Никита Ларионов, возвратившись из Москвы, нашел в Новгороде дела в другом положении. Патриоты снова одержали верх. Партия богатых и знатных фамилий наклонялась к примирению; но Марфа и ее соумышленники возбудили черный народ, где раздачей денег, где убеждениями и ненавистью к знатным, издавна вооружавшим против себя бедных и простых.
Худые мужики — вечники, — как называет их московский летописец, — прибегали толпами на вече, званили в колокол, сбегался народ; всколебались, — говорит летопись, — все новгородцы словно пьяные". Настроенные Марфой мужики кричали: "Не хотим великаго князя московскаго! Мы не отчина его! Мы вольные люди — Великий Новгород! Московский князь чинит над нами великия обиды и неправды! Отдаемся королю польскому и великому князю Казимиру! Зачем послали в Москву просить опасной граматы владыке? Пусть владыка едет на поставление к митрополиту Григорию в Киев!" Тогда люди степенные, старые, бывшие посадники и тысячекие, и вообще богатые, говорили: Нельзя, братья, этому быть, как вы говорите, чтоб нам даться за короля Казимира и поставить себе архиепископа от его митрополита, латинина. Изначала мы отчина великих князей, от перваго великаго князя Рюрика, котораго Земля наша избрала из варяг себе князем. Правнук его, Владимир, крестился и крестил всю Землю Русскую и нашу Сло-венскую-Ильмерскую и Весскую, т.е. Белозерскую, и Кривскую, и Муромскую, и Вятичей, и проч.; и до нынешняго господина нашего, великаго князя Ивана Васильевича, мы не бывали за латиною, и не ставливали себе архиепископа от них.
Как теперь вы хотите, чтоб мы поставили себе владыку от Григория, а Григорий ученик Исидора латиница?". "К Москве хотим! — кричали зажиточные. — К Москве, по старине, к митрополиту Филиппу в православие!"
Противники не поддавались на такие убеждения, проклинали Москву, величали вольность Великого Новгорода и кричали: "За короля хотим! мы — вольные люди, и наша братья, Русь, под королем — вольные люди! Пусть Казимир охраняет Великий Новгород!' Началась перебранка; наконец,печники начали кидать в противную сторону каменьями. Такие собрания повторялись несколько дней, и, наконец, сторонники мира с Москвой не смели показаться. Феофил видел, что ему не сдобровать; у него недоставало твердости воли; он сам не мог себе уяснить; будет или не будет противно православию посвятиться от Григория. Он просил уволить его от предстоящего сана; новгородцы, считая избрание его указанием Божиим, не дозволяли. Его убеждали, что православие от этого не пострадает; уже был один пример, когда владыка Евфимий поставлен митрополитом не московским, а литовским, Герасимом. Со страхом недоверия склонился владыка на литовскую партию. К успокоению владыки и народа, без сомнения, содействовал князь Михаил Олель-кович, прибывший в Новгород 8-го ноября, через два дня по смерти Ионы. Дружина его состояла из киевлян, с которыми новгородцы сходились снова после стольких веков разлуки; родственные черты народности должны были поражать новгородцев и располагать к ним; это были православные: они должны были уверить новгородцев собственным примером, что во владениях великого князя литовского православный народ пользуется невозмутимым правом свободы совести; что пастыри их вовсе не латыни; что наговоры на них исходят из Москвы, которая силится отклонить Новгород от связи с Литвой для того, чтобы задушить его свободу. Не забыли, вероятно, киевляне объяснить новгородцам и то, что в это же самое время, когда Новгород искал спасения у Казимира, другие народы также добровольно отдавались ему: чехи избрали сына его на престол, и венгерцы готовились изгнать своего короля Матфия и принять другого Казимирова сына. Видно, что с Польшей и Литвой хорошо было жить, когда народы свободные, самобытные, добровольно вступают с ними в связь. Наконец, к союзу с Казимиром побуждала и опасность войны. "Видите ли, как поступает с Новгородом великий князь, — говорили приверженцы литовской партии, — дает опас владыке ехать к Москве, и разом поднимает на нас Псков и хочет идти на нас войною".
При всех этих благоприятствующих обстоятельствах вече составило договорную грамоту с королем Казимиром, Она была составлена по образцу древних договорных грамот Великого Новгорода со своими князьями и отличалась от прежних только некоторыми подробностями; так, например; нет правила об охоте и рыбной ловле и о медоварении для князя; не упоминается о даре своему новому господину, который давался прежним князьям; не говорится о мытах торговых, о которых условливались в прежних грамотах; отношения определяются общим выражением: "послам и гостям путь чист по Литовской Земле и по Новгородской , Новгород обеспечивает свободу своей религии и Церкви. Предоставлялось королю право держать наместника на Городище, но с тем, чтоб наместник был веры греческой; при нем мог быть тиун и дворецкий, и дружина, — в этой дружине не должно быть более пятидесяти человек. Королю не дозволялось строить костелов в Новгородской Земле. Ничего не говорится об отношениях владыки к литовскому митрополиту; напротив, сделан оговор: "а где будет нам Великому Новгороду любо в своем православном христианстве, ту мы владыку поставим по своей воле". Таким образом, оставлялась возможность ставить владыку и у московского митрополита, и у восточных патриархов Церковь новгородская приобретала ту независимость, какой домогалась давно, стараясь отложиться от зависимости московскому митрополиту. Предмет, которым подробно занимается грамота, —- судное дело и доходы, предоставляемые новому господину. Суд остается на прежних основаниях: наместинику Казимира предоставлялся суд с посадником на владычнем дворе, не вступаясь в суды тысячского и владыки в монастырские суды. Доход в волостях составляли: за проезжий суд пошлины, собираемые по разным пригородам известной суммой, разной в различных пригородах. Новгород предоставлял Казимиру часть Волоцкой и Новоторжской полостей, где исстари князья держали своих тиунов, и, сверх того, также особый побор под именем черной куны в волостях порубежных Литве: Ржеве, Великих Луках, Холмовском погосте и также в некоторых местах (Молвотицах, Жабне, Мореве, Лопатицах, Буицах) определенное число куницами, белками и рублями. Вообще из этого договора видно, как мало развивались в Новгороде политичесвкие понятия, когда, вступая в новую сферу политического существования, он не мог ничем более обеспечить свою самостоятельность как только прежними условиями. Казимир обязывался помогать Новгороду против московского князя, а Новгород обещал однажды собрать черный бор со всей Новгородской волости в благодарность.
С этим договором поехали к Казимиру: сын Марфы, Димитрий, Афанасий Астафьевич, бывший посадник, и от всех пяти концов по одному житому человеку[33]
Дошло известие о таком повороте дела до Ивана Васильевича, Он не изменил своему хладнокровному спокойствию и наружной кротости, не пришел в ярость, но отправил в Новгород послов с ласковыми убеждениями; он не грозил даже войной. Он напоминал Новгороду, что от дедов и прадедов, от Рюрика до сего дня, Новгород знал один княжеский род. "Вы не были ни за каким королем, — говорил посол от имени великого князя, — и за великим князем литовским вы не были, как и Земля ваша стала; а ныне от христианства отступаете к латинству, через крестное целование; а я, князь великий, не чиню над вами никакого насилия, не налагаю на вас никаких тягостей выше того, что было при отце моем, великом князе Василии Васильевиче, при деде же и при прадеде, и при всех великих князьях рода нашего; но еще хочу жаловать вас, свою отчину". Вместе с ласковым и кротким словом великого князя прочитана была на вече увещательная грамота Филиппа. В ней излагалось все последнее дело Новгорода с великим князем, вспоминались два посольства новгородские, восхвалялись справедливость и милосердие великого князя, потом говорилось: "Ныне, сыны мои, дошло до моего слуха, и очень удивляюсь я тому, что в ваши сердца входят неподобныя мысли; вы оставляете жалованье великаго князя, господина и сына моего; отступаете от своего господина, отчича и дедича, от христианскаго господаря русскаго; забываете свою старину и обычаи, и приступаете к чужому латинскому государю-королю; — недобрые люди возмущают вас, говорят: великий князь поднимает на вас Псков и хочет на вас войной идти. Это, дети, враг-диавол вкладывает неподобное в сердца человека, не хотя роду человеческому добра, а желая ему погибели. Господин мой и сын, князь великий, посылал своего посла во Псков, не чая вашего челобитья, а как вы послали с челобитьем, так с того часу и жалованье господина великаго князя пошло, и вперед по вашему челобитью и исправлению жалованье вам будет. Не соблазняйтесь же, дети; помните, дети, апостольское слово: братие, бога бойтеся, а князя чтите, — Божий бо слуга есть. Разумейте, дети: царствующий град Константинополь и церкви Божий непоколебимо стояли, пока благочестие в нем сияло как солнце. А как оставил истину, да соединился царь и патриарх Иосиф с латиною, да подписался папе золота ради, так и скончал безгодпо свой живот патриарх, и Царьград впал в руги поганых турок. А вы разве не чаете Божия гнева? Сколько лет ваши пращуры и прапращуры, и прадеды, и деды, и отцы старины держались и неотступно великих русских государей; а вы на конце последняго времени, когда бы надобно душу спасать в православии, все оставя, да за латинскаго государя закладываетесь. Разве не знаете бо-жественнаго писания, как святыми отцами заповедано, чтоб с латниой не иметь общения? Я знаю, что вы горазды сами божественное писание разуметь, а так делаете!"
