Иоанн не был человек горячего характера, — приходить в исступление и досаду было не в его натуре; он все сносил спокойно, не гневался; он делал свое дело хлздпокровно и шел верно к своей цели. Когда ему указывали на унижение великокняжеского достоинства, он спокойно отвечал: Часто полны бьют о камни, но в пену разсыпаются, и ничего не сделают, а как будто в посмеяние исчезают; так будет и с людьми этими — новгородцами; I осподь смирит их .
Ананьин повез ответ от московского государя, самый кроткий, только мимоходом заметили ему в Москве бояре, что государю стало невтерпеж (не в истерп), и он не хочет больше сносить такой досады и непокорства. Не показывая новгородцам вида, что хочет усмирять их оружием, Иоанн, однако, послал к псковичам приготовлять их к вооружению на Новгород в крайнем случае, если б Новгород принудил его взяться за оружие. Тогда Псков находился в несогласии с Великим Новгородом уже много лет. Главная причина несогласия, кроме других, было желание Пскова учредить у себя особую епархию и отделиться от неприятного для них начальства новгородского владыки. Тогда новгородского владыку Иону столько же во Пскове не любили и укоряли в корыстолюбии, сколько в Новгороде уважали за благочестие и святую жизнь. Назад тому шесть лет новгородцы так озлобились на псковичей, что просили великого князя послать своего воеводу для усмирения псковичей, не хотевших признавать прав новгородского владыки. В тот самый (1470) год, когда неудовольствие Новгорода с великим князем обещало кровавую развязку, в Новгороде задержали псковских гостей, ограбили их имущество и самих засадили в поруб в оковах. Псков хлопотал о возвращении им свободы через посредство великого князя: задержанных псковичей выпустили, а имущества их еще не возвратили. Так, накопившееся прежде нерасположение к Новгороду у псковичей было поддерживаемо свежими причинами к распрям. И тут, кстати, в половине ноября 1470 года явился посол от великого князя — боярин Селивап, уже по прежним сношениям знакомый псковичам. Пришедши на вече, он стал поднимать Псков на Великий Новгород и говорил: "Великий князь велел вам сказать: если Великий Новгород не добьет мне челом о моих старинах, тогда пусть отчина моя — Псков послужит мне, великому князю, на Великий Новгород за мои старины". Вече выслушало его объяснения и, после прений, рассудило так, что Псков должен стать посредником между Новгородом и великим князем; псковичи признавали, по доказательствам, представленным послом, что Новгород действительно погрешает против старины, и решились отправить послов в Новгород, с тем, чтоб эти послы, вместе с новгородскими, отправились к великому князю бить челом и просить прощения. Выбраны были два человека: одни Никита Насонов, другой сотский Димитрий Патрикеевич. Эти послы на новгородском вече говорили так:
"Извещаем вас, Великий Новгород, что великий князь, наш господин, поднимается на вас; он хочет от вас, своей отчизны, челобитья себе; мы за вас, свою братию, рады слать к великому князю своего посла вместе с вашим и бить челом за вас по ми-родокончанной с вами грамате; дайте послам нашим путь по своей вотчине к великому князю".
Такая готовность к покорному предстательству за Новгород перед московским государем не понравилась новгородцам, когда у них созрело уже намерение решительно сопротивляться и отложиться от власти московской. Вече не дало опасной грамоты на проезд по своей волости к великому князю, а дало послам опасную грамоту на возвращение назад во Псков, и отправило вслед за ними в Псков посла, владычного стольника Родиона, с таким объяснением: "Великий Новгород велел всему Пскову повестить, что он не хочет вашего посла поднимать к великому князю, и также не хочет ему бить челом. А вас просит стать с нами заодно против великаго князя по нашему с вами миродо-кончаныо". Без сомнения, новгородский посол тогда представил Пскову причины, которые побуждают Великий Новгород отложиться, и убеждал Псков, как меньшого брата и союзника, соединиться с Новгородом и единомышленно утвердить взаимную свободу. Чтоб расположить к себе псковичей, новгородцы дали этому же послу уполномочие — уладить со Псковом прежнее несогласие о задержанных людях в Новгороде. Псковичи, чтобы вытребовать от Новгорода свое, не сказали послу наотрез ничего и подали надежду, не давши никакого обещания. Ответ их веча был таков: "Когда великий князь пришлет вам возметную гра-мату, вы явите нам; а мы тогда подумаем и ответим вам". Посол заплатил 45 рублей в вознаграждение потерявших свои имущества в Новгороде. Но Псокв не думал и тогда искренно помогать Новгороду в решительной борьбе с великим князем. Псков не терпел так часто, как Новгород, насилий от Москвы. Псков не свыкся, подобно Новгороду, с ненавистью к Москве; притом же соседние немцы беспрестанно беспокоили его земли; много раз Псков просил пособия у Великого Новгорода, но не получал его, и, напротив, много раз получал помощь от великого князя. И бесполезно Новгород переговаривался со Псковом, пытаясь сделать его участником отложения.
Но вот, в самом Новгороде произошла перемена. Владыка Иона скончался 5 ноября 1470 г. Приходилось выбирать нового владыку. Дело отложения много зависело от того, кого выберут; надобно было, чтобы новоизбранный владыка преодолел старое предубеждение к литовской стороне и решился принять посвящение от киевского митрополита. Поставление от московского митрополита никак не совмещалось с расторжением связи с Москвой. Таким владыкой мог быть ключник Пимен, любимей, Марфы. "Меня хоть и в Киев пошлют на посвящение, так я пойду", говорил он. Но старинного обычая нарушить было невозможно, особенно в церковном деле. Владыка выбирался не иначе, как по жребию из трех. Единственно, что могла сделать Марфа для Пимена, это — постараться, чтобы в числе трех кандидатов было его имя. Она этого достигла. 15-го ноября собралось вече на Софийском дворе. Положили па престол три жребия: первый был Пимена, второй Варсонофия, духовника покойного Ионы, третий Феофила — протодиакона. Народ в ожидании толпился около св. Софии; по окончании литургии начали выносить из церкви жребий; — вынесли Варсонофиев, вынесли Пименов, — остался на престоле Феофилов. Феофил должен был сделаться владыкой. Инок, чуждый, может быть, волнений политических, ужаснулся мысли просить поставлепия от Григория. Увещания московских митрополитов, неоднократно посылаемые перед тем одно за другим в Новгород, внушили новгородским духовным, что Григорий, называющий себя митрополитом, есть волк, а не пастырь; что он преемник и последователь отступника Исидора, слуга поганого папы и латинского короля, врага и гонителя русской веры. Московская митрополия имела для духовенства святость старины; сами патриархи константинопольские, от которых столько веков зависела русская Церковь, приказывали уже не раз новгородским владыкам признавать над собой его благословение. Притом же дело церковное, казалось, могло совершаться своим путем, независимо от политического. Духовенство, а за ним и многие граждане решили, что новоизбранному владыке ни от кого нельзя принять поставлепия, кроме как от московского митрополита, по старине. Противники московского владычества старались противодействовать и распространяли в простом народе мысль о возможности отставить новоизбранного, когда он хочет ехать в Москву, и вместо него назначить Пимена. Говорят, что Пимен при жизни старика Ионы, заведуя софийской казной, похищал из нее часть и отдавал Марфе, а Марфа, через своих пособнпиков. раздавала черни, чтоб та требовала Пимена. Проделка не удалась. Трудно было подорвать обычай выбора; Феофил, избранный по жребию, представлялся народному понятию указанным самим Богом. Узнали об искательстве Пимена, и бедный разделался за него не дешево: его подвергли розыску, — отобрали у него казну и взяли у самого 1.000 рублей. Влияние Марфы и ее партии временно должно было уменьшиться. Послали в Москву Никиту Ларионовича просить у великого князя опасной грамоты, чтобы владыка с ней мог ехать к митрополиту для поставления. Не дали намека на политические отношения, как будто бы между Великим Новгородом и великим князем все идет согласно и не было никакой размолвки. Иоанн с невозмутимым хладнокровием принял тот же тон, какой показывал и прежде, не сделал намека па отношения свои к Новгороду и отвечал: "Отчина моя Великий Новгород прислал ко мне бить челом о том, что после того как Бог взял отца их и нашего богомольца, архиепископа Иону, новгородцы избрали себе, по своему обычаю, по жеребьям Феофила; и я, великий князь, их жалую и велю нареченному Феофилу прибыть в Москву ко мне и к отцу своему митрополиту Филиппу, для поставлепня на архиепископство Великаго Новгорода и Пскова, без всяких зацепок, по прежнему обычаю, как бывало при отце моем Василии, и при деде, и при прадеде, и при всех прежде бывших великих князьях, — их же род есть володимирских, и Новагорода Великаго, и всея Русии".
