,.Александр Невский" пробыл без тимбировки в строю Балтийского флота более 15 лет, тогда как „Иоанн Златоуст" Рамбурга уже через 10 лет пришел в такую ветхость, что его пришлось разломать.
Вскоре после окончания работ по постройке этих кораблей Окунев по своему чертежу построил в Санкт-Петербурге 80-пушечный линейный корабль „Святой Николай", а Иван Рамбург тоже 80-пушечиый „Кир Иоанн" (первоначально он назывался „Фридрих-Рекс"). По вступлении в строй Балтийского флота они стали самыми мощными его кораблями и оказались настолько прочными, что пробыли в строю более 15 лет каждый.
Примерно в этот же период оба кораблестроителя по указанию Адмиралтейств-коллегий приняли участие в конкурсе на разработку лучших чертежей 100-пушечного корабля. Окунев и Рамбург представили созданные ими чертежи, надежно обеспечив продольную прочность этих больших кораблей, спроектировав их „на французский манер".
Гаврила Окунев был из корабельных мастеров произведен в сарваеры бригадирского ранга и назначен главным кораблестроителем Балтийского флота. Он стал руководить постройкой судов в Санкт-Петербургском Адмиралтействе и всеми ремонтными работами в Кронштадтском порту. Несколько позднее в сарваеры бригадирского ранга произвели и Ивана Рамбурга, который стал главным кораблестроителем Казанского адмиралтейства, а затем советником обер-сарваерской конторы. Ему доводилось в ту пору инспектировать Архангельское и другие адмиралтейства и верфи страны.
К началу 60-х годов Окунев и Рамбург уже достигли преклонного возраста и у обоих стало портиться зрение. Оба они неоднократно ходатайствовали об увольнении в отставку по возрасту и болезни. Однако опытных кораблестроителей не хотели отпускать. Лишь в 1763 г. их произвели в генерал-майоры и уволили в отставку со следующим чином – генерал-лейтенанта. Скончались они оба в середине 60-х годов XVIII в. (точный год смерти не установлен) на восьмом десятке лет.
Гаврила Окунев и Иван Рамбург, которых Петр I выделил как перспективных кораблестроителей и позаботился об их дальнейшем образовании, оправдали его надежды. Оба они вошли в историю как грамотные поборники мероприятий, обеспечивавших надежную продольную прочность много-пушечных отечественных линейных кораблей. Построенные ими корабли, как правило, были достаточно прочными и долговечными и обладали мощным артиллерийским вооружением. Окуневу и Рамбургу принадлежит заслуга в том, что они подготовили первые кадры отечественных кораблестроителей, имевших представление о методах и принципах обеспечения надежной продольной прочности судов.
Зачинатель „потаенных" судов
В начале XVIII в. на Адмиралтейской, Галерной и „партикулярной" верфях новой столицы России Санкт-Петербурга было очень людно и шумно. Тысячи корабельных плотников, а также других адмиралтейских и иных работных людей стучали топорами и тяжелыми молотами, строгали, пилили, конопатили и малярничали. На берегах Невы строили линейные корабли, фрегаты, шнявы, галеры, ластовые и иные суда для создаваемого Балтийского флота. В арсеналах, многочисленных мастерских и кузницах готовили для них пушки, припасы, всевозможные другие виды вооружения и снабжения. Со всех концов везли в город на Неве лучшие материалы для строительства и снаряжения флота. Судьбы десятков тысяч морских и адмиралтейских служителей, а также работников, мастеровых и „приписных" крестьян были прочно связаны со всенародным делом создания отечественного военно-морского флота.
Неудивительно, что в то кипучее время выявлялись самоучки-самородки, которыми так богата всегда была русская земля. Эти одаренные люди, побуждаемые патриотическими устремлениями, направляли всю силу своего пытливого ума и таланта на создание флота.
Осенью 1718 г., когда многие „приписные" плотники возвращались с „государевых работ", по московским посадам пошел слух, что какой-то простой крестьянин из подмосковного села Покровское-Рубцово придумал некое „потаенное" судно, пригодное для плавания под водой. Звали того крестьянина Ефим Прокопьев Никонов.
Родился Ефим Никонов примерно в 1690 г. в селе Покровское-Рубцово, что живописно раскинулось на правом берегу реки Яузы, почти напротив другого крупного села – Семеновского. Отец Ефима Прокопий Никонов ранее проживал со своей многочисленной семьей в одном из московских посадов, но большие земские оброки посадской общины вынудили его уйти в село.
Жители села Покровское издавна славились как искусные ремесленники и мастеровые. Часть из них строили струги, баржи и иные речные транспортные суда на купеческих верфях на Яузе; другие нередко уходили на „государевы работы", связанные с постройкой кораблей и иных судов для военного флота.
Ефим Никонов, как и его отец, слыл опытным плотником. Вероятно, он был в числе тех крестьян, что по указу царя принимали участие в работах на судостроительных верфях. Очевидно, при работе там у него и зародилась мысль о создании подводного судна. Прошло, может быть, немало времени, пока Никонов решился открыть односельчанам свою идею. Однако изобретателя никто не понял и не поддержал, его высмеяли и отругали, окрестив „никчемным выдумщиком".
Прошел почти целый год. За это время мысль о возможности построить „потаенное" судно была настолько продумана и обоснована, что изобретатель уговорил местного стряпчего Литвинова „за малую мзду" написать „доношение с челобитной", которую подал на имя Петра I. В челобитной Никонов, жалуясь на притеснения и „всяческое поругание" со стороны „людей чиновных, дьяков и старост", клятвенно заявлял: „Сделает он к военному случаю на неприятелей угодное судно, которым на море в тихое время будет из снаряду забивать корабли, хоты бы десять или двадцать и для пробы тому судну учинит образец, сколько на нем будет пушек, под поте-рянием своего живота, ежели будет неугодно" [24]. В том же доношении было указано, что придуманное судно „будет ходить в воде потаенно". Челобитная на государево имя писалась в том случае, если ее автору что-либо было известно о деле государственной важности. Чиновники обязаны были немедленно о челобитных доносить царю. Если оказывалось, что „челобитчик" зря побеспокоил государя, его строго наказывали. На все возможные кары Ефим Никонов шел сознательно, уверенный в пользе своего изобретения. Вот почему он писал, что ручается за судно „под потерянием своего живота, ежели будет неугодно"!
Челобитная простого крестьянина дошла до царя. Прозорливый Петр I сумел сразу оценить эту замечательную, необычную идею и те важные преимущества, которые может получить молодой русский флот в борьбе с могущественными шведской и иными иностранными армадами, если удастся осуществить идею Никонова.
