Походы в глубь степей половецких имели двоякую цель: одни — цель частную — оттеснение кочевников от границ какой-либо области; другие — цель общую — защитить торговые интересы всей Руси. Если для Русской земли важны были сношения с югом и востоком, то и обратно большое значение придавали торговле с Русью купцы востока, запада и юга. Вот почему известия о походах передавались быстро и в Западную Европу, и в Грецию, вероятно, и к арабам. За границей не могли знать цели каждого похода, и все они принимались как попытки облегчить торговлю иностранцам с Русью, обезопасив движение торговых караванов. Понятно, почему «ко всем странам дальним, к грекам и к венграм, к полякам и к чехам, даже до Рима, прошла слава» о походе 1111 года. Вполне справедливо немцы и венециане, греки и мороване пели славу Святославу и осуждали Игоря за его неудачный поход, давший половцам случай усилиться и стеснить торговое движение в южнорусских степях.
Кочевники, являясь опасными врагами Руси, вместе с тем представляли силу, всегда готовую за известную плату поддержать какое угодно дело. Мы видим их наемные отряды в войнах наших князей с соседними государствами. Так, печенеги участвовали в походах на Грецию Игоря в 944 году и Святослава в 970 году. Но служба одних колен у этого князя нисколько не помешала другим склониться на сторону греков и напасть на русских в порогах.
Когда русские познакомились с торками, то не упустили воспользоваться и их услугами. В 985 году Владимир Святой ведет их на болгар. С появлением половцев князья нашли новую силу для своих военных предприятий. Польша и Венгрия начинают испытывать это на себе. В 1092 году их ведет на границы первой Василько Ростиславич. Есть одно польское известие, показывающее, что русские князья навели половцев на пределы Польши ив 1119 году. Тогда была опустошена Краковская область и разрушена Вислица. По нашей летописи это событие относится к 1120 году. Несчастной Вислице пришлось испытать вторично разорение от половцев, которых на этот раз привел галицкий князь Владимирко. Особенно часто приходилось испытывать вторжение кочевников Венгрии. Кроме того, что начиная с семидесятых годов XI века половцы сами делают набеги на Венгрию с юго-восточной ее стороны, на венгров наводят их русские князья…
Только на пользу Руси могло бы служить соседство кочевников, если бы их роль ограничивалась лишь участием во внешних войнах русских. Но к несчастью, гораздо чаще степняки являлись деятельными участниками во внутренних событиях земли Русской. Разные обстоятельства побуждали русских князей приглашать кочевников. Кроме подарков, известной платы за труды, союзники обогащались большой добычей, безнаказанно грабя мирных жителей. Действия этих наемников нисколько не показывали в них добрых помощников, и населению было также чувствительно их посещение, сделано ли оно по приглашению или без него. В 1094 году они, будучи призваны Олегом против Мономаха, грабили и разоряли окрестности Чернигова, перебили много народа, увели большое количество пленных, которые потом были распроданы в рабство. В 1172 году Глеб Юрьевич[127] нанял половцев против Мстислава Изяславича[128], и они сильно опустошили Киевскую область. В 1234 году приведенные Изяславом Владимировичем[129]кочевники разорили окрестности Киева.
Когда образовались военные поселения черных клобуков, то они начинают принимать деятельное участие в междоусобиях русских князей. Находясь в тесной связи с Русью, составляя население целой ее области — Поросья, они тем не менее не особенно щадили своих новых соотечественников… Призывавшие их князья не могли воспретить грабительств и опустошений, ибо рисковали тотчас же быть ими покинутыми. Когда Иван Ростиславич, князь Берлади на Дунае, наняв половцев для войны со своим двоюродным братом, галицким князем Ярославом, не дозволил им разграбить город Ушицу, они тотчас же оставили его. Князья не только не могли держать в строгом повиновении своих степных союзников, но даже должны были стараться подделываться под них, привлекать их к себе всякими способами… В мирное время князья старались располагать в себе черных клобуков подарками и угощеньями.
Такие же отношения русские князья стараются поддержать и с половцами. Можно было их поднять и золотом, которое было главной силой, возбудительно действовавшей на кочевника, но золото могло быть у всякого; всякий мог надбавкой платы перетянуть половцев на свою сторону. Поэтому князья всех родов стремятся заключать родственные связи с половецкими ханами. Так как черные клобуки гораздо ближе жили к областям Мономаховичей, были пограничными соседями их уделов, так как другим князьям трудно было сноситься с Поросьем, то суздальские и северские князья по большей части опираются на половцев. Особенно дружественные отношения были с ними у Ольговичей. Первый пример брачного союза между русскими князьями и половецкими ханами мы видим в 1094 году. Тогда Святополк Изяславич киевский женился на дочери Тугоркана. Этим браком предполагалось хоть несколько обезопасить Русь от половецких набегов, но это не привело к желаемой цели. Мы видим нападения тестя Святополкова на Переяславль и в 1096 году. По таким же побуждениям был заключен брак между сыновьями Владимира Мономаха и Олега Святославича[130] и дочерьми половецких ханов: Юрий Владимирович[131] женился на дочери Аэпы, внучке хана Осеня, а Святослав Ольгович[132] на дочери другого Аепы, внучке Гиргеня. Но и это не принесло пользы.
Далее начинают являться браки уже с целью иметь сторонников в земле Половецкой на случай междоусобной борьбы. Так, в 1117 году Мономах женил своего сына Андрея на дочери Турк-хана. Рюрик Ростиславич получил от отца в жены дочь половецкого хана Беглюка. В 1205 году Всеволод Суздальский сосватал для своего сына Ярослава дочь половецкого хана Юрия Кончаковича. Особенно последний брак показывает, что тут имелось в виду не оградить земли от набегов, а запастись родственниками в степи, так как Суздальская земля была совершенно закрыта от половецких вторжений… В 1187 году Владимир Игоревич[133] возвратился из половецкого плена с женой, дочерью знаменитого Кончака. На Руси сыграли вторично свадьбу, ибо она была уже раз совершена в степи. Были браки и с романическим характером. Святослав Владимирович[134] имел отчимом половецкого хана Башкорда. Оказывается, что его мать после смерти первого своего мужа, Владимиpa Давидовича[135], увлеклась степным красавцем и бежала к нему в кочевья. Вероятно, это не единичный факт…
Уже из того обстоятельства, что половцы были в родственных связях со всеми почти княжескими родами Руси, можно видеть, что в истории Русской земли они сыграют роль силы уравновешивающей, которая не даст возможности вполне восторжествовать какому-нибудь одному стремлению, проводимому какой-либо из княжеских семей. Такова в действительности и была роль кочевников в политических событиях Древней Руси.
Приступая к очерку жизни кочевников, их обычаев, мы должны предупредить, что обладаем для этого крайне скудным материалом… Нет никакой возможности проследить отличительные черты у печенегов, торков и половцев. Принимая их весьма близкими родственниками, мы не думаем, чтобы быт каждого из этих племен слишком рознился один от другого. Все они были тюрки, все вели кочевой образ жизни, а потому нравы и обычаи их должны быть общи. Они были принесены еще из прародины, из Средней Азии, и оставались неизменны. Культура новых соседей, конечно, действовала на наших кочевников, но влияние едва ли проникало далеко вглубь; оно скользило по поверхности, и только небольшие группы тюрков, поселившихся по городам, могли утрачивать свои основные национальные черты.
…В XI веке мы видим, что печенеги распадаются на тринадцать колен. Имена их менялись с переменой предводительствовавших ими князей. Это же деление мы находим и у половцев. Это видно из известий нашей летописи. Так, рассказывая о плене северских князей, она указывает что Игоря взяли Тарголовы, Святослава — Вобурчевичи, Владимира — Улашевичи. Иногда эти отдельные колена она называет чадью: Бостеева чадь, Чаргова чадь. Это подтверждается и позднейшим известием араба Новайри. Он знает одиннадцать половецких колен. Названия эти постоянно менялись вместе с князем. Колено носило название по имени князя, но наша летопись не знает перемены этих названий. Она знает княжеские тюркские роды, которые оставались, понятно, с теми же именами. Вобурчевичи, Чарговичи, собственно, значит: князья из рода такого-то…
Но вот что рассказывает нам Константин Багрянородный: «После смерти князей власть получают их двоюродные братья, потому что у них [печенегов] издревле имеет силу такой закон и обычай — не передавать достоинство сыновьям или братьям, чтобы князья довольствовались властью при жизни, а избирать детей их дядей или двоюродных братьев, чтобы власть не навсегда оставлялась в одном роде, но почесть передавать и боковым линиям; из чужого же рода никто [в это] не входит и не делается князем». Таким образом, выходит, что над коленом не могла властвовать одна семья; княжеское значение передавалось в семьи дядей или двоюродных братьев, но вместе с тем никто из чужого рода не мог быть выбран в князья. Следовательно, над каждым известным коленом власть оставалась всегда в одном роде, но переходила к членам разных его семей. Как будто у кочевников господствовали родовые порядки, но из этого же известия мы видим, что князем делался не всегда старший в роде, а власть переходит и к двоюродным племянникам, что при господстве родового быта невозможно, ибо тогда княжеское достоинство должно было переходить к старшему в роде.
