Мы уже говорили, что в 1080 году торки были в некоторой зависимости от князей и кочевали около Переяславля. В 1095 году они уже состояли в действительной службе у Руси, ибо помогали Мономаху выкрасть его сына Святослава из половецкого лагеря. Постепенно прибывали новые колена и принимались князьями на службу. Так, Мономах рассказывает, что к нему пришли из степей половецких торки Читеевичи. В своих первых походах на половцев князья склоняли торков переселяться на Русь и забирали с собой их вежи. В 1103 году русские «захватили печенегов и торков с вежами». Наконец, последнее большое переселение этого племени в русские пределы совершилось в 1116 году. Тогда половцы окончательно вытеснили их с Подонья и заставили уйти на Русь. Вместе с ними явились и печенеги, небольшое количество которых вместе с торками оставалось у Дона. Итак, известно переселение в пределы Руси двух племен: печенегов и торков, но оказывается, что на службе у князей кроме них были: берендеи, каепичи, турпеи, коуи, боуты. Трудно определить, какие это были племена. Мы не знаем в степях в домонгольский период таких племен, а потому придется допустить, что это ранее выделившиеся роды из тех же самых торков и печенегов. Когда эти племена только что приходили в знакомство с Русью, то последняя не знала еще хорошо своих новых союзников. Потом, при болыием ознакомлении с ними, русские различили их отдельные роды, которые обособились еще гораздо раньше, так что представляли отдельные, самостоятельные единицы. Как прежде Русь называла их всех одними лишь именами печенегов и торков, так теперь она отдельные роды их приняла за самостоятельные племена. Только однажды вскользь летопись как бы дает нам знать, что берендеев она считает одним из торкских родов. Так, Никоновская летопись, рассказывая об ослеплении Василька[119], говорит: «…и приступи турчин (очевидно, торчин), именем Берендей». Летописец обратил родовое имя в собственное. Нельзя считать это домыслом самих составителей Никоновского свода, ибо то же самое мы находим и в Ипатьевской летописи: «Торчин, именем Береньди». Затем можно утвердительно сказать, что турпеи — это один из родов торков…
Вся эта масса разных тюркских кочевых родов носила на Руси общее имя «черных клобуков», то есть «черных шапок». Черные клобуки не были особенный какой-нибудь народ, отличный от торков и берендеев, а это название было общим для торков и берендеев, для ковуев и печенегов, и для всех других мелких племен, осевших на Руси. В 1162 году у Рюрика[120] были в войсках: берендеи, ковуи, торки и печенеги. Через несколько строк все они названы черными клобуками… «Черные клобуки» есть не более как перевод тюркского выражения «кара-калпаки» или «кара-тули». Где же, в каких местностях можно указать поселения этих черных клобуков? Мы уже встречали их на Поросье и в Переяславском княжестве…
Есть несколько фактов, указывающих на пребывание черных клобуков и в городах. Даже есть известие, будто были города, исключительно населенные тюрками. В летописи мы находим, например, такое сообщение: «Половци же взяша 6 городов Береньдичь»… Были и печенеги каневские… В конце XII столетия мы знаем трех черноклобуцких князей, владевших городами в Поросье. Кунтувдей сначала сидел в Торческе, затем ему дан был город Дерновый на Роси. Не известно, какие города принадлежали Чюрнаю и Кульдеюрю — летопись их не называет. Это были, как видно, люди выдающиеся. Про Кунтувдея летописец говорит, что он «бе мужь дерз и надобен в Руси». Его вместе с Кульдеюрем мы видим в походе Игоря Святославича на половцев к Хоролу в 1183 году. О Чюрнае мы ничего не знаем, но по ходу дела с Кунтувдеем объясняется, что он имел также большой вес у князей, ибо по его доносу Святослав Всеволодович арестовал Кунтувдея. Можно предположить, что черноклобуцким князьям давались те города, где в населении преобладал черноклобуцкий — тюркский элемент. Хотя не в таком количестве, как на Поросье и в Переяславской области, поселения тюрков были и в других областях. Так, ковуев мы находим в Черниговском княжестве, берендеев в дружине на Бело-озере, а если верить Никоновской летописи, то печенеги служили князьям рязанским.
Роль черноклобуцкого населения в истории Руси, особенно южной, весьма значительна. Оно принесло новый тюркский элемент на Русскую землю, который с веками расплавился в славянстве и не мог не оказать влияние на славянское население в культурном отношении. Как на севере чистый славянский тип изменился под влиянием финским, так на юге не могло пройти бесследно влияние тюрков, не могло не отразиться на последующих поколениях южноруссов. Не менее важное значение должно признать за черноклобуками в ходе политических событий на Руси и в борьбе ее с половцами. Мы видели характер половецких набегов, видели, как быстры и неожиданны были их нападения, как неуловимы были их отряды во время вторжений и отступлений. Оставалось только бросаться за ними в погоню, стараться перерезать их путь отступления и отбить полон. Нечего и говорить, что пешая рать не годилась для быстрых преследований. Была у русских и конница, но ей невозможно было соперничать с степными наездниками в быстроте, ловкости, в умении владеть луком и стрелами. Надо было выставить силу, равную по качеству, и такая сила сама явилась служить Руси, не зная, куда спасаться от своих сильных врагов, половцев. Русь приобрела в черных клобуках легкое подвижное войско. Они были незаменимы, когда нужно было преследовать врага, уходившего с награбленной добычей.
В 1162 году черные клобуки нагнали половцев на Роси и отняли пленных. В 1172 половцы ограбили города Полоный и Семычь. Наскоро была собрана погоня из ста человек переяславцев и полутора тысяч берендеев, она настигла половцев и отняла полон. Когда нужно было поразить врагов неожиданностью, застать их врасплох, тогда черные клобуки были незаменимы… Никто лучше их не мог разведывать о положении врага, никто ловчее не умел пробраться в неприятельский стан. Припомним, как удачно торки прокрались в лагерь Китана и не только выкрали Святослава Владимировича, но и убили самого половецкого князя. Когда нужно было опустошить неприятельскую область, то пускали черных клобуков, или нужно было сделать быстрое нападение — они действовали и в этом случае, — и то и другое называлось «пускати на вороп». Словом, черные клобуки, как летучее, легкое войско, с одинаковой степной тактикой, с одинаковой привычкой и уменьем владеть тем оружием, какое было и у кочевников-половцев, черные клобуки несомненно были полезны Руси, но польза, приносимая ими в ее борьбе с половцами, несколько уменьшалась благодаря действию чересчур сильных обстоятельств.
С того времени, как половцы появились на границах Европы, должна была начаться сильная вражда между ними и торками и печенегами, вражда, возникающая непременно между племенем торжествующим и племенами, вытесняемыми из своей дедовской территории… Но вот прошли годы, десятки лет — ни торки, ни печенеги еще не ославянились. Мы в 60-х годах XII столетия видим их все еще кочевниками, которым ничего не стоило подняться в один час и перекочевать со всеми своими семьями и стадами куда угодно… Если на них и оказывала влияние культура оседлого славянского населения, если черноклобуцкие князья и вообще знать каракалпакская усваивали себе нравы и обычаи русских, то все-таки они оставались еще вполне кочевниками, с инстинктами степняков; они не могли не сознавать своего родства с половцами: и образ жизни, и язык, и тот же тип лица — все это говорило и тем и другим, что они родичи, и притом родичи весьма близкие. Ничего нет странного поэтому, что между тюрками Поросья и Переяславля и тюрками степей завязались скоро кровные связи. Сами черноклобуцкие князья, более других ославянившиеся, и те при первом неудовольствии готовы были наделать Руси всяких хлопот. Мы увидим ниже, как русские князья льстили черным клобукам и заискивали у них. Трудность ладить с ними увеличивалась потому, что князьков каракалпакских было много[121] — князьков, готовых для личных выгод сделать все. Вот, например, для характеристики эпизод из жизни Поросья в XII веке.
Зимой 1190 года один из черноклобуцких князьков, Чюрнай, сделал донос на другого такого же князька, Кунтувдея. Последний был посажен в Торческ[122], главном городе всего Поросья. Это, очевидно, было завидно Чюрнаю, получившему в свое владение один из второстепенных городов. Святослав Всеволодович, поверив Чюрнаю, не разобрав дела, приказал схватить Кунтувдея. Узнав об этом, Рюрик Ростиславич стал уговаривать его освободить торческого князя, указывая на пользу, приносимую им Русской земле его храбростью. Оказывается, Рюрик лучше Святослава знал натуру степняка. Он предвидел худые последствия этого дела. Он добился от Святослава освобождения Кунтувдея, который был приведен к присяге, и вместе принял меры для безопасности Поросья. Он не ошибся. Что значит для тюрка эта вынужденная клятва, когда он чувствовал правоту своего дела, считал себя опозоренным. Понятно, что он, не «стерпя сорома своего», бежал к половцам. Они с охотой приняли Кунтувдея. Князь Торческа стал подбивать их сделать набег на Русь. Несмотря на то что всего лишь летом был заключен мир между Русью и половцами, последние решили помочь Кунтувдею. Они прежде всего сделали наезд на городок Чюрная, взяли острог, зажгли двор, захватили все его имущество, двух жен и много челяди. Отсюда Кунтувдей с своими союзниками отступил к реки Выси. Дав передохнуть коням, половцы двинулись к Боровому, но, узнав, что Ростислав Рюрикович[123] находится в Торческе, отступили. В отмщение за эти набеги черные клобуки решили сами сделать наезд на половецкие кочевья. Лучшие люди их собрались, поехали к Ростиславу в Торческ и сказали ему: «Этой зимой половцы часто нас разоряют. Мы не знаем, подунайские они, что ли? Отец твой далеко, а к Святославу и не шлем: толку не будет, потому что сердит на нас за Кунтувдея». Ростиславу понравилась мысль их. Он послал сказать Ростиславу Владимировичу[124]: «Брат, я хотел бы поехать на вежи половецкие, а отцы наши далеко, и других старших нет. А будем мы с тобой за старших. Приезжай ко мне поскорее!»
